Жил-был один таракан. Обычное дело, конечно, их много живет. Но этот жил один. Вернее, один, но на пару со своей проблемой. Как все тараканы, он любил хорошо перекусить, но не только по привычке, а чтобы расти. Вот любил он расти и ничего тут не сделаешь. Значит, для удовольствия. Но не расти он не умел, потому что без этого не мог жить. Получается, по делу ел.
В любом случае это создавало определенные неудобства, то и дело приходилось менять квартиру, машину и гардероб, не говоря про жену. Только найдешь себе костюм и остальное по росту, как оно моментально начинает сбегаться и через неделю уже никуда – все шесть лап из рукавов торчат, из штанин выглядывают, как у подростка, жене рядом неудобно ползти. Ему тоже – наступает все время, мелкие предметы вообще трудно разглядеть. Хотя ни разу в горячей воде не стирал, само усыхало и скукоживалось. Да и так не стирал, не успевало ни доноситься, ни запачкаться.
Слава о нем дурная пошла по городу, знакомиться больше никто не хотел, ни в гости звать, ни к нему перебираться. Тут все съест, там раздавит случайно – вдруг за ночь вырастет еще на полкомнаты.
Почти отчаявшись, вдобавок к проблеме он завел себе мечту. Чтобы было с чем жить и для чего расти, раз с тараканами не сложилось. Мечта это хорошо, она никогда не кончается и растет вместе, по пути подмечтовываясь под хозяина. Надо было раньше догадаться, но до этой мысли таракан тогда еще не дорос. Оставалось задать мечте направление и цель – так она запускается. Если рабочая, конечно. Хотя все без гарантии идут, но заменить можно, если что.
И включил тут таракан самый самсунговый экран, и навел свой телескоп (попробуй найди очки под такие бездонные глаза) на «в Мире животных» – пару подходящую себе выбирать, – и задумался. Слониха все-таки больше всех, но как-то не очень эстетично смотрится. К тому же имя, вот это «ха», ну не изящно все вместе выходит. Тигрица, львица – дело другое, в «ца» что-то царское на слух ощущается. Нет, ослица нет, не знаю почему. Но мышиный цвет это мышиный цвет. И не только. В таком случае львица лучше. К тому же не полосатая, определенность всегда лучше. Плохо, что без гривы, но ладно. Он и сам париков не носил, не грива в голове главное, а порода.
Еще плохо, что лев рядом, льва вот совсем не хотелось. Надо лучше кушать, права была мама, перерастешь любую уличную кошку, понятно и таракану. Съел он тогда остальных тараканов (их действительно много оказалось) на земле и стал больше всех. Только, пока со львом разбирался, и львицу притоптал ненароком, кому она теперь такая мятая, не то уже.
А больше никого не осталось. Один таракан с новой проблемой, разношенной мечтой и телескопом. Теперь совсем один с ними тремя на маленькой земле. И этих троих на ней некуда приткнуть, и самому никуда, и пожаловаться некому. Бармена он опять-таки случайно не заметил. Какая теперь разница почему, когда не с кем.
И еще раз сел он одиноко и снова задумался. Но не было Родена на всей земле… Так бы тут помещалась достойная картина. Большая шестирукая мысль, измученная великой жаждой роста, занимала бы полную страницу и думалась долго-долго…
……………………………….(отсутствующая скульптура)
Долго-долго шло и хвоста ему не было видно – маленьких размеров мысли стеснялись стучаться в занятый Вселенной могучий череп, там таких все равно не понимали и не помнили.
Безнадежно трезвый таракан допивал последний выживший в мире бочонок, мечтая попасть на планету больших океанов. Неукрощенная мечта доросла до океана C2H5OH и съежилась при самом аккуратном обращении. Он пошел в ванную и открыл все краны с горячей водой.
Как побил государь
Золотую Орду под Казанью,
Указал на подворье свое
Приходить мастерам.
И велел благодетель,-
Гласит летописца сказанье,-
В память оной победы
Да выстроят каменный храм.
И к нему привели
Флорентийцев,
И немцев,
И прочих
Иноземных мужей,
Пивших чару вина в один дых.
И пришли к нему двое
Безвестных владимирских зодчих,
Двое русских строителей,
Статных,
Босых,
Молодых.
Лился свет в слюдяное оконце,
Был дух вельми спертый.
Изразцовая печка.
Божница.
Угар я жара.
И в посконных рубахах
Пред Иоанном Четвертым,
Крепко за руки взявшись,
Стояли сии мастера.
"Смерды!
Можете ль церкву сложить
Иноземных пригожей?
Чтоб была благолепней
Заморских церквей, говорю?"
И, тряхнув волосами,
Ответили зодчие:
"Можем!
Прикажи, государь!"
И ударились в ноги царю.
Государь приказал.
И в субботу на вербной неделе,
Покрестись на восход,
Ремешками схватив волоса,
Государевы зодчие
Фартуки наспех надели,
На широких плечах
Кирпичи понесли на леса.
Мастера выплетали
Узоры из каменных кружев,
Выводили столбы
И, работой своею горды,
Купол золотом жгли,
Кровли крыли лазурью снаружи
И в свинцовые рамы
Вставляли чешуйки слюды.
И уже потянулись
Стрельчатые башенки кверху.
Переходы,
Балкончики,
Луковки да купола.
И дивились ученые люди,
Зане эта церковь
Краше вилл италийских
И пагод индийских была!
Был диковинный храм
Богомазами весь размалеван,
В алтаре,
И при входах,
И в царском притворе самом.
Живописной артелью
Монаха Андрея Рублева
Изукрашен зело
Византийским суровым письмом...
А в ногах у постройки
Торговая площадь жужжала,
Торовато кричала купцам:
"Покажи, чем живешь!"
Ночью подлый народ
До креста пропивался в кружалах,
А утрами истошно вопил,
Становясь на правеж.
Тать, засеченный плетью,
У плахи лежал бездыханно,
Прямо в небо уставя
Очесок седой бороды,
И в московской неволе
Томились татарские ханы,
Посланцы Золотой,
Переметчики Черной Орды.
А над всем этим срамом
Та церковь была -
Как невеста!
И с рогожкой своей,
С бирюзовым колечком во рту,-
Непотребная девка
Стояла у Лобного места
И, дивясь,
Как на сказку,
Глядела на ту красоту...
А как храм освятили,
То с посохом,
В шапке монашьей,
Обошел его царь -
От подвалов и служб
До креста.
И, окинувши взором
Его узорчатые башни,
"Лепота!" - молвил царь.
И ответили все: "Лепота!"
И спросил благодетель:
"А можете ль сделать пригожей,
Благолепнее этого храма
Другой, говорю?"
И, тряхнув волосами,
Ответили зодчие:
"Можем!
Прикажи, государь!"
И ударились в ноги царю.
И тогда государь
Повелел ослепить этих зодчих,
Чтоб в земле его
Церковь
Стояла одна такова,
Чтобы в Суздальских землях
И в землях Рязанских
И прочих
Не поставили лучшего храма,
Чем храм Покрова!
Соколиные очи
Кололи им шилом железным,
Дабы белого света
Увидеть они не могли.
И клеймили клеймом,
Их секли батогами, болезных,
И кидали их,
Темных,
На стылое лоно земли.
И в Обжорном ряду,
Там, где заваль кабацкая пела,
Где сивухой разило,
Где было от пару темно,
Где кричали дьяки:
"Государево слово и дело!"-
Мастера Христа ради
Просили на хлеб и вино.
И стояла их церковь
Такая,
Что словно приснилась.
И звонила она,
Будто их отпевала навзрыд,
И запретную песню
Про страшную царскую милость
Пели в тайных местах
По широкой Руси
Гусляры.
1938
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
Дизайн: Юлия Кривицкая
Продолжая работу с сайтом, Вы соглашаетесь с использованием cookie и политикой конфиденциальности. Файлы cookie можно отключить в настройках Вашего браузера.
