После того как я пересмотрел все лучшие фильмы из списка Всех Времён и Народов, мне стало грустно.
Пусто на душе стало. Я понял, что всё самое интересное в моей жизни, уже произошло.
И ожидать большего, уже не стоило...
И вот тогда вдруг неожиданно я завыл. Громко и протяжно, как одинокий беглый волк из лесной глухой чащи.
А гулкое эхо разнесло мою взорвавшуюся тоску по всему двадцатисемиэтажному, наспех отстроенному
из монолитного бетона дому.
Я выл закатив глаза, исступлённо исполняя финальное соло, как поют быть может свою последнюю песню
затерявшиеся где-то в глубоких оврагах, среди пустых и бесконечно заснеженных степей, холодной,
бескрайней средне-русской равнины, обречённые, отбившиеся от стаи псы.
Для них это как заключительный, ритуальный танец.
На мой вой тут же сбежались все жильцы. Простите, так уж получилось.
Они барабанили в дверь. Требовали прекратить выть. А кто-то сразу вызвал спасателей.
Дверь металлическую успешно взломали, а меня выволокли во двор прямо на грязный снег.
Я стоял посередине улицы, дрожал, а вокруг толпились люди. Некоторые жалели меня.
Было очень холодно. И я был страшно напуган.
Кто-то сказал; До чего довели, бедное создание.
А другой уточнил; Хозяин уехал когда ещё начинались первые праздники, и обещал вернуться к Старому Новому Году.
Вот видимо пёс и не выдержал долгой разлуки.
Еще далёко мне до патриарха,
Еще на мне полупочтенный возраст,
Еще меня ругают за глаза
На языке трамвайных перебранок,
В котором нет ни смысла, ни аза:
Такой-сякой! Ну что ж, я извиняюсь,
Но в глубине ничуть не изменяюсь.
Когда подумаешь, чем связан с миром,
То сам себе не веришь: ерунда!
Полночный ключик от чужой квартиры,
Да гривенник серебряный в кармане,
Да целлулоид фильмы воровской.
Я как щенок кидаюсь к телефону
На каждый истерический звонок.
В нем слышно польское: "дзенкую, пане",
Иногородний ласковый упрек
Иль неисполненное обещанье.
Все думаешь, к чему бы приохотиться
Посереди хлопушек и шутих, -
Перекипишь, а там, гляди, останется
Одна сумятица и безработица:
Пожалуйста, прикуривай у них!
То усмехнусь, то робко приосанюсь
И с белорукой тростью выхожу;
Я слушаю сонаты в переулках,
У всех ларьков облизываю губы,
Листаю книги в глыбких подворотнях --
И не живу, и все-таки живу.
Я к воробьям пойду и к репортерам,
Я к уличным фотографам пойду,-
И в пять минут - лопаткой из ведерка -
Я получу свое изображенье
Под конусом лиловой шах-горы.
А иногда пущусь на побегушки
В распаренные душные подвалы,
Где чистые и честные китайцы
Хватают палочками шарики из теста,
Играют в узкие нарезанные карты
И водку пьют, как ласточки с Ян-дзы.
Люблю разъезды скворчащих трамваев,
И астраханскую икру асфальта,
Накрытую соломенной рогожей,
Напоминающей корзинку асти,
И страусовы перья арматуры
В начале стройки ленинских домов.
Вхожу в вертепы чудные музеев,
Где пучатся кащеевы Рембрандты,
Достигнув блеска кордованской кожи,
Дивлюсь рогатым митрам Тициана
И Тинторетто пестрому дивлюсь
За тысячу крикливых попугаев.
И до чего хочу я разыграться,
Разговориться, выговорить правду,
Послать хандру к туману, к бесу, к ляду,
Взять за руку кого-нибудь: будь ласков,
Сказать ему: нам по пути с тобой.
Май - 19 сентября 1931
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
