Вот память стала подводить. Помню мы с бабушкой обсуждали воспоминания одной дамы, о том как ей Фёдор Шаляпин руку поцеловал, а рука это, о, ужас, могла пахнуть селёдкой, времена были такие, послереволюционные - радовались любой еде, вот пришлось селёдку на обед чистить, поскольку ничего другого не было.
А после обеда, ближе к вечеру, то ли в концерт они пошли, то ли в другом каком месте Шаляпина встретили, но факт в том, что он руку даме нежно поцеловал. А дама стояла ни жива не мертва и мучительно надеялась
- Может всё-таки не пахнет?
Вот ирония какая - нежнейшая встреча с кумиром, а в памяти на всю жизнь вместо наслаждения от случившегося - черная жаба стыдного вопроса - пахла ли рука селёдкой? Почувствовал ли тот вульгарный запах великий артист?
(Всё помню в этой истории, кроме того как звали даму написавшую эти воспоминания.)
Ну, обсудили мы это с моей бабушкой, поохали, сочувствуя даме, но я, по великой молодой неопытности, решила, что со мной подобного не может случится.
Потому во-первых, что никто никогда не порывался целовать мне руки, и времена другие, и никакая я не трепетная красавица, чтобы хотелось прильнуть... Хи-хи...
А во-вторых - трудно представить, что кто-нибудь чудом захочет приложиться к моей лилейной, и именно в этот день я решу чистить селёдку. Ну не бывает таких совпадений, сие из области фантастики!
Это я дура молодая была, ничего в жизни не понимала. А она, жизнь, катилась себе и катилась, и докатилась до нищих девяностых. Трудно стало. Ничего в магазинах нет, денег нет, сын малыш. Но живём.
Выглянула я как-то вечером в окно - у нас двор большой, красивый, кипарисы, сосны, рабинии, туи, есть на чём глазам отдохнуть и порадоваться.
Темнело. Но вот как-то неправильно темнело. Сырости не было в тот вечер, а вроде туман по двору нашему хрущобному полз. Нет, не туман - дымка! Дымка? От чего?
Стала я внимательнее приглядываться. Не дымка - натуральный дым разгорающегося пожара валил от задней стенки гаража, стоящего во дворе.
Гараж этот бабки одной, наследницы ветерана, на дверях надпись синей краской - ВВОВ, чтоб не приставали комиссии всякие. Бабка Зойка гараж сдавала, хоть какой приварок к тощему пенсионерскому супу.
Получается начал гореть гараж с машиной одного из жильцов дома и скоро уже огонь проберётся к офицерской "Волге" бабки-зойкиного съёмщика.
Я человек с очень активной жизненной позицией. На ноги подняла весь наш стоквартирный дом. Народ забегал с вёдрами. Тушили как могли. Отставной офицер с женой - на руках выводили свою красавицу из огненного плена и кричали
- Люди, не отступайте, нам без машины пропадать - у нас дети живут на даче, мы им туда на ней припасы и газ в баллонах возим! Если "Волга" сгорит - молодые к нам переедут!
Даже мой маленький тогда ещё сын, деловито пыхтя, бегал с чайником воды туда-сюда, помогал.
Отстояли мы всем миром и гараж и машину. Разошлись по квартирам и подъездам.
А через несколько дней ко мне, когда я сидела на лавочке в кипарисах, подошёл потерпевший отставник, остановился, щёлкнул каблуками, сделал красивый кивок головой и взяв мою руку в свои - поцеловал.
- Спасибо Вам! Без вас - сгорела бы наша "Волга".
Смущённо покивала совершенно ошеломлённая таким политесом. Офицер ушёл.
А я? Что делала я?
Нюхала свои руки! И они, заразы, пахли селёдкой! Потому-что я чистила её на обед...
Октябрь. Море поутру
лежит щекой на волнорезе.
Стручки акаций на ветру,
как дождь на кровельном железе,
чечетку выбивают. Луч
светила, вставшего из моря,
скорей пронзителен, чем жгуч;
его пронзительности вторя,
на весла севшие гребцы
глядят на снежные зубцы.
II
Покуда храбрая рука
Зюйд-Веста, о незримых пальцах,
расчесывает облака,
в агавах взрывчатых и пальмах
производя переполох,
свершивший туалет без мыла
пророк, застигнутый врасплох
при сотворении кумира,
свой первый кофе пьет уже
на набережной в неглиже.
III
Потом он прыгает, крестясь,
в прибой, но в схватке рукопашной
он терпит крах. Обзаведясь
в киоске прессою вчерашней,
он размещается в одном
из алюминиевых кресел;
гниют баркасы кверху дном,
дымит на горизонте крейсер,
и сохнут водоросли на
затылке плоском валуна.
IV
Затем он покидает брег.
Он лезет в гору без усилий.
Он возвращается в ковчег
из олеандр и бугенвилей,
настолько сросшийся с горой,
что днище течь дает как будто,
когда сквозь заросли порой
внизу проглядывает бухта;
и стол стоит в ковчеге том,
давно покинутом скотом.
V
Перо. Чернильница. Жара.
И льнет линолеум к подошвам...
И речь бежит из-под пера
не о грядущем, но о прошлом;
затем что автор этих строк,
чьей проницательности беркут
мог позавидовать, пророк,
который нынче опровергнут,
утратив жажду прорицать,
на лире пробует бряцать.
VI
Приехать к морю в несезон,
помимо матерьяльных выгод,
имеет тот еще резон,
что это - временный, но выход
за скобки года, из ворот
тюрьмы. Посмеиваясь криво,
пусть Время взяток не берЈт -
Пространство, друг, сребролюбиво!
Орел двугривенника прав,
четыре времени поправ!
VII
Здесь виноградники с холма
бегут темно-зеленым туком.
Хозяйки белые дома
здесь топят розоватым буком.
Петух вечерний голосит.
Крутя замедленное сальто,
луна разбиться не грозит
о гладь щербатую асфальта:
ее и тьму других светил
залив бы с легкостью вместил.
VIII
Когда так много позади
всего, в особенности - горя,
поддержки чьей-нибудь не жди,
сядь в поезд, высадись у моря.
Оно обширнее. Оно
и глубже. Это превосходство -
не слишком радостное. Но
уж если чувствовать сиротство,
то лучше в тех местах, чей вид
волнует, нежели язвит.
октябрь 1969, Коктебель
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
