Я встретил её в тот момент, когда она начала разбивать свои мечты. Она крушила их все подряд, без разбора, и осколки летели во все стороны.
И тут я, сам от себя не ожидая, взял и поймал одну из них.
Она была вся из тонкого розового стекла, нежная и детская. И я поймал её и отдал ей.
Она удивлённо вскинула брови и посмотрела на меня. А я, не придумав ничего лучше, взял и из её фантазий и воздуха сотворил ещё одну мечту, взамен разбившихся.
Она смотрела заворожённо. Ей нравилось. А я чувствовал себя волшебником. Я любил, когда она улыбалась. А она кричала: «Ещё, ещё!». И я создавал для неё мечты. Всего-то: воздух и чуть-чуть фантазии. Она считала меня богом. Глупая. Ведь главное она делала сама. Главное, что она во всё это верила. Без её веры у меня вряд ли что-нибудь вышло.
А потом вдруг что-то случилось. Треснуло. Порвалось. Фантазии повторялись, а воздуха просто стало не хватать. Она это тоже почувствовала, но вера отупляет, и она слепо верила, верила. А мечты становились всё грубее и неотесанней. Я, как мастер, как создатель, не мог потерпеть плохой работы. И я ушёл. Но на прощание напряг все свои силы и создал для неё своё последнее творение, жёлтое, жёванное, убогое: мечту, что всё будет хорошо.
Когда я повернулся, чтобы уйти, она бросила мне её в спину. Осколки впились мне в тело, а её последние слова я до сих пор не могу выкинуть из головы. Но я не жалею. Когда ты теряешь свои божественные силы, нужно уходить, не колеблясь. А она… А у неё действительно всё будет хорошо. Запаса разноцветных перламутровых творений для битья ей хватит надолго. По крайней мере, до появления следующего бога.
Словно пятна на белой рубахе,
проступали похмельные страхи,
да поглядывал косо таксист.
И химичил чего-то такое,
и почёсывал ухо тугое,
и себе говорил я «окстись».
Ты славянскими бреднями бредишь,
ты домой непременно доедешь,
он не призрак, не смерти, никто.
Молчаливый работник приварка,
он по жизни из пятого парка,
обыватель, водитель авто.
Заклиная мятущийся разум,
зарекался я тополем, вязом,
овощным, продуктовым, — трясло, —
ослепительным небом на вырост.
Бог не фраер, не выдаст, не выдаст.
И какое сегодня число?
Ничего-то три дня не узнает,
на четвёртый в слезах опознает,
ну а юная мисс между тем,
проезжая по острову в кэбе,
заприметит явление в небе:
кто-то в шашечках весь пролетел.
2
Усыпала платформу лузгой,
удушала духами «Кармен»,
на один вдохновляла другой
с перекрёстною рифмой катрен.
Я боюсь, она скажет в конце:
своего ты стыдился лица,
как писал — изменялся в лице.
Так меняется у мертвеца.
То во образе дивного сна
Амстердам, и Стокгольм, и Брюссель
то бессонница, Танька одна,
лесопарковой зоны газель.
Шутки ради носила манок,
поцелуй — говорила — сюда.
В коридоре бесился щенок,
но гулять не спешили с утра.
Да и дружба была хороша,
то не спички гремят в коробке —
то шуршит в коробке анаша
камышом на волшебной реке.
Удалось. И не надо му-му.
Сдачи тоже не надо. Сбылось.
Непостижное, в общем, уму.
Пролетевшее, в общем, насквозь.
3
Говори, не тушуйся, о главном:
о бретельке на тонком плече,
поведенье замка своенравном,
заточённом под коврик ключе.
Дверь откроется — и на паркете,
растекаясь, рябит светотень,
на жестянке, на стоптанной кеде.
Лень прибраться и выбросить лень.
Ты не знала, как это по-русски.
На коленях держала словарь.
Чай вприкуску. На этой «прикуске»
осторожно, язык не сломай.
Воспалённые взгляды туземца.
Танцы-шманцы, бретелька, плечо.
Но не надо до самого сердца.
Осторожно, не поздно ещё.
Будьте бдительны, юная леди.
Образумься, дитя пустырей.
На рассказ о счастливом билете
есть у Бога рассказ постарей.
Но, обнявшись над невским гранитом,
эти двое стоят дотемна.
И матрёшка с пятном знаменитым
на Арбате приобретена.
4
«Интурист», телеграф, жилой
дом по левую — Боже мой —
руку. Лестничный марш, ступень
за ступенью... Куда теперь?
Что нам лестничный марш поёт?
То, что лестничный всё пролёт.
Это можно истолковать
в смысле «стоит ли тосковать?».
И ещё. У Никитских врат
сто на брата — и чёрт не брат,
под охраною всех властей
странный дом из одних гостей.
Здесь проездом томился Блок,
а на память — хоть шерсти клок.
Заключим его в медальон,
до отбитых краёв дольём.
Боже правый, своим перстом
эти крыши пометь крестом,
аки крыши госпиталей.
В день назначенный пожалей.
5
Через сиваш моей памяти, через
кофе столовский и чай бочковой,
через по кругу запущенный херес
в дебрях черёмухи у кольцевой,
«Баней» Толстого разбуженный эрос,
выбор профессии, путь роковой.
Тех ещё виршей первейшую читку,
страшный народ — борода к бороде,
слух напрягающий. Небо с овчинку,
сомнамбулический ход по воде.
Через погост раскусивших начинку.
Далее, как говорится, везде.
Знаешь, пока все носились со мною,
мне предносилось виденье твоё.
Вот я на вороте пятна замою,
переменю торопливо бельё.
Радуйся — ангел стоит за спиною!
Но почему опершись на копьё?
1991
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
