Поэтическое восприятие жизни, всего окружающего нас — величайший дар, доставшийся нам от поры детства. Если человек не растеряет этот дар на протяжении долгих трезвых лет, то он поэт или писатель
Улица Вавилонского столпотворения. Откуда взялось слово “столпотворение”, я не знаю. Это, наверное, когда с толпой творят все, что угодно… Или сама толпа творит угодное только ей. Нет, не потому эта улица Вавилонского столпотворения. Я имею в виду последствия толпотворения – когда наказание за содеянное уже вступило в силу и получилось то, что написано в Ветхом Завете: никто не понимает друг друга и совершенно к тому не стремится. Я говорю буквально, без аллегорий: на этой улице никто не понимает друг друга.
Может, оттого здесь такая тишина. После больших потрясений всегда бывает тихо, потому что не все поняли, что произошло нечто серьезное.
Вот идут дети дракона - дракона цвета жженой слоновой кости. Он раскинул свое старое, но по-прежнему гибкое туловище по горам и долам, по ступенчатым склонам, где растет рис, мимо больших городов и деревень. Дракон ревниво бережет своих детей, но их так много, что он не в силах согреть своим телом каждого из них - дети остаются без призора и разбегаются в разные стороны, минуя незаметно любимого праотца. Теперь двое из них идут по улице Вавилонского столпотворения, возвращаются домой, на снятую квартиру. В руках у мужчины – пакетик с маринованными огурцами, которые он покупает на рынке, у русской бабушки. Девушка кокетливо держит парня под руку. Они улыбаются, несмотря на жуткую усталость – сейчас придут домой, нажарят картошки и съедят ее с огурцами. Потом лягут спать. Утром рано опять пойдут работать, а вечером снова с огурцами домой. Удивительно, они уже не первый год так тихо шагают по этой улице с пакетиком ужина! Помнят ли они своего праотца?
А навстречу им идут люди, на первый взгляд, не имеющие никакого отношения к Вавилонскому столпотворению. Они слишком открыты и добродушны - настолько открыты и добродушны, что ходят всегда с распростертыми объятиями! Видя такое благодушие, невольно кидаешься навстречу этим людям, находя в них - наконец-то! - не толпу безликую, а индивидов, готовых сочувствовать любому проявлению духовного родства. С криком "Здравствуй, брат!" кидаешься с открытые объятия. Но стоит только приблизиться, как раздается звон разбитого стекла... На лбу твоем - шишка, а в сердце - обида. На самом деле, они и есть авторы легенды о нелепом творении толпы. Эти люди идут к синагоге, похожей на частную собственность немецкого бюргера, и все время, как бы часто они тут не бывали, удивляются тишине вокруг. И - по-прежнему несут в руках хрупкую стеклину.
Рано утром, по другой стороне улицы к храму тянется цветастая цепочка – иногда она гремит пустыми банками, а бывает, что несет с собой белеющие во тьме весеннего утра веточки вербы. Купала православного храма, аппетитные луковицы, напоминают не выключенные утром неоновые лампы на вывеске магазина. Как все земледельческие народы, русские любят праздники. Это почти единственное, что объединяет их на время поста и кутежа, обряда и застольного беспорядка, веры и беспамятства. Цветастая цепочка людей тянется к храму, чтобы в дыму ладана побыть вместе, восчувствовать утраченную соборность. Прихожане считают тишину хорошим признаком - она предвещает однообразно текущее время - время без перемен.
Эпоха, когда праязык человечества, породив в мучениях новые языки, нами забыта. Все улеглось, сгладилось, простилось. Каждый идет свой дорогой и не пытается спросить другого: “Ты кто?” Все равно его не помнят, не понимают.
Вот скромная приморская страна.
Свой снег, аэропорт и телефоны,
свои евреи. Бурый особняк
диктатора. И статуя певца,
отечество сравнившего с подругой,
в чем проявился пусть не тонкий вкус,
но знанье географии: южане
здесь по субботам ездят к северянам
и, возвращаясь под хмельком пешком,
порой на Запад забредают - тема
для скетча. Расстоянья таковы,
что здесь могли бы жить гермафродиты.
Весенний полдень. Лужи, облака,
бесчисленные ангелы на кровлях
бесчисленных костелов; человек
становится здесь жертвой толчеи
или деталью местного барокко.
2. Леиклос
Родиться бы сто лет назад
и сохнущей поверх перины
глазеть в окно и видеть сад,
кресты двуглавой Катарины;
стыдиться матери, икать
от наведенного лорнета,
тележку с рухлядью толкать
по желтым переулкам гетто;
вздыхать, накрывшись с головой,
о польских барышнях, к примеру;
дождаться Первой мировой
и пасть в Галиции - за Веру,
Царя, Отечество, - а нет,
так пейсы переделать в бачки
и перебраться в Новый Свет,
блюя в Атлантику от качки.
3. Кафе "Неринга"
Время уходит в Вильнюсе в дверь кафе,
провожаемо дребезгом блюдец, ножей и вилок,
и пространство, прищурившись, подшофе,
долго смотрит ему в затылок.
Потерявший изнанку пунцовый круг
замирает поверх черепичных кровель,
и кадык заостряется, точно вдруг
от лица остается всего лишь профиль.
И веления щучьего слыша речь,
подавальщица в кофточке из батиста
перебирает ногами, снятыми с плеч
местного футболиста.
4. Герб
Драконоборческий Егорий,
копье в горниле аллегорий
утратив, сохранил досель
коня и меч, и повсеместно
в Литве преследует он честно
другим не видимую цель.
Кого он, стиснув меч в ладони,
решил настичь? Предмет погони
скрыт за пределами герба.
Кого? Язычника? Гяура?
Не весь ли мир? Тогда не дура
была у Витовта губа.
5. Amicum-philosophum de melancholia, mania et plica polonica
Бессонница. Часть женщины. Стекло
полно рептилий, рвущихся наружу.
Безумье дня по мозжечку стекло
в затылок, где образовало лужу.
Чуть шевельнись - и ощутит нутро,
как некто в ледяную эту жижу
обмакивает острое перо
и медленно выводит "ненавижу"
по росписи, где каждая крива
извилина. Часть женщины в помаде
в слух запускает длинные слова,
как пятерню в завшивленные пряди.
И ты в потемках одинок и наг
на простыне, как Зодиака знак.
6. Palangen
Только море способно взглянуть в лицо
небу; и путник, сидящий в дюнах,
опускает глаза и сосет винцо,
как изгнанник-царь без орудий струнных.
Дом разграблен. Стада у него - свели.
Сына прячет пастух в глубине пещеры.
И теперь перед ним - только край земли,
и ступать по водам не хватит веры.
7. Dominikanaj
Сверни с проезжей части в полу-
слепой проулок и, войдя
в костел, пустой об эту пору,
сядь на скамью и, погодя,
в ушную раковину Бога,
закрытую для шума дня,
шепни всего четыре слога:
- Прости меня.
1971
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
