В воздухе пахло пятнадцатилетием. Непуганые юные дуры таяли, как сосульки, под взглядами мужчин. Я была влюблена в соседа Вову, студента техникума связи. Он выбегал из своего подъезда в спортивном костюме с ведром и легкой походкой устремлялся в подвал за углём. Потом он возвращался с полным ведром угля, стараясь не сгибать спинку под тяжкой ношей. Стройный, белокурый бог моего девичьего сердца.
Мы гуляли с Вовой по аллеям городского парка, а по сторонам стояли отходящие от зимней спячки деревья. Снег мучился под солнечными лучами, но ещё держал оборону, прикрываясь щитом ноздреватой ледяной корки.
Среди деревьев виднелась скульптура лося с лосёнком.
«Пойдём, погладим!» - предложил Вова. И легко, почти не касаясь поверхности, пошёл к лосям. Как Христос по водам. Я сделала первый шаг и провалилась по щиколотку. Вытянула из снега ногу, сделала второй шаг и провалилась по колено. Вова вернулся ко мне и, протянув руку, стал помогать. Я выбиралась и снова проваливалась, потом опять и опять…
Это был первый жуткий позор в моей жизни.
Весенние каникулы закончились, и Вова уехал в Новосибирск. Он прислал мне два письма, в конце каждого была подпись: « С приветом – Вова».
Так гранит покрывается наледью,
и стоят на земле холода, -
этот город, покрывшийся памятью,
я покинуть хочу навсегда.
Будет теплое пиво вокзальное,
будет облако над головой,
будет музыка очень печальная -
я навеки прощаюсь с тобой.
Больше неба, тепла, человечности.
Больше черного горя, поэт.
Ни к чему разговоры о вечности,
а точнее, о том, чего нет.
Это было над Камой крылатою,
сине-черною, именно там,
где беззубую песню бесплатную
пушкинистам кричал Мандельштам.
Уркаган, разбушлатившись, в тамбуре
выбивает окно кулаком
(как Григорьев, гуляющий в таборе)
и на стеклах стоит босиком.
Долго по полу кровь разливается.
Долго капает кровь с кулака.
А в отверстие небо врывается,
и лежат на башке облака.
Я родился - доселе не верится -
в лабиринте фабричных дворов
в той стране голубиной, что делится
тыщу лет на ментов и воров.
Потому уменьшительных суффиксов
не люблю, и когда постучат
и попросят с улыбкою уксуса,
я исполню желанье ребят.
Отвращенье домашние кофточки,
полки книжные, фото отца
вызывают у тех, кто, на корточки
сев, умеет сидеть до конца.
Свалка памяти: разное, разное.
Как сказал тот, кто умер уже,
безобразное - это прекрасное,
что не может вместиться в душе.
Слишком много всего не вмещается.
На вокзале стоят поезда -
ну, пора. Мальчик с мамой прощается.
Знать, забрили болезного. "Да
ты пиши хоть, сынуль, мы волнуемся".
На прощанье страшнее рассвет,
чем закат. Ну, давай поцелуемся!
Больше черного горя, поэт.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
