Имя, оладушки и веранда. На конкурс * Что в имени тебе моем*.
Я, будущий социальный работник, шла на практику в Дом престарелых, четко представляя себе, что старики, обрадованные тем, что кто – то ими заинтересовался, будут скучать, ожидая моего прихода и радоваться моим мудрым и профессиональным вопросам.
У меня появились трое подопечных, двое из которых более – менее соответствовали пасторально – социальной картинке.
Она выслушала мой фанфарно – бодрый отрепетированный текст, что зовут меня Марина, являюсь я будущим социальным работником и буду ее навещать два раза в неделю и помогать, чем смогу.
А потом довольно бодренько и долго начала мне жаловаться на нянечку, забывшую в комнате бутылку с водой и закончила требованием этой самой бутылкой ее немедленно обеспечить.
Мой кошмар начался.
Мне необходимо было предоставлять своему инструктору по практике отчеты о наших диалогах, состоящих из моих наводящих вопросов и Рониных ответов, проверяя которые инструктор могла бы проследить использование мной разнообразных техник и приемов либо же – неиспользование оных.
Техники отсутствовали как таковые.
Наши диалоги начинались с Рониной заинтересованности моими внуками и их здоровьем, учитывая то, что Роня была абсолютно вменяемой, и я ей раз пятнадцать сказала, что в помине внуков никаких нет, как и не было.
На шестнадцатый раз я ответила ей, что у внуков все в порядке.
Дальше мы плавно переходили к Рониному пространному монологу, состоящему из следующей информации – девочкой она была круглой, как розовый шарик, поэтому и подъезд весь звал ее Ронечкой – именем, само по себе напоминающим розовую оладушку.
Она подкатывалась к маме, просила чего - нибудь сладенького, а мама, неимущая и абсолютно – абсолютно незажиточная ( слово *абсолютно* обычно повторялось раза четыре) тем не менее старалась печь пирожки или оладушки для детей всего двора.
Когда я один раз попыталась Роню на злополучных блинчиках перебить, сказав, что тему детства мы уже когда - то затрагивали, она сначала замолчала, а потом, кажется, назло мне вернулась к теме моих внуков, имени *Роня* и обращении к ней уменьшительно - ласкательно *Ронечка* всеми жильцами подъезда.
Больше я ее, естественно, не перебивала.
Вернувшись из эвакуации, Роня поступила в библиотечный институт, вышла замуж, родила двоих сыновей, проработала всю жизнь в районной библиотеке, потом она с мужем и семьей сына уехала в Израиль, здесь муж умер, а сын сказал, что ухаживать за ней, с трудом передвигающейся по своей комнате, он не может, и , таким образом, она и очутилась в Доме престарелых , где ей на сегодняшний момент чудесно, и относятся все к ней прекрасно.
Примерно через месяц я аккуратно стала подводить Роню к теме их взаимоотношений с мужем, кланяясь при этом и практически пританцовывая :* То, что Вы рассказываете, очень интересно. А скажите, пожалуйста, с мужем какие у Вас были отношения?*
Вопрос мой вызвал к жизни еще одну тему, и теперь ее монологи концентрировались на имени *Роня* , подъездных оладушках и.... веранде.
Рассказ о муже нынче сводился к тому, что он собственными руками выстроил веранду, летом используемую как жилую комнату, зимой же – для всяких хозяйственных целей и так далее, и так далее.
Наш бермудский треугольник * имя – оладушки – веранда * иногда обрастал какими-то несущественными подробностями, как – то : имя придумала мама, она же поливала оладушки иногда сметаной, иногда - вареньем, муж часть веранды использовал под свои инструменты.
Мы усиленно толкли воду Мирового океана в батарее ступ, Роня же, подобно гордому эсминцу, не сворачивала с курса * Ронечка – блинчики – покойный хозяйственный супруг*.
Двое других моих пациентов встречали меня с радостью, когда я приходила, и огорчались, когда меня долго не было.
Роня же всегда знала, куда меня употребить, - налить воды, принести кофту и сообщить, холодно ли на улице.
Однажды она мне сказала, что редко выходит на эту самую улицу, и с этого момента я вывозила ее дважды в неделю на инвалидной коляске подышать воздухом.
В дождливые дни в моей душе поселялось тихое и спокойное счастье из – за того, что уж сегодня – то я избежала церемонии облачения Рони в два свитера, один из них – непременный красненький, крупной вязки, обувания моей подопечной в синие боты и , апофеоз, - зеленый платочек – на голову.
После всего этого – торжественный Ронин выезд с бесконечными напоминаниями, чтобы я ее не уронила , и , на закуску, легкий концерт – Роня, исполняющая на улице песни в составе двух – трех штук - * Катюша*, *Ночь коротка* и * Я люблю тебя, жизнь* .
Через некоторое время мы начали варьировать наши беседы – один раз в неделю - * Катюша* и синие боты на улице, другой раз – разговор в помещении об имени и прохладной веранде.
Мы ходили по замкнутому кругу.
Роня водила меня по цирковой арене опытной рукой наездника – профессионала.
Мы заканчивали наши встречи неизменным :* Наш Дом престарелых чудесный, мне здесь очень хорошо*.
Мне же снились, как когда – то Остапу Бендеру летающие стулья, - поющие оладушки и синие веранды.
Нужно было получать зачет по практике, делать итоговую студенческую работу, я же продолжала буксовать теми же колесами на той же колее.
...Уже значительно позже мне, тогда заносчивому и эгоистичному созданию, объяснят кажущиеся столь очевидными сейчас вещи – Роня, потерявшая жизненную опору , отчаянно цеплялась в престижном казенном доме за то, что принадлежало ТОЛЬКО ей - ЕЕ имя, оладушки, испеченные для всей дворовой детворы ЕЕ мамой и, наконец, построенная ЕЕ мужем веранда, на которой вместе пили они чай с малиновым вареньем...
