Наташа собралась на выходные к друзьям в деревню на шашлыки.
Друзья, которые были озабочены Наташиным неприятием знакомства с мужчинами, готовили ей подвох.
Знакомства на улице, в кафе и общественном транспорте пресекались ею на корню. Чтобы избежать последнего, она купила себе машину SEAT по случаю. И была довольна, что теперь, по крайней мере, она может пускаться в дорогу без приключений. На «голосовавших» на дороге мужчин Наташа не обращала внимания. Впрочем, на женщин тоже. Таков был её принцип.
Афоризм Овидия: «Целомудренна та, которую никто не пожелал» к Наташе не имел никакого отношения. Её желали многие. А она среди этих многих не видела своего принца. Мужчины с титулами поскромнее её не устраивали.
Она была миловидна — около тридцати лет, невысокого роста шатенка с большими серыми глазами и в меру округлыми формами. Она излучала манящую сексапильность. И была очень недовольна своим внешним видом, расходившимся в корне с её внутренними убеждениями.
Работала Наташа художником в ателье мод, в почти полностью женском коллективе, если не считать двух пожилых закройщиков. Но и они были её поклонниками.
2
У Наташиных друзей, семейной пары, Павла и Нины, был приобретён в деревне, в ста километрах от города, большой двухэтажный дом, в котором приличными были только наружные стены. Они его перестроили и превратили в маленькую гостиничку со всеми удобствами для своих многочисленных друзей. В результате, получились: просторная гостиная, десять спальных комнатушек величиной чуть больше вагонного купе, кухня, душевая и туалет. В доме сохранился приличный погреб, там установили бойлер для горячей воды.
Это, так сказать, лирическое отступление для понимания «театра действия».
3
В субботу уже с утра начали съезжаться гости.
В основном, это были семейные пары. И только несколько человек пребывали в состоянии поиска своей второй половины.
С Наташей они все были знакомы, так что она была твёрдо убеждена, что здесь принца не будет.
Женщины занялись приготовлением лёгких салатов и сплетничали о мужчинах. Мужчины разбрелись по большому садово-огородному участку и сплетничали о женщинах. Наташа, не любившая готовить и всегда приезжавшая с парой-тройкой тортов, пошла лакомиться созревшей уже жёлтой сливой - Золотой Шар.
И тут вдруг перед ней возникло бородатое чудовище. Наташа от неожиданности поперхнулась сливовым соком и закашлялась. Чудовище стало стучать её по спине. Когда Наташа смогла начать говорить, она спросила:
- Из какого зоопарка Вы сбежали? И добавила: - Перестаньте меня колотить!
- Я только что вернулся от пингвинов. Я двоюродный брат Нины - Борис.
- А я их с Павлом друг - Наташа.
- Ужель та самая Наташа? - Перефразировал Пушкина Борис.
- В каком смысле «та самая»?
- Просто пошутил.
Возникло неловкое молчание, во время которого Наташа искоса разглядывала Бориса.
Борода у него начиналась почти от самых глаз. А глаза были голубые, как у младенца,
и сияли какой-то необычайной добротой. «Повезло пингвинам!» подумала она.
4
Борис был гляциологом и постоянно находился в экспедициях в разных частях света, где были лёд и снег. Наземный и подземный. В Москве бывал редко. Семьи по роду своей кочевой жизни не завёл. И обещал друзьям, если у него появится что-либо серьёзное, в чём он сильно сомневался, она узнают об этом первыми: он сбреет свою роскошную чёрную бороду.
5
Павел, отвечавший за шашлыки, тем временем, разжёг в мангалах огонь. Мангала у него было два - оба с вращающимися шампурами. Подождал, пока угли дойдут до нужной кондиции, разложил шампуры. И пошёл по участку запах, не удержавший бы на месте разве что только мёртвого.
Женщины поспешили накрыть дощатые столы клеёнками и разложить на них миски с салатами и всякую снедь типа кинзы, разного вида кетчупов, и тому подобного.
Из зарослей сада стали подтягиваться мужчины.
Последними к столам подошли Наташа и Борис. Они о чём-то оживлённо беседовали.
Когда подошли поближе к столу, оба замолчали. Потом Наташа спросила:
- И когда у Вас следующая экспедиция и куда?
- Через месяц, на Памир, - прозвучал ответ.
- А когда вернётесь? - продолжала она интересоваться.
- Как повезёт, по моим расчётам, месяца через два-три.
Все замолчали, прислушиваясь к их разговору: Наташа не была разговорчива, тем более с незнакомым мужчиной. Что-то сломалось, видимо, в этом отлаженном механизме.
Началось долгожданное пиршество, продолжавшееся пока не стало темнеть.
6
Никто не заметил, как Борис скрылся в доме, лишь поскучневшая Наташа сидела
тихо, ковыряя вилкой в опустевшей тарелке. Мир показался ей таким же опустевшим.
И вдруг всеобщее громкое «У-у-у-у-у-у-у!» раздалось над столами: в дверях дома с гитарой в руках стоял Борис, улыбаясь во всю ширь своей выбритой физиономии:
- А теперь споёмте известную песню Олега Митяева,
к которой ваш покорный слуга добавил один куплетик.
И начал настраивать гитару.
Изгиб гитары желтой ты обнимаешь нежно,
Струна осколком эха пронзит тугую высь,
Качнется купол неба большой и звездно-снежный,
Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались.
Качнется купол неба большой и звездно-снежный,
Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались.
Бродил я по Алтаю, мёрз в дальней Антарктиде,
И с юности тянула к себе бродяжья жизнь,
Я на неё, по сути, за это не в обиде.
Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались.
Я на неё, по сути, за это не в обиде.
Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались.
Полночь в Москве. Роскошно буддийское лето.
С дроботом мелким расходятся улицы в чоботах узких железных.
В черной оспе блаженствуют кольца бульваров...
Нет на Москву и ночью угомону,
Когда покой бежит из-под копыт...
Ты скажешь - где-то там на полигоне
Два клоуна засели - Бим и Бом,
И в ход пошли гребенки, молоточки,
То слышится гармоника губная,
То детское молочное пьянино:
- До-ре-ми-фа
И соль-фа-ми-ре-до.
Бывало, я, как помоложе, выйду
В проклеенном резиновом пальто
В широкую разлапицу бульваров,
Где спичечные ножки цыганочки в подоле бьются длинном,
Где арестованный медведь гуляет -
Самой природы вечный меньшевик.
И пахло до отказу лавровишней...
Куда же ты? Ни лавров нет, ни вишен...
Я подтяну бутылочную гирьку
Кухонных крупно скачущих часов.
Уж до чего шероховато время,
А все-таки люблю за хвост его ловить,
Ведь в беге собственном оно не виновато
Да, кажется, чуть-чуть жуликовато...
Чур, не просить, не жаловаться! Цыц!
Не хныкать -
Для того ли разночинцы
Рассохлые топтали сапоги,
Чтоб я теперь их предал?
Мы умрем как пехотинцы,
Но не прославим ни хищи, ни поденщины, ни лжи.
Есть у нас паутинка шотландского старого пледа.
Ты меня им укроешь, как флагом военным, когда я умру.
Выпьем, дружок, за наше ячменное горе,
Выпьем до дна...
Из густо отработавших кино,
Убитые, как после хлороформа,
Выходят толпы - до чего они венозны,
И до чего им нужен кислород...
Пора вам знать, я тоже современник,
Я человек эпохи Москвошвея, -
Смотрите, как на мне топорщится пиджак,
Как я ступать и говорить умею!
Попробуйте меня от века оторвать, -
Ручаюсь вам - себе свернете шею!
Я говорю с эпохою, но разве
Душа у ней пеньковая и разве
Она у нас постыдно прижилась,
Как сморщенный зверек в тибетском храме:
Почешется и в цинковую ванну.
- Изобрази еще нам, Марь Иванна.
Пусть это оскорбительно - поймите:
Есть блуд труда и он у нас в крови.
Уже светает. Шумят сады зеленым телеграфом,
К Рембрандту входит в гости Рафаэль.
Он с Моцартом в Москве души не чает -
За карий глаз, за воробьиный хмель.
И словно пневматическую почту
Иль студенец медузы черноморской
Передают с квартиры на квартиру
Конвейером воздушным сквозняки,
Как майские студенты-шелапуты.
Май - 4 июня 1931
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
