— Нинок, дай-ка мне взаймы буханочку белого. Через два дня пенсия, расплачусь. И колбаски граммов триста, какой подешевле. Будь другом!
— Хорошо, Николаич. Смотри, не забудь! Я всё записываю! — с улыбкой ответила Нинок, пышнотелая хозяйка небольшой уютной лавки, в которой чего только не было: тут и продукты тебе, и посуда, и куча разных мелочей, необходимых в хозяйстве, и даже одежонка какая-никакая имелась.
— Вот спасибо. Уважила старика. Пока, Баобабочка! — усмехнулся крепенький еще дед, складывая продукты в помятый целлофановый пакет.
Вы спросите, почему Баобабочка? Да всё очень просто. У Нинки муж-то — африканец. Из самого (или самой) Зимбабве. Какое-то мудрёное у него имя, но жена зовёт его Мишей, Михаилом, если полностью. Они с Нинкой как поженились, в свадебное путешествие в это самое Зимбабве и умчались. К его родителям. Погостить. Целых два месяца там были. Приехали обратно весёлые, довольные. Нинок рассказывала о тамошних жителях, которые приняли её хорошо. Еще о том, как видела на воле настоящего живого бегемота. Но больше всех ей понравились баобабы. О них Нинок могла рассказывать долго и с придыханием. Однажды кто-то, увидев её издалека, сказал: "Глядите, вон там наша Баобабочка движется!" Те, кто рядом стояли, прыснули и устремились к Нинкиному магазину. А прозвище с тех пор прижилось. Нинка на него ничуть не обижается.
Миша освоился быстро, устроился на работу в котельную, сутки-трое, стал зарабатывать хоть и не большие, но деньги. Мог иногда и пивка тяпнуть с поселковыми мужиками. В общем, всё путём было.
Однажды с Нинкой случилось несчастье. При попытке достать с верхней полки витрины последнюю упаковку цейлонского чая она упала со стремянки, ушиблась головой и сломала ногу.
Все покупатели дружно начали спасать свою Баобабочку. Вызвали скорую, позвонили Михаилу. Тот примчался, приник своими толстыми черными губами к Нинкиным, накрашенным алой помадой.
— Дыхание рот-в-рот, — пронесся шепоток по торговому залу. Мужики стойко завидовали африканцу, ибо каждый хотел быть на его месте.
Ногу Нинке загипсовали на три месяца. С головой похуже получилось. Баобабочку начали мучить видения. Все люди в её воображении стали баобабами. Толстыми крепкими высоким деревьями с небольшими, но густыми ярко-зелёными кронами на самых верхушках. Кто бы ни приходил её проведать, все оказывались огромными говорящими баобабами. Даже Михаил...
А тем временем, в посёлке начали происходить странные вещи. Люди стали очень раздражительными, споря, кому сегодня идти в дальний магазин. Мужья вымещали зло на женах и наоборот. Дети капризничали и не хотели ходить в школу без привычных мягких сдобных булочек, которые продавались только в Нинкиной лавке. Влюблённые разбегались, не успев сказать друг другу о своих высоких чувствах. В благополучных ранее семьях доходило до разводов и суицидов. Мир валился к чертям, и только баобабы невозмутимо росли ввысь и вширь.
Прошло три нелёгких апокалиптических месяца. Окружающее Нинку пространство стало злым и жестоким. Надо было что-то предпринимать.
Нинок лежала на диване, шевеля сломанной ногой и читая Рэя Брэдбери.
— Вот. Эффект бабочки. Это про меня. Только с небольшой поправкой на "бао", — сказала она. Завтра ей предстояло снимать гипс, спасать мир и избавляться от баобабов в голове.
Еще далёко мне до патриарха,
Еще не время, заявляясь в гости,
Пугать подростков выморочным басом:
"Давно ль я на руках тебя носил!"
Но в целом траектория движенья,
Берущего начало у дверей
Роддома имени Грауэрмана,
Сквозь анфиладу прочих помещений,
Которые впотьмах я проходил,
Нашаривая тайный выключатель,
Чтоб светом озарить свое хозяйство,
Становится ясна.
Вот мое детство
Размахивает музыкальной папкой,
В пинг-понг играет отрочество, юность
Витийствует, а молодость моя,
Любимая, как детство, потеряла
Счет легким километрам дивных странствий.
Вот годы, прожитые в четырех
Стенах московского алкоголизма.
Сидели, пили, пели хоровую -
Река, разлука, мать-сыра земля.
Но ты зеваешь: "Мол, у этой песни
Припев какой-то скучный..." - Почему?
Совсем не скучный, он традиционный.
Вдоль вереницы зданий станционных
С дурашливым щенком на поводке
Под зонтиком в пальто демисезонных
Мы вышли наконец к Москва-реке.
Вот здесь и поживем. Совсем пустая
Профессорская дача в шесть окон.
Крапивница, капризно приседая,
Пропархивает наискось балкон.
А завтра из ведра возле колодца
Уже оцепенелая вода
Обрушится к ногам и обернется
Цилиндром изумительного льда.
А послезавтра изгородь, дрова,
Террасу заштрихует дождик частый.
Под старым рукомойником трава
Заляпана зубною пастой.
Нет-нет, да и проглянет синева,
И песня не кончается.
В пpипеве
Мы движемся к суровой переправе.
Смеркается. Сквозит, как на плацу.
Взмывают чайки с оголенной суши.
Живая речь уходит в хрипотцу
Грамзаписи. Щенок развесил уши -
His master’s voice.
Беда не велика.
Поговорим, покурим, выпьем чаю.
Пора ложиться. Мне, наверняка,
Опять приснится хмурая, большая,
Наверное, великая река.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
