Первоисточник - "Прядь о епископе Йоуне Халльдорс-соне" (ХIV в.)
В том краю своеобычном, в той земле седой и скудной, где вулканы тихо тлеют, ад храня в глубинах темных, где облитый лунным светом, околдованный сияньем, сгусток лавы равнодушный в океан суровый смотрит, есть там дивные сказанья, древней магии уроки, снов полуночных приметы и таинственные руны. Их хранит народ исландский, бережет людская память, сейд-волшбы всесильной опыт сберегая для потомков. Есть история средь прочих, тайных знаний есть образчик, рассказать ее хочу вам, силу вещих снов поведать, чье влияние на жизни, чье воздействие на судьбы непреложно по веленью ведовства стихии темной.
Два Йоуна, два тезки в мрачной мгле средневековья как-то встретились в Болоньи, где наукам обучались. Первый Йоун - англичанин, сон вчерашний вспоминая, северянину-студенту рассказал его подробно. В этом сновиденьи страшном льва немое изваянье, охраняя дверь собора кафедрального в Болоньи, ожило в мгновенье ока, обратилось в злого зверя и ему отъело руку - правую, клыками клацкнув. Первый Йоун, добродушный и доверчивый, как заяц, скорбно вопросил второго, толкователя-исландца: "Что сей сон ужасный значит, чем грозит и что пророчит?" И ответил северянин, и сказал слова такие: "Сон - безделка, нет в нем смысла, не отыщешь в снах ты пользы." Так Йоун не увидел в странном сне зловещей вести.
Подошли же эти двое, разговор свой продолжая, к львиной каменной скульптуре, охранявшей вход собора. Сна смотритель-англичанин, расколдовыватель смыслов, положил бесстрашно руку правую, которой пишут, стражу храма в пасть пустую, в зев опасно отворённый... И упал мгновенно наземь, рухнул замертво, несчастный. В львином зеве змей скрывался, схоронившись, в жажде смерти ожидая злого часа, сторожа свою добычу. Так сбылось виденье ночи, так исполнилось влиянье сновидения дурного на людей ему подвластных.
Есть поверье рунопевцев, что у каждого из смертных свой двойник незримый службу исполняет неустанно. Впереди всегда идет он, fylgja его прозванье, в книгах древних и преданьях он еще зовется Гостем. Тот же, кто неосторожно связи с двойником разрушил, нить незримую утратил, тот лишен его защиты белым днем и темной ночью, наяву и в снах тревожных, как доверчивый Йоун, умерщвленный злобным змеем.
Спит волшба земли исландской, в сполохах полярной ночи спит таинственная сила древних магов-рунопевцев, в пирамидках невысоких*, в заточеньи одиночном крепко спят ленивцы-тролли, люди спят и спят вулканы...
* Согласно поверьям, тролль, не успевший до восхода солнца спрятаться под землю, превращается в пирамидку из камней и служит дорожным указателем )
Словно пятна на белой рубахе,
проступали похмельные страхи,
да поглядывал косо таксист.
И химичил чего-то такое,
и почёсывал ухо тугое,
и себе говорил я «окстись».
Ты славянскими бреднями бредишь,
ты домой непременно доедешь,
он не призрак, не смерти, никто.
Молчаливый работник приварка,
он по жизни из пятого парка,
обыватель, водитель авто.
Заклиная мятущийся разум,
зарекался я тополем, вязом,
овощным, продуктовым, — трясло, —
ослепительным небом на вырост.
Бог не фраер, не выдаст, не выдаст.
И какое сегодня число?
Ничего-то три дня не узнает,
на четвёртый в слезах опознает,
ну а юная мисс между тем,
проезжая по острову в кэбе,
заприметит явление в небе:
кто-то в шашечках весь пролетел.
2
Усыпала платформу лузгой,
удушала духами «Кармен»,
на один вдохновляла другой
с перекрёстною рифмой катрен.
Я боюсь, она скажет в конце:
своего ты стыдился лица,
как писал — изменялся в лице.
Так меняется у мертвеца.
То во образе дивного сна
Амстердам, и Стокгольм, и Брюссель
то бессонница, Танька одна,
лесопарковой зоны газель.
Шутки ради носила манок,
поцелуй — говорила — сюда.
В коридоре бесился щенок,
но гулять не спешили с утра.
Да и дружба была хороша,
то не спички гремят в коробке —
то шуршит в коробке анаша
камышом на волшебной реке.
Удалось. И не надо му-му.
Сдачи тоже не надо. Сбылось.
Непостижное, в общем, уму.
Пролетевшее, в общем, насквозь.
3
Говори, не тушуйся, о главном:
о бретельке на тонком плече,
поведенье замка своенравном,
заточённом под коврик ключе.
Дверь откроется — и на паркете,
растекаясь, рябит светотень,
на жестянке, на стоптанной кеде.
Лень прибраться и выбросить лень.
Ты не знала, как это по-русски.
На коленях держала словарь.
Чай вприкуску. На этой «прикуске»
осторожно, язык не сломай.
Воспалённые взгляды туземца.
Танцы-шманцы, бретелька, плечо.
Но не надо до самого сердца.
Осторожно, не поздно ещё.
Будьте бдительны, юная леди.
Образумься, дитя пустырей.
На рассказ о счастливом билете
есть у Бога рассказ постарей.
Но, обнявшись над невским гранитом,
эти двое стоят дотемна.
И матрёшка с пятном знаменитым
на Арбате приобретена.
4
«Интурист», телеграф, жилой
дом по левую — Боже мой —
руку. Лестничный марш, ступень
за ступенью... Куда теперь?
Что нам лестничный марш поёт?
То, что лестничный всё пролёт.
Это можно истолковать
в смысле «стоит ли тосковать?».
И ещё. У Никитских врат
сто на брата — и чёрт не брат,
под охраною всех властей
странный дом из одних гостей.
Здесь проездом томился Блок,
а на память — хоть шерсти клок.
Заключим его в медальон,
до отбитых краёв дольём.
Боже правый, своим перстом
эти крыши пометь крестом,
аки крыши госпиталей.
В день назначенный пожалей.
5
Через сиваш моей памяти, через
кофе столовский и чай бочковой,
через по кругу запущенный херес
в дебрях черёмухи у кольцевой,
«Баней» Толстого разбуженный эрос,
выбор профессии, путь роковой.
Тех ещё виршей первейшую читку,
страшный народ — борода к бороде,
слух напрягающий. Небо с овчинку,
сомнамбулический ход по воде.
Через погост раскусивших начинку.
Далее, как говорится, везде.
Знаешь, пока все носились со мною,
мне предносилось виденье твоё.
Вот я на вороте пятна замою,
переменю торопливо бельё.
Радуйся — ангел стоит за спиною!
Но почему опершись на копьё?
1991
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
