Это было тогда, когда весь советский народ, с предписанным ему энтузиазмом, строил развитой социализм, почти поголовно не подозревая, что в зарубежной Швеции, шведское народонаселение уже давно пользуется благами этого лицеприятного изьма.
Но я не про то.
Как раз в это время мы с женой строили свой домашний очаг. Благ у нас было немного, но крыша над головой уже имелась, кой-какая мебелишка - тоже. Мы владели даже очередью на установку домашнего телефона, которая продвигалась на 1000 номеров в год ( у нас номер очереди был 10102 ), так-что лет через десять-одиннадцать, мы могли стать обладателями индивидуально-личной телефонной связи; и тогда нам больше не надо было бы бегать в телефонную будку на углу у аптеки, чтобы сделать звонок другу или по какой-нибудь другой необходимости.
Но, самое главное, в нашем жилище уже топало по полу на своих ногах замечательное молодое существо по имени Фёдор Иванович, для вербального общения с которым уже не требовалось переводчика с дитячьего на русский.
В общем - мы были "молодой советской семьёй". И для полного соответствия этому штампу - оставалось добавить к нему слово "счастливая".
По нашему с женой обоюдному мнению, для этого требовалось поселить на имевшейся у нас жилплощади, ещё и кого-нибудь из "братьев наших меньших".
Мы считали, что мохнатые и пернатые благотворно воздействуют на окружающую их человеческую среду и станут способствовать развитию у нашего Федьки душевной доброты и любви ко всему живому и тёплому.
Конечно, лучше всего - завести собаку. Но на приобретение породистой, у нас не было денег. Птички и рыбки тоже требовали капиталовложений для создания им индивидуального обиталища с дополнительным оборудованием жизнеобеспечения. Кроме того, мы отличались непоседливостью и, при любой возможности, удирали из городских стен куда-нибудь туда, где цвели верески или шумели вместе с озёрной волной прибрежные тростники. Так что - перед каждым нашим побегом, таскать к бабушкам, вместе с Фёдором ещё и аквариум с рыбками - казалось нам не перспективным.
Оставалось завести кошку ( лучше - кота )
Случай такой вскоре и произошел.
Дело было в конце марта. Ездил я на зимнюю рыбалку за корюшкой на Финский залив. И вот - возвращаюсь я со льда к берегу.Вечереет, но солнце ещё не село, освещает прибрежные разлапистые сосны, дальние леса, рыбацкие избушки и сараи. Тени от них уже синеть начали. Тихо - ни ветерка. Красота! Вылез на берег, сел на свой ящик перекурить и полюбоваться. Вижу у ближнего домишки - сидит дедок на лавочке - тоже курит.А у его ног развалилась рыжая кошка и вокруг неё мельтешат и резвятся, уже подросшие четверо котят.
Подошел я. Поздоровались. Стою , разглядываю котят, и вопрос у меня уже на языке вертится. А дедок тут и говорит:
- Ну,чего уставился? Давай на бутылку и забирай любого.
Я обрадовался. Дал деду трояк, выбрал рыжего пушистого в белых тапочках на всех четырёх лапах, засунул его за пазуху и поехал в город.
Так в нашем доме появилось животное существо, которое мы, не подвергая себя умственно-мозговому штурму по-поводу имечка - тут же назвали - Коря. Этимология этого имени, естественно, попахивало корюшкой, пойманной в этот день, и прибывшей на нашу кухню вместе с котишкой. Оно потом неоднократно трансформировалось: Коря-Киря, Корюша- Кирюша, Корька-Кирька и обратно в Корюшку. ( Корюшка, ну какого хрена ты опять на ковёр нафурил? Фуу на тебя! ) Но, справедливости ради, нужно сказать, что Коря довольно быстро освоил старую фото-кюветку с песочком и исправно пополнял её отходами своей жизнедеятельности. Перед тем, как совершить свои "большие дела", он почему-то долго гонялся взад-вперёд по коридору, задрав хвост трубой и топоча лапами. Для нас этот его ритуал был знак, что пора приоткрыть дверь в уборную, чтобы не подметать потом ободранную с двери краску.
К нашей радости, Коря оказался совершенно лишенным криминальных склонностей, свойственных кошачьей породе. Он на прыгал на шкафы, буфеты и полки,никогда на воровал ничего со стола, на рвал обои и не писал в тапочки. По-молодости он несколько раз пытался добраться до потолка на когтях по шторе, но,получив дважды линейкой по лбу, навсегда усвоил, что высота для него противопоказана и забираться выше подоконника,опасно и больно.
Лежать на нашей кровати и на диване ему не запрещалось, а когда мы садились в кухне на угловой диванчик трапезничать, Коря вспрыгивал на него из-под стола и садился в угол между нами. Он тихо и достойно сидел и ждал, когда и ему перепадёт что-нибудь с хозяйского стола. Если же, по его мнению, ожидание угощения затягивалось - он нежно, но настойчиво, трогал кого-нибудь из нас за руку передней лапой. Получив кусочек колбаски или чего-нибудь ещё, кот спрыгивал на пол и тащил лакомство к своей кормушке, чтобы спокойно слопать угощение. Мы радовались высокому уровню его кошачьего IQ.
Наше идиллическое сосуществование продолжалось до следующей весны.
За год Коря превратился в крупного, мордатого рыжего котищу с роскошными усами, обутого в почти одноразмерные белые тапочки и на кончике его пушистого хвоста светился белый "фонарик".
И вот - в одну прекрасную мартовскую ночь "в него вселилось беспокойство" - кот достиг половозрелости. Полчища окаянных гормонов начали вырываться из него наружу,требуя удовлетворения.
Кот начал орать.
Он ходил по квартире и голосил. Мы и не подозревали о наличии у него потрясающих "вокальных данных". Его любовные (аморозо) "арии" начинались нежно и томно (дольчиссимо), которое переходило в крещендо и далее в очень громкое фортиссимо, обрывавшееся вдруг призывом какого-то неведомого м-а-а-а-ввв-рр-ааа ( вероятнее - Мавры )
Репертуар у кота был небогатый. После второй бессонной ночи, мы знали его наизусть и могли бы повторить без запинки...
Кот вопил с небольшими передышками, в которые мы иногда засыпали. Метание тапочек помогало ненадолго.Кот удирал на кухню, забирался там на окно и колотил лапами по стеклу, продолжая "концерт". Мы пробовали запирать его в совмещённый сан-узел. Вопли звучали глуше, но усугублялись когтями, царапающими дверь. Два раза, не понятно каким образом, он удирал из квартиры на лестницу, но был отловлен. Один раз внизу, у выхода из подъезда, второй - на чердаке.
К концу недели наши нервные системы, измочаленные недосыпанием, оказались на грани полного истощения. Начались внутрисемейные цап-царапки и вспышки неприятностей на работе и в общественном транспорте.
Но больше всего мы переживали за Фёдор Иваныча
Он тоже не высыпался. Капризничал. Не хотел утром вставать. Не желал идти в детский садик. А там - по свидетельству воспитательницы - засыпал прямо на полу и один раз - даже во время обеда - за столиком.
Требовалось срочно решать: как жить дальше?
Отселять кота куда-нибудь на время его "концертной деятельности" мы не имели возможности.
Выгнать на улицу? Об этом не могло быть и речи - мы его любили. Не было и знакомых кошек.
Решение рождалось в муках и упрёках ( это - бездушно, гнусно. жестоко, бесчеловечно(?), мерзко и омерзительно и т. п.)
Не смотря на всю прискорбность деяния, скрепя сердце, мы вынесли свой вердикт:
" Корю придётся "облегчить"
Что делать - такова судьба большинства домашних городских котов.
На следующий день я загрузил кота в хозяйственную сумку с "молнией", оставив отверстие для дыхания, и потащил его в районную вет-клинику.
...В маленькой приёмной теснились удручённого вида хозяева и их питомцы: разнопородные собаки и кошки в корзинках и сумках, морская свинка и даже один зелёный попугай. Животные вели себя сдержано, ощущая безвыходность ситуации. Лишь один овчар щенячьего вида, всё егозил, хватал зубами поводок, взлаивал и пытался утащить хозяина погулять.
Мы дождались своей очереди и вошли в ярко освещённый кабинет. Здесь царила миловидная блондинка, ниже среднего возраста, пышногрудая и крупнотелая.
Коря высунул из сумки испуганную мордаху и поприветствовал её сдавленным "мяяяу"
- Что с котом? - спросила ветеринарша.
- Да, вот мы бы хотели... - затянул я.
- Кастрировать? - закончила она.
- Да, - выдохнул я.
- Кладите животное на стол.
Она достала из-под стола рулон плотного серого брезента и ловко закатала в него, вопившего и всячески сопротивлявшегося Корю. Теперь из брезентового "полена" торчали только причинное место и хвост.
Нет, не думайте, что я буду описывать натуралистические подробности операционного процесса. Через десять минут всё было закончено. Я только один раз взглянул на ветеринаршу и возненавидел её на всю жизнь. Она работала грубо и безжалостно, лицо её просто пылало садистским наслаждением от того, что она творила...
- С вас рубль, - сказала она, садясь за стол.
( и деньги и расценки тогда были другими.)
Я расплатился, запихнул полуживого кота в сумку и поспешил к выходу.
- Возьмите квитанцию! - остановила меня ветеринарша.
Не глядя я сунул бумажку в карман.
Придя домой, я первым делом выпустил из сумки Корьку. Выбравшись из неё, кот, прижав уши, на полусогнутых лапах, унижено волоча по полу хвост - удрал под кровать.
Машинально сунув руку в карман куртки, я вытащил из неё бумажку. И прочел.
На бумажке черным по белому было написано:
К В И Т А Н Ц И Я
получено от гр. ИМЯРЕК (т.е от меня )
за КАСТРАЦИЮ
сумма: ОДИН руб.
подпись: (факсимиле ветеринарши)
число:
ШТАМП ВЕТЛЕЧЕБНИЦЫ
Меня обуяло нервное хихиканье, переходящее в хохот. Хохоча я сунул бумажку жене.
Любезный мой читатель, мне кажется, что у вас достаточно воображения, что бы представить и реакцию моей жены...Но сейчас я опасаюсь, что вы ошибётесь, ибо неисповедимы, загадочны и зигзагообразны пути женской логики...
Прочитав квитанцию, жена сказала:
- Так тебе и надо. - ушла и заперлась в совмещённый сан-узел - плакать.
Я ещё долго хранил эту квитанцию, при случае, под весёлую рюмашку, показывал её друзьям и знакомым и вызывал ворох шуток на свою голову.
Пару раз, когда не очень симпатичные мне особы, начинали слишком настырно донимать меня своими навязчивыми любезностями, рассчитывая на взаимность и это мне в конце концов надоедало, - я доставал из бумажника квитанцию и показывал.
Срабатывало безотказно.
Потом бумажка куда-то затерялась.
Приснился раз, бог весть с какой причины,
Советнику Попову странный сон:
Поздравить он министра в именины
В приемный зал вошел без панталон;
Но, впрочем, не забыто ни единой
Регалии; отлично выбрит он;
Темляк на шпаге; всё по циркуляру —
Лишь панталон забыл надеть он пару.
2
И надо же случиться на беду,
Что он тогда лишь свой заметил иромах,
Как уж вошел. «Ну, — думает, — уйду!»
Не тут-то было! Уж давно в хоромах.
Народу тьма; стоит он на виду,
В почетном месте; множество знакомых
Его увидеть могут на пути —
«Нет, — он решил, — нет, мне нельзя уйти!
3
А вот я лучше что-нибудь придвину
И скрою тем досадный мой изъян;
Пусть верхнюю лишь видят половину,
За нижнюю ж ответит мне Иван!»
И вот бочком прокрался он к камину
И спрятался по пояс за экран.
«Эх, — думает, — недурно ведь, канальство!
Теперь пусть входит высшее начальство!»
4
Меж тем тесней всё становился круг
Особ чиновных, чающих карьеры;
Невнятный в аале раздавался звук;
И все принять свои старались меры,
Чтоб сразу быть замеченными. Вдруг
В себя втянули животы курьеры,
И экзекутор рысью через зал,
Придерживая шпагу, пробежал.
5
Вошел министр. Он видный был мужчина,
Изящных форм, с приветливым лицом,
Одет в визитку: своего, мол, чина
Не ставлю я пред публикой ребром.
Внушается гражданством дисциплина,
А не мундиром, шитым серебром,
Всё зло у нас от глупых форм избытка,
Я ж века сын — так вот на мне визитка!
6
Не ускользнул сей либеральный взгляд
И в самом сне от зоркости Попова.
Хватается, кто тонет, говорят,
За паутинку и за куст терновый.
«А что, — подумал он, — коль мой наряд
Понравится? Ведь есть же, право слово,
Свободное, простое что-то в нем!
Кто знает! Что ж! Быть может! Подождем!»
7
Министр меж тем стан изгибал приятно:
«Всех, господа, всех вас благодарю!
Прошу и впредь служить так аккуратно
Отечеству, престолу, алтарю!
Ведь мысль моя, надеюсь, вам понятна?
Я в переносном смысле говорю:
Мой идеал полнейшая свобода —
Мне цель народ — и я слуга народа!
8
Прошло у нас то время, господа, —
Могу сказать; печальное то время, —
Когда наградой пота и труда
Был произвол. Его мы свергли бремя.
Народ воскрес — но не вполне — да, да!
Ему вступить должны помочь мы в стремя,
В известном смысле сгладить все следы
И, так сказать, вручить ему бразды.
9
Искать себе не будем идеала,
Ни основных общественных начал
В Америке. Америка отстала:
В ней собственность царит и капитал.
Британия строй жизни запятнала
Законностью. А я уж доказал:
Законность есть народное стесненье,
Гнуснейшее меж всеми преступленье!
10
Нет, господа! России предстоит,
Соединив прошедшее с грядущим,
Создать, коль смею выразиться, вид,
Который называется присущим
Всем временам; и, став на свой гранит,
Имущим, так сказать, и неимущим
Открыть родник взаимного труда.
Надеюсь, вам понятно, господа?»
11
Раадался в зале шепот одобренья,
Министр поклоном легким отвечал,
И тут же, с видом, полным снисхожденья,
Он обходить обширный начал зал:
«Как вам? Что вы? Здорова ли Евгенья
Семеновна? Давно не заезжал
Я к вам, любезный Сидор Тимофеич!
Ах, здравствуйте, Ельпидифор Сергеич!»
12
Стоял в углу, плюгав и одинок,
Какой-то там коллежский регистратор.
Он и к тому, и тем не пренебрег:
Взял под руку его: «Ах, Антипатор
Васильевич! Что, как ваш кобелек?
Здоров ли он? Вы ездите в театор?
Что вы сказали? Всё болит живот?
Aх, как мне жаль! Но ничего, пройдет!»
13
Переходя налево и направо,
Свои министр так перлы расточал;
Иному он подмигивал лукаво,
На консоме другого приглашал
И ласково смотрел и величаво.
Вдруг на Попова взор его упал,
Который, скрыт экраном лишь по пояс,
Исхода ждал, немного беспокоясь.
14
«Ба! Что я вижу! Тит Евсеич здесь!
Так, так и есть! Его мы точность знаем!
Но отчего ж он виден мне не весь?
И заслонен каким-то попугаем?
Престранная выходит это смесь!
Я любопытством очень подстрекаем
Увидеть ваши ноги... Да, да, да!
Я вас прошу, пожалуйте сюда!»
15
Колеблясь меж надежды и сомненья:
Как на его посмотрят туалет, —
Попов наружу вылез. В изумленье
Министр приставил к глазу свой дорнет.
«Что это? Правда или наважденье?
Никак, на вас штанов, любезный, нет?» —
И на чертах изящно-благородных
Гнев выразил ревнитель прав народных.
16
«Что это значит? Где вы рождены?
В Шотландии? Как вам пришла охота
Там, за экраном снять с себя штаны?
Вы начитались, верно, Вальтер Скотта?
Иль классицизмом вы заражены?
И римского хотите патриота
Изобразить? Иль, боже упаси,
Собой бюджет представить на Руси?»
17
И был министр еще во гневе краше,
Чем в милости. Чреватый от громов
Взор заблестел. Он продолжал: «Вы наше
Доверье обманули. Много слов
Я тратить не люблю». — «Ва-ва-ва-ваше
Превосходительство! — шептал Попов. —
Я не сымал... Свидетели курьеры,
Я прямо так приехал из квартеры!»
18
«Вы, милостивый, смели, государь,
Приехать так? Ко мне? На поздравленье?
В день ангела? Безнравственная тварь!
Теперь твое я вижу направленье!
Вон с глаз моих! Иль нету — секретарь!
Пишите к прокурору отношенье:
Советник Тит Евсеев сын Попов
Все ниспровергнуть власти был готов.
19
Но, строгому благодаря надзору
Такого-то министра — имярек —
Отечество спаслось от заговору
И нравственность не сгинула навек.
Под стражей ныне шлется к прокурору
Для следствия сей вредный человек,
Дерзнувший снять публично панталоны.
Да поразят преступника законы!
20
Иль нет, постойте! Коль отдать под суд,
По делу выйти может послабленье,
Присяжные-бесштанники спасут
И оправдают корень возмущенья;
Здесь слишком громко нравы вопиют —
Пишите прямо в Третье отделенье:
Советник Тит Евсеев сын Попов
Все ниспровергнуть власти был готов.
21
Он поступил законам так противно,
На общество так явно поднял меч,
Что пользу можно б административно
Из неглиже из самого извлечь.
Я жертвую агентам по две гривны,
Чтобы его — но скрашиваю речь, —
Чтоб мысли там внушить ему иные.
Затем ура! Да здравствует Россия!»
22
Министр кивнул мизинцем. Сторожа
Внезапно взяли под руки Попова.
Стыдливостью его не дорожа,
Они его от Невского, Садовой,
Средь смеха, крика, чуть не мятежа,
К Цепному мосту привели, где новый
Стоит, на вид весьма красивый, дом,
Своим известный праведным судом.
23
Чиновник по особым порученьям,
Который их до места проводил,
С заботливым Попова попеченьем
Сдал на руки дежурному. То был
Во фраке муж, с лицом, пылавшим рвеньем,
Со львиной физьономией, носил
Мальтийский крест и множество медалей,
И в душу взор его влезал всё далей.
24
В каком полку он некогда служил,
В каких боях отличен был как воин,
За что свой крест мальтийский получил
И где своих медалей удостоен —
Неведомо. Ехидно попросил
Попова он, чтобы тот был спокоен,
С улыбкой указал ему на стул
И в комнату соседнюю скользнул.
25
Один оставшись в небольшой гостиной,
Попов стал думать о своей судьбе:
«А казус вышел, кажется, причинный!
Кто б это мог вообразить себе?
Попался я в огонь, как сноп овинный!
Ведь искони того еще не бе,
Чтобы меня кто в этом виде встретил,
И как швейцар проклятый не заметил!»
26
Но дверь отверзлась, и явился в ней
С лицом почтенным, грустию покрытым,
Лазоревый полковник. Из очей
Катились слезы по его ланитам.
Обильно их струящийся ручей
Он утирал платком, узором шитым,
И про себя шептал: «Так! Это он!
Таким он был едва лишь из пелён!
27
О юноша! — он продолжал, вздыхая
(Попову было с лишком сорок лет), —
Моя душа для вашей не чужая!
Я в те года, когда мы ездим в свет,
Знал вашу мать. Она была святая!
Таких, увы! теперь уж боле нет!
Когда б она досель была к вам близко,
Вы б не упали нравственно так низко!
28
Но, юный друг, для набожных сердец
К отверженным не может быть презренья,
И я хочу вам быть второй отец,
Хочу вам дать для жизни наставленье.
Заблудших так приводим мы овец
Со дна трущоб на чистый путь спасенья.
Откройтесь мне, равно как на духу:
Что привело вас к этому греху?
29
Конечно, вы пришли к нему не сами,
Характер ваш невинен, чист и прям!
Я помню, как дитёй за мотыльками
Порхали вы средь кашки по лугам!
Нет, юный друг, вы ложными друзьями
Завлечены! Откройте же их нам!
Кто вольнодумцы? Всех их назовите
И собственную участь облегчите!
30
Что слышу я? Ни слова? Иль пустить
Уже успело корни в вас упорство?
Тогда должны мы будем приступить
Ко строгости, увы! и непокорство,
Сколь нам ни больно, в вас искоренить!
О юноша! Как сердце ваше черство!
В последний раз: хотите ли всю рать
Завлекших вас сообщников назвать?»
31
К нему Попов достойно и наивно:
«Я, господин полковник, я бы вам
Их рад назвать, но мне, ей-богу, дивно...
Возможно ли сообщничество там,
Где преступленье чисто негативно?
Ведь панталон-то не надел я сам!
И чем бы там меня вы ни пугали —
Другие мне, клянусь, не помогали!»
32
«Не мудрствуйте, надменный санкюлот!
Свою вину не умножайте ложью!
Сообщников и гнусный ваш комплот
Повергните к отечества подножью!
Когда б вы знали, что теперь вас ждет,
Вас проняло бы ужасом и дрожью!
Но дружбу вы чтоб ведали мою,
Одуматься я время вам даю!
33
Здесь, на столе, смотрите, вам готово
Достаточно бумаги и чернил:
Пишите же — не то, даю вам слово:
Чрез полчаса вас изо всех мы сил...«»
Тут ужас вдруг такой объял Попова,
Что страшную он подлость совершил:
Пошел строчить (как люди в страхе гадки!)
Имен невинных многие десятки!
34
Явились тут на нескольких листах:
Какой-то Шмидт, два брата Шулаковы,
Зерцалов, Палкин, Савич, Розенбах,
Потанчиков, Гудям-Бодай-Корова,
Делаверганж, Шульгин, Страженко, Драх,
Грай-Жеребец, Бабиов, Ильин, Багровый,
Мадам Гриневич, Глазов, Рыбин, Штих,
Бурдюк-Лишай — и множество других.
35
Попов строчил сплеча и без оглядки,
Попались в список лучшие друзья;
Я повторю: как люди в страхе гадки —
Начнут как бог, а кончат как свинья!
Строчил Попов, строчил во все лопатки,
Такая вышла вскоре ектенья,
Что, прочитав, и сам он ужаснулся,
Вскричал: «Фуй! Фуй!» задрыгал —
и проснулся.
36
Небесный свод сиял так юн я нов,
Весенний день глядел в окно так весел,
Висела пара форменных штанов
С мундиром купно через спинку кресел;
И в радости уверился Попов,
Что их Иван там с вечера повесил, —
Одним скачком покинул он кровать
И начал их в восторге надевать.
37
«То был лишь сон! О, счастие! О, радость!
Моя душа, как этот день, ясна!
Не сделал я Бодай-Корове гадость!
Не выдал я агентам Ильина!
Не наклепал на Савича! О, сладость!
Мадам Гриневич мной не предана!
Страженко цел, и братья Шулаковы
Постыдно мной не ввержены в оковы!»
38
Но ты, никак, читатель, восстаешь
На мой рассказ? Твое я слышу мненье:
Сей анекдот, пожалуй, и хорош,
Но в нем сквозит дурное направленье.
Всё выдумки, нет правды ни на грош!
Слыхал ли кто такое обвиненье,
Что, мол, такой-то — встречен без штанов,
Так уж и власти свергнуть он готов?
39
И где такие виданы министры?
Кто так из них толпе кадить бы мог?
Я допущу: успехи наши быстры,
Но где ж у нас министер-демагог?
Пусть проберут все списки и регистры,
Я пять рублей бумажных дам в залог;
Быть может, их во Франции немало,
Но на Руси их нет — и не бывало!
40
И что это, помилуйте, за дом,
Куда Попов отправлен в наказанье?
Что за допрос? Каким его судом
Стращают там? Где есть такое зданье?
Что за полковник выскочил? Во всем,
Во всем заметно полное незнанье
Своей страны обычаев и лиц,
Встречаемое только у девиц.
41
А наконец, и самое вступленье:
Ну есть ли смысл, я спрашиваю, в том,
Чтоб в день такой, когда на поздравленье
К министру все съезжаются гуртом,
С Поповым вдруг случилось помраченье
И он таким оделся бы шутом?
Забыться может галстук, орден, пряжка —
Но пара брюк — нет, это уж натяжка!
42
И мог ли он так ехать? Мог ли в зал
Войти, одет как древние герои?
И где резон, чтоб за экран он стал,
Никем не зрим? Возможно ли такое?
Ах, батюшка-читатель, что пристал?!
Я не Попов! Оставь меня в покое!
Резон ли в этом или не резон —
Я за чужой не отвечаю сон!
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
