Фильм закончился. Лениво и нехотя начало светать в зале. Зрители захлопали сиденьями и потянулись к выходу. Некоторые на ходу спешно доедали попкорн и давились остатками кока-колы.
- Та-а-ак! - вдруг раздался на весь душный зал зычный голос. - Я что-то не понял: за что бабу-то убили?! Я понимаю, что мужика-то за дело замочили, ибо нефиг! А бабу-то? Бабу!
- А и правда, в чем она виновата? - крикнул кто-то в тёмных очках и шмыгнул носом.
- Как-то не комильфо, понимаешь, получается, - запихивая в рот очередную порцию попкорна, сдавленно пробурчал мужик в мятой кепке, закашлялся и ему протянули стакан с кока-колой.
- Дык она того, - встрепенулся старичок в шляпе, - вспоткнулась, кажись.
- Причем здесь "вспоткнулась"? - спросила зеленоглазая девушка и сербнула трубочкой напиток из полосатого стакана. - Она ж деньги прикарманила. Вот ее и того...
- Да какие там деньги! - возразил худой молодой человек с длинной челкой. - Конверт пустой был.
- Разумеется, - поддакнул ему толстый очкарик. - Деньги из конверта лысый слямзил.
- Погодите-ка, - хрупнула яблоком дама с сумкой. - А почему тогда убили не лысого?
- Ну, мать, ты даешь, - покачал головой зычный голос. - Ты как кино-то смотрела?
- Лысый, ети его, заказчиком был! - крикнули темные очки. - Он деньги не взял из конверта, а, наоборот, положил, чтобы с убийцей расплатиться.
- А убивец тогда кто? - послышался недоуменный голос старичка.
- Швейцар! - хрюкнула мятая кепка, поперхнувшись чужой кока-колой.
- Не было там никакого швейцара, - возразила длинная челка. - Собачка была. Маленькая такая, дрессированная. Она и яду подсыпала.
- Какого яду? - возмутились темные очки. - Он его из пистолета мочил.
- Ась? Кто? Кого? Чем мочил? - было видно, что старичок в шляпе окончательно запутался.
- Верно говоришь, отец. - Поддержал шляпу толстый очкарик. - Сантехник же воду перекрыл.
- Да-а-а, слабоват фильмец-то, - подвела итог зеленоглазая и с сожалением посмотрела в свой пустой полосатый стакан.
Голова моя - темный фонарь с перебитыми стеклами,
С четырех сторон открытый враждебным ветрам.
По ночам я шатаюсь с распутными, пьяными Феклами,
По утрам я хожу к докторам.
Тарарам.
Я волдырь на сиденье прекрасной российской словесности,
Разрази меня гром на четыреста восемь частей!
Оголюсь и добьюсь скандалёзно-всемирной известности,
И усядусь, как нищий-слепец, на распутье путей.
Я люблю апельсины и все, что случайно рифмуется,
У меня темперамент макаки и нервы как сталь.
Пусть любой старомодник из зависти злится и дуется
И вопит: "Не поэзия - шваль!"
Врешь! Я прыщ на извечном сиденье поэзии,
Глянцевито-багровый, напевно-коралловый прыщ,
Прыщ с головкой белее несказанно-жженой магнезии,
И галантно-развязно-манерно-изломанный хлыщ.
Ах, словесные, тонкие-звонкие фокусы-покусы!
Заклюю, забрыкаю, за локоть себя укушу.
Кто не понял - невежда. К нечистому! Накося - выкуси.
Презираю толпу. Попишу? Попишу, попишу...
Попишу животом, и ноздрей, и ногами, и пятками,
Двухкопеечным мыслям придам сумасшедший размах,
Зарифмую все это для стиля яичными смятками
И пойду по панели, пойду на бесстыжих руках...
1909
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
Дизайн: Юлия Кривицкая
Продолжая работу с сайтом, Вы соглашаетесь с использованием cookie и политикой конфиденциальности. Файлы cookie можно отключить в настройках Вашего браузера.
