Едем из райцентра в маршрутке. Две трети сентября на календаре Кубани, а жара стоит изо дня в день - за тридцать! У открытого окна в неслышных упругих воздушных струях – в уши мои вставлены проводные наушники - слушаю Айпод-плеер. Розенбаум надрывается в «Извозчике»:
Да не хлещи коня, ему же больно!..
У хутора Лебеди, где на повороте каменная остановка, маршрутка останавливается, берёт двух пассажиров. Снова трогается и тут же тормозит. Дорогу некстати переходит небольшое стадо медлительных коров, сопровождаемое пожилым пастухом с оголённым коричневокожим торсом. Я освобождаю от микрофона одно ухо.
Понимая свою нерасторопность и создание помехи автотранспорту, пастух рьяно лупит подконтрольную ему скотину длинным кнутом, нервно покрикивая на коров.
Водитель маршрутки, терпеливо наблюдающий за степенными животными, не выдерживает, высовывается в окно дверцы и кричит пастуху:
«Да не хлещи корову, ей же больно!», -
кричит так, будто слышит песню моего Айпода, и обыгрывает по теме строку из неё.
Именно это совпадение, а не виноватый вид пастуха, приводит меня в восторг, непонятный пассажирам и шофёру. Получившая удар бурёнка и нервный хуторской мужичок вприпрыжку освобождают нам путь. Маршрутка плавно трогается, струи воздуха набирают силу, врываясь в окно. И я, приятно ощущая упругую прохладу, не менее приятно думаю о том, как гармонично порой перетекают наши поэтические строки из жизни в песню и из песни в жизнь…
Меня преследуют две-три случайных фразы,
Весь день твержу: печаль моя жирна...
О Боже, как жирны и синеглазы
Стрекозы смерти, как лазурь черна.
Где первородство? где счастливая повадка?
Где плавкий ястребок на самом дне очей?
Где вежество? где горькая украдка?
Где ясный стан? где прямизна речей,
Запутанных, как честные зигзаги
У конькобежца в пламень голубой, —
Морозный пух в железной крутят тяге,
С голуботвердой чокаясь рекой.
Ему солей трехъярусных растворы,
И мудрецов германских голоса,
И русских первенцев блистательные споры
Представились в полвека, в полчаса.
И вдруг открылась музыка в засаде,
Уже не хищницей лиясь из-под смычков,
Не ради слуха или неги ради,
Лиясь для мышц и бьющихся висков,
Лиясь для ласковой, только что снятой маски,
Для пальцев гипсовых, не держащих пера,
Для укрупненных губ, для укрепленной ласки
Крупнозернистого покоя и добра.
Дышали шуб меха, плечо к плечу теснилось,
Кипела киноварь здоровья, кровь и пот —
Сон в оболочке сна, внутри которой снилось
На полшага продвинуться вперед.
А посреди толпы стоял гравировальщик,
Готовясь перенесть на истинную медь
То, что обугливший бумагу рисовальщик
Лишь крохоборствуя успел запечатлеть.
Как будто я повис на собственных ресницах,
И созревающий и тянущийся весь, —
Доколе не сорвусь, разыгрываю в лицах
Единственное, что мы знаем днесь...
16 января 1934
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
