- Здравия желаю, герр Мюллер! Вызывали меня?
- Послушайте, Штирлиц, имейте такт обращаться, как положено! Я старше вас по званию. И вы пришли ко мне, а не я к вам. И хотя мы товарищи по общему делу, но все же…
- Извините, групенфюрер. Виноват.
- Вот так-то лучше, дружище. Сегодня я получил шифровку из центра. Товарищ Сталин уже в Москве. Ваша идея доставить его в Швейцарию под видом пастора Шлага закончилась полным успехом. Центр чрезвычайно доволен вами.
- Служу мировой революции!
- Все бы так служили… Но, как вы видите, Штирлиц, операция «Прикрытие» завершается. Думаю, что будущие историки напишут полную чепуху об этой войне. Кто из них догадается, что Сталин и Гитлер один человек? А война Германии с Россией – вынужденный отвлекающий спектакль, устроенный для того, чтобы скрыть тайну от Черчилля, который заподозрил неладное, когда его аналитики обратили внимание на то, что оба вождя никогда не выступают перед народом в один и тот же день? Спектакль с миллионами жертв, но история революции должна быть безукоризненной. Есть злодей и есть освободитель от злодея… Бог не создавал дьявола, он просто сам надевает маску, когда надо делать грязные дела.
Вы, дружище, много раз обеспечивали тайный коридор для товарища Сталина в Германию и обратно. Ваш талант разведчика будет оценен самыми высокими наградами.
Но сейчас я поручу вам дело особой важности и секретности. Вы должны доставить в Москву Еву Браун. Товарищ Сталин привязался к ней за эти годы. Он не хочет расставаться с ней. Отправляйтесь к вашему красавчику шефу и возьмите у него документы на вас и фрау Еву. Она поедет, как ваша жена, Штирлиц. Но боже вас упаси хоть пальцем....
- Групенфюрер, я в недоумении от ваших подозрений!
- Ладно, дружище. Это я на всякий случай. Вы мне симпатичны и я не хотел бы узнать, что вас обрабатывают в лубянском подвале. Эта война закончилась. Скоро начнется новая, но время на передышку у нас будет. Мы славно потрудились, штандартенфюрер!
Можете идти. Хотя нет, задержитесь на минуту. Вы будете на Родине раньше меня, судя по всему. Передавайте привет Лаврентию Павловичу. Мы не виделись с ним лет пять, наверно. Кстати, Штирлиц, почему вы так смотрите? С иронией и даже с сарказмом?
- Да, батоно групенфюрер! Непременно передам. Разрешите идти?
- Эх, Штирлиц… Ты хитрый, дорогой. Как змея хитрый. Что скроешь от тебя? Ступай, геноцвали…
Это город. Еще рано. Полусумрак, полусвет.
А потом на крышах солнце, а на стенах еще нет.
А потом в стене внезапно загорается окно.
Возникает звук рояля. Начинается кино.
И очнулся, и качнулся, завертелся шар земной.
Ах, механик, ради бога, что ты делаешь со мной!
Этот луч, прямой и резкий, эта света полоса
заставляет меня плакать и смеяться два часа,
быть участником событий, пить, любить, идти на дно…
Жизнь моя, кинематограф, черно-белое кино!
Кем написан был сценарий? Что за странный фантазер
этот равно гениальный и безумный режиссер?
Как свободно он монтирует различные куски
ликованья и отчаянья, веселья и тоски!
Он актеру не прощает плохо сыгранную роль —
будь то комик или трагик, будь то шут или король.
О, как трудно, как прекрасно действующим быть лицом
в этой драме, где всего-то меж началом и концом
два часа, а то и меньше, лишь мгновение одно…
Жизнь моя, кинематограф, черно-белое кино!
Я не сразу замечаю, как проигрываешь ты
от нехватки ярких красок, от невольной немоты.
Ты кричишь еще беззвучно. Ты берешь меня сперва
выразительностью жестов, заменяющих слова.
И спешат твои актеры, все бегут они, бегут —
по щекам их белым-белым слезы черные текут.
Я слезам их черным верю, плачу с ними заодно…
Жизнь моя, кинематограф, черно-белое кино!
Ты накапливаешь опыт и в теченье этих лет,
хоть и медленно, а все же обретаешь звук и цвет.
Звук твой резок в эти годы, слишком грубы голоса.
Слишком красные восходы. Слишком синие глаза.
Слишком черное от крови на руке твоей пятно…
Жизнь моя, начальный возраст, детство нашего кино!
А потом придут оттенки, а потом полутона,
то уменье, та свобода, что лишь зрелости дана.
А потом и эта зрелость тоже станет в некий час
детством, первыми шагами тех, что будут после нас
жить, участвовать в событьях, пить, любить, идти на дно…
Жизнь моя, мое цветное, панорамное кино!
Я люблю твой свет и сумрак — старый зритель, я готов
занимать любое место в тесноте твоих рядов.
Но в великой этой драме я со всеми наравне
тоже, в сущности, играю роль, доставшуюся мне.
Даже если где-то с краю перед камерой стою,
даже тем, что не играю, я играю роль свою.
И, участвуя в сюжете, я смотрю со стороны,
как текут мои мгновенья, мои годы, мои сны,
как сплетается с другими эта тоненькая нить,
где уже мне, к сожаленью, ничего не изменить,
потому что в этой драме, будь ты шут или король,
дважды роли не играют, только раз играют роль.
И над собственною ролью плачу я и хохочу.
То, что вижу, с тем, что видел, я в одно сложить хочу.
То, что видел, с тем, что знаю, помоги связать в одно,
жизнь моя, кинематограф, черно-белое кино!
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
