Я проснулся от грохота.
Чистят крышу, и снежный обломок упал на карниз?
Фома дёрнул ушами, открыл один глаз и сонно мяукнул: дворники, предатели... мяф...
Распахнув окно, я вскрикнул от страха – на карнизе лежали две мохнатые лапы и морда о двух чёрных глазах с кожаным носом. Глаза смотрели жалобно, когти впились в железо и еле удерживали зверька, который тихо пропищал:
– Помогите...
Не осознав, правильно ли, я ухватил пришельца за шкуру загривка и втащил тушку внутрь.
Изобразив страшного кота, Фома выгнул спину и прошипел:
– Ты кто?
– Малая Медведица. Умоляю: остановите коллайдер и запустите атом не справа налево, а слева направо.
Мы с Фомой тупо молчали.
– От неправильного запуска - созвездия падают, Рак и Лев уже разбились. Я вот смогла за вас зацепиться.
– За подоконник, – поправил Фома и подошёл поближе. – А почему не светишься?
– Тепло у вас, мы сияем при низкой температуре, – медвежонка чихнула всем телом, и грязные брызги от мокрой шкуры окутали Фому. Кот брезгливо фыркнул:
– Твою... медведицу! Может её в морозилку? Пусть докажет своё сиятельство!
– Вам надо лететь в Церн, – Малая пренебрегла неверием Фомы, но кот враждебно добавил: Не полечу! Боюсь высоты.
– А на поезде? В Париж, потом до Женевы, а там трамваем до Церна. По времени дольше, но у нас нет выхода. Поездку оплатим.
– Кто тебя послал? – я хотел добавить: «на кого ты работаешь?», но понял, что зверьку не до шуток.
– Большая Медведица. Она уже еле держится.
– И кто нас послушает?
– Найдите Старшего Физика и передайте это, – Малая протянула мерцающую звезду. – Флэшка с нашим посланием от Северного Неба. Южное - тоже гонца пошлёт.
Собирайся, Фома! Не хочу пустого ночного неба - влюблённые поэты умрут от горя.
– Суточные в смету внесите, – Фома любил торговаться.
– Внесём! - согласилась Малая, - Первым классом поедете.
Церн – образцовый швейцарский городок: чистота, порядок, забор вокруг научного центра и полусфера музея с отрезком настоящего коллайдера перед входом. Никакого чуда – то ли газопровод, то ли водопровод – обычная труба. Фома попытался влезть в неё, но я дёрнул его за хвост – некогда, нам ещё Мир спасать.
Экскурсовод всучил билет на лекцию, пригрозив, что иначе не пойдёт к Старшему Физику. Внимая историям о вселенной, мы бродили среди инсталляций. Фома крутил головой и шипел на летающих ящеров. Голограмма казалась реальностью. Я еле вытащил его наружу – он желал остаться на второй сеанс.
Пришёл Физик. Выслушал нас, взял флэшку и ушёл совещаться.
Мы с Фомой гуляли по окрестностям, ели фондю и пили вино.
Физик нашёл нас на третий день, выпил с нами вина и сказал:
– Вас услышали... меняем право налево.
Вернувшись домой, я дождался ночи, распахнул окно и посмотрел на небо: Малая и Большая Медведицы помахали мне лапами.
Остальные созвездия тоже были на месте.
Фома дёргался во сне – ему снились птеродактили.
Коврик - на котором сидела Малая - светится ночами. Фома любит пугать гостей: встанет в центр таинственного мерцания и ощетинившись, изображает чудище; а я - не включаю ночник, экономлю электричество. Пожалуй, под Новый Год, поставлю на коврик ёлку.
Закат, покидая веранду, задерживается на самоваре.
Но чай остыл или выпит; в блюдце с вареньем - муха.
И тяжелый шиньон очень к лицу Варваре
Андреевне, в профиль - особенно. Крахмальная блузка глухо
застегнута у подбородка. В кресле, с погасшей трубкой,
Вяльцев шуршит газетой с речью Недоброво.
У Варвары Андреевны под шелестящей юбкой
ни-че-го.
Рояль чернеет в гостиной, прислушиваясь к овации
жестких листьев боярышника. Взятые наугад
аккорды студента Максимова будят в саду цикад,
и утки в прозрачном небе, в предчувствии авиации,
плывут в направленьи Германии. Лампа не зажжена,
и Дуня тайком в кабинете читает письмо от Никки.
Дурнушка, но как сложена! и так не похожа на
книги.
Поэтому Эрлих морщится, когда Карташев зовет
сразиться в картишки с ним, доктором и Пригожиным.
Легче прихлопнуть муху, чем отмахнуться от
мыслей о голой племяннице, спасающейся на кожаном
диване от комаров и от жары вообще.
Пригожин сдает, как ест, всем животом на столике.
Спросить, что ли, доктора о небольшом прыще?
Но стоит ли?
Душные летние сумерки, близорукое время дня,
пора, когда всякое целое теряет одну десятую.
"Вас в коломянковой паре можно принять за статую
в дальнем конце аллеи, Петр Ильич". "Меня?" -
смущается деланно Эрлих, протирая платком пенсне.
Но правда: близкое в сумерках сходится в чем-то с далью,
и Эрлих пытается вспомнить, сколько раз он имел Наталью
Федоровну во сне.
Но любит ли Вяльцева доктора? Деревья со всех сторон
липнут к распахнутым окнам усадьбы, как девки к парню.
У них и следует спрашивать, у ихних ворон и крон,
у вяза, проникшего в частности к Варваре Андреевне в спальню;
он единственный видит хозяйку в одних чулках.
Снаружи Дуня зовет купаться в вечернем озере.
Вскочить, опрокинув столик! Но трудно, когда в руках
все козыри.
И хор цикад нарастает по мере того, как число
звезд в саду увеличивается, и кажется ихним голосом.
Что - если в самом деле? "Куда меня занесло?" -
думает Эрлих, возясь в дощатом сортире с поясом.
До станции - тридцать верст; где-то петух поет.
Студент, расстегнув тужурку, упрекает министров в косности.
В провинции тоже никто никому не дает.
Как в космосе.
1993
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
Дизайн: Юлия Кривицкая
Продолжая работу с сайтом, Вы соглашаетесь с использованием cookie и политикой конфиденциальности. Файлы cookie можно отключить в настройках Вашего браузера.
