Гениальность – явление не столь редкое, как это нам порой кажется, хотя и не такое частое, как считают историки литературы, историки стран, а тем более газеты
Здравствуй!..
Странное чувство, когда не знаешь, с чего начать, но знаешь, чем всё закончится. Странное и такое знакомое, почти родное. Так и некоторые люди бывают – просто знакомые, но почти родные. Иногда это называют странными отношениями, иногда не знают, как назвать.
Вот это была лишняя фраза, если бы я писала текст, я бы её вычеркнула. А в разговоре после такого скажешь: «Не обращай внимания!» И сразу легко переключаешься – а как у тебя?..
Хочется помнить всё, но не получается. Остаются какие-то эпизоды, короткие отрывки. Хочешь помнить слова – а помнятся жесты, сбивается хронологический порядок, на первый план выходят предметы и теряются люди…
Когда тебе некуда идти, самое удачное, если встречается человек, который предлагает пойти в кино. Да потом ещё оказывается, что это совсем другое кино, его показывают в старом троллейбусе, что стоит у вокзала. Троллейбус переделан под видеосалон, туда набивается народ, а на телевизионном экране крутят практически бессюжетный китайский боевик. Чувствуешь, что взрослеешь и впадаешь в детство одновременно. Тебе не интересно? Тебе не холодно?..
Мне интересно и мне не холодно. И потом не холодно, там, на ледяной кухне без батареи, в медленном густом дыму, которым её заволокло полностью. В дыму было всё – и варёная картошка, наспех разломанная и политая подсолнечным, не рафинированным маслом, смешанная с репчатым луком, и водка… Или спирт? Нет, пусть будет водка. Так вполне могло быть – дорогущая водка, картошка с маслом и ледяная кухня. И есть не хочется, правда. Я столько раз потом пыталась приготовить такую же картошку и наесться за тот раз. Не получалось, всё не то стало – картошка, масло, лук, дым…
А помнишь, ты рассказывал, что отец, когда лежал в больнице и уже тяжело болел, сочинял тебе, десятилетнему, стихи, а ты ждал их…
Слушай, ты ведь роман писал, кажется? Дашь посмотреть? Надо было тогда, сразу спросить, когда ты проговорился, но… Я думала будет ещё полно времени. А оказалось, его нет совсем. Вот с этого надо было начать…
Наверно, я погиб: глаза закрою — вижу.
Наверно, я погиб: робею, а потом —
Куда мне до нее — она была в Париже,
И я вчера узнал — не только в нем одном!
Какие песни пел я ей про Север дальний! —
Я думал: вот чуть-чуть — и будем мы на ты, —
Но я напрасно пел о полосе нейтральной —
Ей глубоко плевать, какие там цветы.
Я спел тогда еще — я думал, это ближе —
«Про счетчик», «Про того, кто раньше с нею был»...
Но что ей до меня — она была в Париже, —
Ей сам Марсель Марсо чевой-то говорил!
Я бросил свой завод, хоть, в общем, был не вправе, —
Засел за словари на совесть и на страх...
Но что ей от того — она уже в Варшаве, —
Мы снова говорим на разных языках...
Приедет — я скажу по-польски: «Прошу пани,
Прими таким, как есть, не буду больше петь...»
Но что ей до меня — она уже в Иране, —
Я понял: мне за ней, конечно, не успеть!
Она сегодня здесь, а завтра будет в Осле, —
Да, я попал впросак, да, я попал в беду!..
Кто раньше с нею был, и тот, кто будет после, —
Пусть пробуют они — я лучше пережду!
1966
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
