Никогда не лишай человека или животное свободы, величайшего блага на земле. Не мешай никому греться на солнце, когда ему холодно, и прохлаждаться в тени, когда ему жарко
- Сударыня! В этом кресле вам будет весьма удобно, надеюсь. Располагайтесь, прошу вас. Но как мне обращаться к гостье? Я не хочу, чтобы моя вежливость приносилась в жертву вашему инкогнито.
- Я была замужем за лордом, господин Дантес. Зовите меня миледи. Но перейдем к делу. Вы молоды, честолюбивы, умны. И лишены предрассудков, выдуманных святошами. Вы храбрый человек, сударь. И все в ваших руках.
- Миледи! Пока я слышу лишь общие слова, с которыми, правда, нельзя не согласиться.
- Я буду откровенна, господин Дантес. Мне надо, чтобы мой враг погиб. Убейте его на дуэли, и вся ваша жизнь сказочно изменится.
- Я не наемный убийца, миледи. Я дворянин и офицер гвардии Его Величества.
- Именно так, сударь! Но тот человек сам вызовет вас, и дуэль пройдет по всем правилам. Ваша честь никак не пострадает.
- Кто он, миледи?
- Пушкин. Вы хорошо знаете его. И кошка между вами уже пробегала.
- Убить Пушкина?! Простите, миледи, но это безумие. Россия его на руках носит. Меня повесят. Если прежде не разорвут на части.
- Нет, сударь, не разорвут. Вас сразу же арестуют и будут держать взаперти. А потом приговорят к казни.
- Вот как? И вы взываете к моему честолюбию?
- Подождите, господин Дантес. Не иронизируйте, прошу вас. Да, приговорят, но помилуют и вышлют из России. У меня большие связи при дворе.
- Но почему вы желаете ему смерти? Что плохого он сделал вам?
- Лично мне абсолютно ничего. Он нанес тяжкое оскорбление нашей фамилии. Сродни проклятию. Вы читали «Маленькие трагедии»?
- Да, конечно. Они восторженно приняты обществом, хотя и вызвали споры.
- Пушкин гений, сударь. А небожители переписывают историю заново. И новая история реальней настоящей. Моцарта убил Сальери. Теперь это так. Имя моего деда станет нарицательным.
- Вашего деда, миледи?
- Да, господин Дантес. Теперь вы понимаете, почему я хочу отомстить?
- Но разве среди Сальери нет мужчин?
- Среди них нет воинов. Одни музыканты.
- Мы говорили о богатстве, миледи…
- Да. Если вы согласны быть орудием моей мести, то назовите нужную вам сумму. Подумайте. А тем временем я поиграю Антонио Сальери.
- Зачем тянуть, миледи? Я согласен. Надеюсь, эта сумма не затруднит вас. Вот, посмотрите. Я написал цифру.
- Так… У вас блестящее чувство юмора, милостивый государь. Вам не кажется, что последний ноль лишний? Впрочем, я тоже со странностями. Условия приняты. Вы удивлены?
- Поражен, миледи. Не ожидал такой щедрости. Но почему бы вам не нанять обычного разбойника? Цена будет несоизмеримо ниже.
- Я тоже не убийца, сударь. Я мститель. И дуэль будет честной. В ней увидят Божий промысел. Наказание.
- Но вот только поймут ли, что было причиной?
- Поймут. Я продумала и это. Недавно меня познакомили с писателем Александром Дюма. Ярчайший талант! И вечно в долгах. Я подскажу ему тему для романа. О благородной мести. И герой будет носить вашу фамилию, господин Дантес. А мстить он станет генералу. Пушкин и генерал… Параллельно, не правда ли? И своим богатством герой будет обязан итальянцу. Этого вполне достаточно, чтобы придать мыслям читателей нужное направление. Умные догадаются, а до дураков мне и дела нет.
- Осталась маленькая неувязка, миледи. Ведь он может убить меня прежде, чем я его.
- Нет. Поэты слишком эмоциональны. Они плохие стрелки. Упражняйтесь, сударь. Стреляйте с утра до вечера. Даю вам месяц на подготовку. К тому времени наш поэт узнает о неких письмах, в которых неизвестный намекнет о вашей близости с его женой Натальей. Пушкин вызовет вас. Вы выстрелите первым и убьете его.
- Но что скажут русские литераторы? Миледи, они заклеймят меня. Навсегда.
- Это не совсем так. Я немного знаю Мишеля Лермонтова. Он очень молод, но уже известен. Конечно, он отреагирует на смерть своего кумира. Но, как человек военный, обязательно обратит внимание на ваше хладнокровие, самообладание и умение владеть оружием. Впрочем, если его реакция придется вам не по вкусу, я обещаю, подождав года три-четыре для приличия, отправить Мишеля к его учителю.
- Вы демоническая женщина, миледи. И ваша красота лишь усиливает мой восторг. Не опасаетесь, что господин Дюма выведет вас в одном из своих романов?
- Надеюсь, он сделает это изящно. Иначе его роман не будет иметь продолжения, господин Дантес.
Проснуться было так неинтересно,
настолько не хотелось просыпаться,
что я с постели встал,
не просыпаясь,
умылся и побрился,
выпил чаю,
не просыпаясь,
и ушел куда-то,
был там и там,
встречался с тем и с тем,
беседовал о том-то и о том-то,
кого-то посещал и навещал,
входил,
сидел,
здоровался,
прощался,
кого-то от чего-то защищал,
куда-то вновь и вновь перемещался,
усовещал кого-то
и прощал,
кого-то где-то чем-то угощал
и сам ответно кем-то угощался,
кому-то что-то твердо обещал,
к неизъяснимым тайнам приобщался
и, смутной жаждой действия томим,
знакомым и приятелям своим
какие-то оказывал услуги,
и даже одному из них помог
дверной отремонтировать замок
(приятель ждал приезда тещи с дачи)
ну, словом, я поступки совершал,
решал разнообразные задачи —
и в то же время двигался, как тень,
не просыпаясь,
между тем, как день
все время просыпался,
просыпался,
пересыпался,
сыпался
и тек
меж пальцев, как песок
в часах песочных,
покуда весь просыпался,
истек
по желобку меж конусов стеклянных,
и верхний конус надо мной был пуст,
и там уже поблескивали звезды,
и можно было вновь идти домой
и лечь в постель,
и лампу погасить,
и ждать,
покуда кто-то надо мной
перевернет песочные часы,
переместив два конуса стеклянных,
и снова слушать,
как течет песок,
неспешное отсчитывая время.
Я был частицей этого песка,
участником его высоких взлетов,
его жестоких бурь,
его падений,
его неодолимого броска;
которым все мгновенно изменялось,
того неукротимого броска,
которым неуклонно измерялось
движенье дней,
столетий и секунд
в безмерной череде тысячелетий.
Я был частицей этого песка,
живущего в своих больших пустынях,
частицею огромных этих масс,
бегущих равномерными волнами.
Какие ветры отпевали нас!
Какие вьюги плакали над нами!
Какие вихри двигались вослед!
И я не знаю,
сколько тысяч лет
или веков
промчалось надо мною,
но длилась бесконечно жизнь моя,
и в ней была первичность бытия,
подвластного устойчивому ритму,
и в том была гармония своя
и ощущенье прочного покоя
в движенье от броска и до броска.
Я был частицей этого песка,
частицей бесконечного потока,
вершащего неутомимый бег
меж двух огромных конусов стеклянных,
и мне была по нраву жизнь песка,
несметного количества песчинок
с их общей и необщею судьбой,
их пиршества,
их праздники и будни,
их страсти,
их высокие порывы,
весь пафос их намерений благих.
К тому же,
среди множества других,
кружившихся со мной в моей пустыне,
была одна песчинка,
от которой
я был, как говорится, без ума,
о чем она не ведала сама,
хотя была и тьмой моей,
и светом
в моем окне.
Кто знает, до сих пор
любовь еще, быть может…
Но об этом
еще особый будет разговор.
Хочу опять туда, в года неведенья,
где так малы и так наивны сведенья
о небе, о земле…
Да, в тех годах
преобладает вера,
да, слепая,
но как приятно вспомнить, засыпая,
что держится земля на трех китах,
и просыпаясь —
да, на трех китах
надежно и устойчиво покоится,
и ни о чем не надо беспокоиться,
и мир — сама устойчивость,
сама
гармония,
а не бездонный хаос,
не эта убегающая тьма,
имеющая склонность к расширенью
в кругу вселенской черной пустоты,
где затерялся одинокий шарик
вертящийся…
Спасибо вам, киты,
за прочную иллюзию покоя!
Какой ценой,
ценой каких потерь
я оценил, как сладостно незнанье
и как опасен пагубный искус —
познанья дух злокозненно-зловредный.
Но этот плод,
ах, этот плод запретный —
как сладок и как горек его вкус!..
Меж тем песок в моих часах песочных
просыпался,
и надо мной был пуст
стеклянный купол,
там сверкали звезды,
и надо было выждать только миг,
покуда снова кто-то надо мной
перевернет песочные часы,
переместив два конуса стеклянных,
и снова слушать,
как течет песок,
неспешное отсчитывая время.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
