Он сидел на подоконнике большого дома и задумчиво глядел в окно. Там за стеклом — обычный северный пейзаж, милые чистые домики, перед каждым аккуратные газончики, почти пустая улица. Ну, правильно, городок небольшой, откуда взяться движению? Чисто, тихо, просторно, много неба.
Неслышно на мягких лапах подкрались воспоминания: всего год назад у него было совсем другое жилье, маленькая комната в квартире на третьем этаже кирпичного дома. Из окна — дома. Плотно, они как будто толкают друг друга боками, норовя оттеснить и занять больше пространства. Небо — маленький клочок над крышами. Лай собак во дворе...
Собаки. Ах, какая беда случилась с ними — прям поголовный мор в Европе. Откуда и взялась эта чумка? Никто не знает, но животным досталось. Клиники переполнены, в газетах кричащие заголовки, новостные выпуски с удовольствием обсасывали подробности и так, и эдак, и снова с этого же боку, но в другом разрезе, панимашь. Что с них взять, газетчиков? Это их работа — искать что-то, что взбодрит сытых горожан и выдернет из спокойного болота. Это было золотое время журналистов, столько материала! Почти не нужно выдумывать. Пиши себе, не сходя с нагретого кресла. Да грызи морковку...
Морковка переключила воспоминания в другой кластер памяти. Он с удовольствием вспомнил разговор людей, которые обсуждали рост экономики, что-то там про сельское хозяйство упоминали, кажется, про животноводство и пшеницу. Да, точно, урожай, мол, хороший. И себе, и на продажу осталось. Что-то там про дружных соседей и правильное отношение к земле. Смешные эти люди, да если Землю любить, она такой урожай выдаст, что им с излишком хватит и еще останется...
Кстати, надо подкрепиться. Где там были припрятаны запасы пирога?..
Неслышными шагами он не спеша пошел к лакомству. Собственно, даже если бы он топал, как большой и упитанный щенок, то и тогда никто не обратил бы внимания, люди разучились смотреть и слышать. Только хозяйка всегда знает, где он, ну, она не обычный человек, ей положено.
— Где положено, там и взято. А где взято, там уже нету, — тихо бурчало существо, пересчитывая кусочки пирога, положенные в специально выделенную ему тарелочку...
Что там еще говорили эти люди? Ах, да, еще им нравилось, что все стали дружнее, как-то сплотились. А «эти проклятые америкосы» наконец-то наскребли на свой хребет. Ему было интересно, что же такого можно было наскрести на хребет, но все равно никто не услышал бы вопроса. Поэтому оставалось просто слушать разговор. Доллар упал, но это почему-то никого не тревожило, потому что «мы обезопасили свою валюту». И там было еще много других непонятных слов. Жаль, что он их не знает, а то понял бы намного больше. А так, только догадывался, что эти люди довольны чьим-то падением и чьим-то возвышением. Игра у них что ли такая, царь горы?
Главное не в этом, а в том, что наконец-то они переехали в большой красивый дом. Вот это он понимает, хозяйство, за которым нужен присмотр именно таким умелым и опытным домоуправителем, каким он и является.
Хлопнула входная дверь. Звук вывел из мечтательного оцепенения. Скатившись с подоконника, куда оно снова забралось после проверки кухни, лохматое существо поспешило вниз.
— Эй, домовёнок, я дома, встречай меня, негодник! — Хозяйка была весела и довольна. А значит, все будет хорошо.
Еще далёко мне до патриарха,
Еще на мне полупочтенный возраст,
Еще меня ругают за глаза
На языке трамвайных перебранок,
В котором нет ни смысла, ни аза:
Такой-сякой! Ну что ж, я извиняюсь,
Но в глубине ничуть не изменяюсь.
Когда подумаешь, чем связан с миром,
То сам себе не веришь: ерунда!
Полночный ключик от чужой квартиры,
Да гривенник серебряный в кармане,
Да целлулоид фильмы воровской.
Я как щенок кидаюсь к телефону
На каждый истерический звонок.
В нем слышно польское: "дзенкую, пане",
Иногородний ласковый упрек
Иль неисполненное обещанье.
Все думаешь, к чему бы приохотиться
Посереди хлопушек и шутих, -
Перекипишь, а там, гляди, останется
Одна сумятица и безработица:
Пожалуйста, прикуривай у них!
То усмехнусь, то робко приосанюсь
И с белорукой тростью выхожу;
Я слушаю сонаты в переулках,
У всех ларьков облизываю губы,
Листаю книги в глыбких подворотнях --
И не живу, и все-таки живу.
Я к воробьям пойду и к репортерам,
Я к уличным фотографам пойду,-
И в пять минут - лопаткой из ведерка -
Я получу свое изображенье
Под конусом лиловой шах-горы.
А иногда пущусь на побегушки
В распаренные душные подвалы,
Где чистые и честные китайцы
Хватают палочками шарики из теста,
Играют в узкие нарезанные карты
И водку пьют, как ласточки с Ян-дзы.
Люблю разъезды скворчащих трамваев,
И астраханскую икру асфальта,
Накрытую соломенной рогожей,
Напоминающей корзинку асти,
И страусовы перья арматуры
В начале стройки ленинских домов.
Вхожу в вертепы чудные музеев,
Где пучатся кащеевы Рембрандты,
Достигнув блеска кордованской кожи,
Дивлюсь рогатым митрам Тициана
И Тинторетто пестрому дивлюсь
За тысячу крикливых попугаев.
И до чего хочу я разыграться,
Разговориться, выговорить правду,
Послать хандру к туману, к бесу, к ляду,
Взять за руку кого-нибудь: будь ласков,
Сказать ему: нам по пути с тобой.
Май - 19 сентября 1931
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
Дизайн: Юлия Кривицкая
Продолжая работу с сайтом, Вы соглашаетесь с использованием cookie и политикой конфиденциальности. Файлы cookie можно отключить в настройках Вашего браузера.
