Давно это было, ещё в студенческие годы.
Перед нами, бывалыми первокурсниками, маячила летняя сессия, но мы смотрели гораздо дальше - в каникулы. Не хотелось надолго расставаться, а хотелось чего-то большого, неизведанного. Обсуждали путешествия, море, горы...
В те времена на улице Желябова (бывшей и нынешней Большой Конюшенной) существовал магазин, где предлагали путёвки на любой вкус: от дорогущих санаторных до относительно дешёвых экскурсионных и туристических. Изучив ассортимент, мы остановились на трёхнедельном походе по Карпатским горам.
И вот мы на базе. Добрались не без приключений, но главное - добрались. Первые два дня - акклиматизация. Режим чем-то напоминал пионерский лагерь. Побудка в семь утра под хор гуцульских голосов инструкторов и аккордеон: "Ой, Марічко, чичері, чичері, чичері, розчеши ми кучері, кучері, кучері...", завтрак, пробежка налегке по окрестностям, включающая любование природой и знакомство с ботаникой: - "Это бук. Это граб. Это ель, - Ой, а у нас ёлки не такие, - Естественно, вы же не на севере". Дальше - обед и свободное время, слегка подправленное инструктажем.
На второй день мы сладкими со сна голосами смогли ответить на побудку: "Я би тобі чесала, чесала, чесала, коби мамка не знала, не знала, не знала.". Дальше, как заведено, пробежка по окрестностям и инструктаж.
Немного о нас, пятерых. Танька, Ритуля и я - длинные, вполне спортивные девочки, занимавшие первые места в соревнованиях по лёгкой атлетике. Оленька и Аня - маленькие, не спортивные, но имеющие походный опыт, перенятый от родителей.
Вечером накануне выхода инструкторы затащили в нашу комнату коробки с продуктами и, выдав "Разбирайте по рюкзакам", удалились все, кроме одного, нашего.
- Йося, это всё нам?
- Да.
- А ты что понесёшь?
- Аптечку.
- Гипса в аптечке достаточно?
- На вас хватит, - обведя нас мрачным взглядом, Йося тоже ушёл.
Несколько лет спустя я ходила в походы в качестве завхоза. Сухое молоко, сублимированное мясо, крупы, сухари, сухофрукты, высушенная в морозилке колбаса, супы в пакетиках, шоколад, зимой - сало. До осмысления оставалось минимум три года, но и тогда было понятно, что банки тушёнки, воняющие машинным маслом, сгущёнка, свежие картошка, лук, морковка, кочаны капусты, батоны булки и кирпичи хлеба обеспечат нам полноценное питание, но сильно утяжелят рюкзаки.
Разбирать так разбирать.
Самые сообразительные рванули первыми и захватили булки и маленькие кочаны. Нет, я не была в первых рядах, мне не досталось самое лёгкое. Но не досталось и самое тяжёлое - оно осталось в коробках. И тогда Оленька и Аня, наблюдавшие до тех пор делёж продуктов со стороны, тихо оттащили остатки к своим рюкзакам.
В тот момент я поняла, что устоявшееся словосочетание "жгучий стыд" - не пустые слова. Мне стало стыдно на всю жизнь. И когда в том, самом первом, походе дежурные просили капусту, хлеб, тушёнку или крупу, я не отзывалась, точно зная, что кому-то наверняка тяжелей, чем мне. Пусть не физически, но морально.
В день выхода проснулись рано, в четыре часа, под ставшую уже неотъемлемой частью жизни "Марiчку". В пять стартовали.
Тропа сначала шла полого, потом круче, углубилась в лес, росший на склоне. Потом ещё круче, и ещё. Рюкзак оттягивал плечи, ноги наливались тяжестью, дыхание укорачивалось, а сердце уверенно поднималось вверх, к горлу. В голове на каждом шаге звучало: зачем-я-сюда-пошла-зачем-я-сюда-пошла... Нужно сменить эту считалочку. Ать-два-ать-два - нет, я же не солдат. Может, песенку? Арле-кино-арле-кино-нужно быть-смешным-для-всех. Я и так смешней всех, хорошо, что никто не видит. Здесь вам-не равнина-здесь климат-иной... Отлично, даже ногу успеваю переставить.
- Привал десять минут!
Догнав первых, я увидела ручей, пересекавший тропу.
- Много не пейте, - предупредил инструктор.
Зря предупреждал - вода оказалась настолько холодной, что руку в ней свело моментально. А потом и зубы. Зато сердце благодарно опустилось на несколько милиметров.
Сбросили рюкзаки, разлеглись на травке. Господи, какая красота.
- Подъём!
Здесь вам-не равнина-здесь климат-иной...
Тропа вела выше и выше, сердце билось в глотке, ещё чуток - и я смогу его пожевать.
Лес закончился резко, будто обвели его чертой, за которую нельзя. И тропа закончилась. Вокруг - черничник со спелыми ягодами.
- Привал!
И тут я заметила, что инструктор беседует с женщиной, которой в нашей группе нет. Подошла ближе, прислушалась и ничего не поняла. На всякий случай сказала:
- Здравствуйте.
- Здравствуйте, - отозвалась женщина и приветливо улыбнулась. Я тоже разулыбалась, одновременно разглядывая морщины на её лице. Пожилая, никак не меньше шестидесяти.
- Вы тут живёте недалеко?
- Да, недалеко, - ответила женщина и назвала село, рядом с которым располагалась база, из которой мы вышли.
- А тут...
- Внуки приехали. Так я решила, пока спят, сбегать за черничкой, любят они её.
У её ног, обутых в растоптанные туфли, стояла корзина, полная ягод.
- И часто вы так?
- Да через день, а то и каждый.
Из-за гор вставало солнце.
- Пора мне, - заторопилась бабушка, - внуки сейчас проснутся.
- До свидания.
Инструктор смотрел на меня, ухмыляясь слегка скептически.
Не знаю, кому как, а мне с той встречи стало легче. Я перестала быть покорителем гор. Молодая, здоровая, спортивная, я вышла на прогулку. А если тяжело, то не больше, чем тем людям, которые здесь живут.
Год спустя после сессии и производственной практики нас раскидало. Аня и Оленька поехали в стройотряд, Ритуля отправилась в Астраханскую область на сбор всего, что поспело, я устроилась на почту разносчицей телеграмм. Танька с родителями рванула на Чёрное море, но перед отъездом позвонила, и мы успели сгонять в магазин на Желябова и купить путёвки в Крым на сентябрь - две недели похода по горам плюс две недели на турбазе в Планерском, рядом с Коктебелем.
Как мы с Танькой добрались до перевала, обозначенного в путёвке, - отдельный рассказ, сейчас не об этом. Главное - добрались. Группа подобралась московско-питерская, мы быстро перезнакомились. Опять два дня акклиматизации, и вперёд по тропе, уходящей в гору.
Вот только инструктор на этот раз попался странный. После первого перехода он объявил, что палатка его открыта для девушек. А если ни одна не явится, то плохо придётся всей группе. Мы хихикнули, решив, что он пошутил. Но нет, то была не шутка. Промаявшись в ожидании всю ночь, инструктор разбудил нас затемно и повёл, повёл, повёл...
На очередную стоянку мы пришли ночью. Измотанные, голодные, никакие. Отказавшись от ужина, попив чаю, разбрелись по палаткам. Разобрали рюкзаки, оставили продукты под тентом, залезли в спальники и, что называется, провалились в сон.
Проснулась я от того, что меня ощупывают.
- Таньк, ты чего?
- Это ты?
- Это я. А ты кого ожидала?
- Если ты тут, то кто с той стороны?
С другой стороны у Таньки была стенка палатки, о чём я ей и сообщила.
- Она живая и тёплая. Там кто-то лежит.
- Да ладно, кто там может быть, палаток всем хватает. Ау, - сказала я чуть громче, - кто там?
Кто-то вздохнул и заворочался. Сон слетел. Мы продержались до рассвета и выползли наружу, как только стало относительно светло.
Маленький дикий кабанчик привалился к нашей палатке, разбросав погрызенные мешочки с крупой.
- Сейчас за ним мама придёт.
- Придёт. Только пусть она его найдёт не тут.
С трудом разбудив зверя, мы попытались его отогнать. Зверёныш огрызался, хрюкал и рычал. Но солнышко уже начинало припекать, да и мама его была где-то рядом, так что нам удалось договориться.
***
К чему я всё это наплела? Сама не знаю. Возможно, к тому, что горы, даже самые низкорослые, непредсказуемы. Никогда не догадаешься, кого там встретишь. Но кого-нибудь встретишь обязательно.
Приснился раз, бог весть с какой причины,
Советнику Попову странный сон:
Поздравить он министра в именины
В приемный зал вошел без панталон;
Но, впрочем, не забыто ни единой
Регалии; отлично выбрит он;
Темляк на шпаге; всё по циркуляру —
Лишь панталон забыл надеть он пару.
2
И надо же случиться на беду,
Что он тогда лишь свой заметил иромах,
Как уж вошел. «Ну, — думает, — уйду!»
Не тут-то было! Уж давно в хоромах.
Народу тьма; стоит он на виду,
В почетном месте; множество знакомых
Его увидеть могут на пути —
«Нет, — он решил, — нет, мне нельзя уйти!
3
А вот я лучше что-нибудь придвину
И скрою тем досадный мой изъян;
Пусть верхнюю лишь видят половину,
За нижнюю ж ответит мне Иван!»
И вот бочком прокрался он к камину
И спрятался по пояс за экран.
«Эх, — думает, — недурно ведь, канальство!
Теперь пусть входит высшее начальство!»
4
Меж тем тесней всё становился круг
Особ чиновных, чающих карьеры;
Невнятный в аале раздавался звук;
И все принять свои старались меры,
Чтоб сразу быть замеченными. Вдруг
В себя втянули животы курьеры,
И экзекутор рысью через зал,
Придерживая шпагу, пробежал.
5
Вошел министр. Он видный был мужчина,
Изящных форм, с приветливым лицом,
Одет в визитку: своего, мол, чина
Не ставлю я пред публикой ребром.
Внушается гражданством дисциплина,
А не мундиром, шитым серебром,
Всё зло у нас от глупых форм избытка,
Я ж века сын — так вот на мне визитка!
6
Не ускользнул сей либеральный взгляд
И в самом сне от зоркости Попова.
Хватается, кто тонет, говорят,
За паутинку и за куст терновый.
«А что, — подумал он, — коль мой наряд
Понравится? Ведь есть же, право слово,
Свободное, простое что-то в нем!
Кто знает! Что ж! Быть может! Подождем!»
7
Министр меж тем стан изгибал приятно:
«Всех, господа, всех вас благодарю!
Прошу и впредь служить так аккуратно
Отечеству, престолу, алтарю!
Ведь мысль моя, надеюсь, вам понятна?
Я в переносном смысле говорю:
Мой идеал полнейшая свобода —
Мне цель народ — и я слуга народа!
8
Прошло у нас то время, господа, —
Могу сказать; печальное то время, —
Когда наградой пота и труда
Был произвол. Его мы свергли бремя.
Народ воскрес — но не вполне — да, да!
Ему вступить должны помочь мы в стремя,
В известном смысле сгладить все следы
И, так сказать, вручить ему бразды.
9
Искать себе не будем идеала,
Ни основных общественных начал
В Америке. Америка отстала:
В ней собственность царит и капитал.
Британия строй жизни запятнала
Законностью. А я уж доказал:
Законность есть народное стесненье,
Гнуснейшее меж всеми преступленье!
10
Нет, господа! России предстоит,
Соединив прошедшее с грядущим,
Создать, коль смею выразиться, вид,
Который называется присущим
Всем временам; и, став на свой гранит,
Имущим, так сказать, и неимущим
Открыть родник взаимного труда.
Надеюсь, вам понятно, господа?»
11
Раадался в зале шепот одобренья,
Министр поклоном легким отвечал,
И тут же, с видом, полным снисхожденья,
Он обходить обширный начал зал:
«Как вам? Что вы? Здорова ли Евгенья
Семеновна? Давно не заезжал
Я к вам, любезный Сидор Тимофеич!
Ах, здравствуйте, Ельпидифор Сергеич!»
12
Стоял в углу, плюгав и одинок,
Какой-то там коллежский регистратор.
Он и к тому, и тем не пренебрег:
Взял под руку его: «Ах, Антипатор
Васильевич! Что, как ваш кобелек?
Здоров ли он? Вы ездите в театор?
Что вы сказали? Всё болит живот?
Aх, как мне жаль! Но ничего, пройдет!»
13
Переходя налево и направо,
Свои министр так перлы расточал;
Иному он подмигивал лукаво,
На консоме другого приглашал
И ласково смотрел и величаво.
Вдруг на Попова взор его упал,
Который, скрыт экраном лишь по пояс,
Исхода ждал, немного беспокоясь.
14
«Ба! Что я вижу! Тит Евсеич здесь!
Так, так и есть! Его мы точность знаем!
Но отчего ж он виден мне не весь?
И заслонен каким-то попугаем?
Престранная выходит это смесь!
Я любопытством очень подстрекаем
Увидеть ваши ноги... Да, да, да!
Я вас прошу, пожалуйте сюда!»
15
Колеблясь меж надежды и сомненья:
Как на его посмотрят туалет, —
Попов наружу вылез. В изумленье
Министр приставил к глазу свой дорнет.
«Что это? Правда или наважденье?
Никак, на вас штанов, любезный, нет?» —
И на чертах изящно-благородных
Гнев выразил ревнитель прав народных.
16
«Что это значит? Где вы рождены?
В Шотландии? Как вам пришла охота
Там, за экраном снять с себя штаны?
Вы начитались, верно, Вальтер Скотта?
Иль классицизмом вы заражены?
И римского хотите патриота
Изобразить? Иль, боже упаси,
Собой бюджет представить на Руси?»
17
И был министр еще во гневе краше,
Чем в милости. Чреватый от громов
Взор заблестел. Он продолжал: «Вы наше
Доверье обманули. Много слов
Я тратить не люблю». — «Ва-ва-ва-ваше
Превосходительство! — шептал Попов. —
Я не сымал... Свидетели курьеры,
Я прямо так приехал из квартеры!»
18
«Вы, милостивый, смели, государь,
Приехать так? Ко мне? На поздравленье?
В день ангела? Безнравственная тварь!
Теперь твое я вижу направленье!
Вон с глаз моих! Иль нету — секретарь!
Пишите к прокурору отношенье:
Советник Тит Евсеев сын Попов
Все ниспровергнуть власти был готов.
19
Но, строгому благодаря надзору
Такого-то министра — имярек —
Отечество спаслось от заговору
И нравственность не сгинула навек.
Под стражей ныне шлется к прокурору
Для следствия сей вредный человек,
Дерзнувший снять публично панталоны.
Да поразят преступника законы!
20
Иль нет, постойте! Коль отдать под суд,
По делу выйти может послабленье,
Присяжные-бесштанники спасут
И оправдают корень возмущенья;
Здесь слишком громко нравы вопиют —
Пишите прямо в Третье отделенье:
Советник Тит Евсеев сын Попов
Все ниспровергнуть власти был готов.
21
Он поступил законам так противно,
На общество так явно поднял меч,
Что пользу можно б административно
Из неглиже из самого извлечь.
Я жертвую агентам по две гривны,
Чтобы его — но скрашиваю речь, —
Чтоб мысли там внушить ему иные.
Затем ура! Да здравствует Россия!»
22
Министр кивнул мизинцем. Сторожа
Внезапно взяли под руки Попова.
Стыдливостью его не дорожа,
Они его от Невского, Садовой,
Средь смеха, крика, чуть не мятежа,
К Цепному мосту привели, где новый
Стоит, на вид весьма красивый, дом,
Своим известный праведным судом.
23
Чиновник по особым порученьям,
Который их до места проводил,
С заботливым Попова попеченьем
Сдал на руки дежурному. То был
Во фраке муж, с лицом, пылавшим рвеньем,
Со львиной физьономией, носил
Мальтийский крест и множество медалей,
И в душу взор его влезал всё далей.
24
В каком полку он некогда служил,
В каких боях отличен был как воин,
За что свой крест мальтийский получил
И где своих медалей удостоен —
Неведомо. Ехидно попросил
Попова он, чтобы тот был спокоен,
С улыбкой указал ему на стул
И в комнату соседнюю скользнул.
25
Один оставшись в небольшой гостиной,
Попов стал думать о своей судьбе:
«А казус вышел, кажется, причинный!
Кто б это мог вообразить себе?
Попался я в огонь, как сноп овинный!
Ведь искони того еще не бе,
Чтобы меня кто в этом виде встретил,
И как швейцар проклятый не заметил!»
26
Но дверь отверзлась, и явился в ней
С лицом почтенным, грустию покрытым,
Лазоревый полковник. Из очей
Катились слезы по его ланитам.
Обильно их струящийся ручей
Он утирал платком, узором шитым,
И про себя шептал: «Так! Это он!
Таким он был едва лишь из пелён!
27
О юноша! — он продолжал, вздыхая
(Попову было с лишком сорок лет), —
Моя душа для вашей не чужая!
Я в те года, когда мы ездим в свет,
Знал вашу мать. Она была святая!
Таких, увы! теперь уж боле нет!
Когда б она досель была к вам близко,
Вы б не упали нравственно так низко!
28
Но, юный друг, для набожных сердец
К отверженным не может быть презренья,
И я хочу вам быть второй отец,
Хочу вам дать для жизни наставленье.
Заблудших так приводим мы овец
Со дна трущоб на чистый путь спасенья.
Откройтесь мне, равно как на духу:
Что привело вас к этому греху?
29
Конечно, вы пришли к нему не сами,
Характер ваш невинен, чист и прям!
Я помню, как дитёй за мотыльками
Порхали вы средь кашки по лугам!
Нет, юный друг, вы ложными друзьями
Завлечены! Откройте же их нам!
Кто вольнодумцы? Всех их назовите
И собственную участь облегчите!
30
Что слышу я? Ни слова? Иль пустить
Уже успело корни в вас упорство?
Тогда должны мы будем приступить
Ко строгости, увы! и непокорство,
Сколь нам ни больно, в вас искоренить!
О юноша! Как сердце ваше черство!
В последний раз: хотите ли всю рать
Завлекших вас сообщников назвать?»
31
К нему Попов достойно и наивно:
«Я, господин полковник, я бы вам
Их рад назвать, но мне, ей-богу, дивно...
Возможно ли сообщничество там,
Где преступленье чисто негативно?
Ведь панталон-то не надел я сам!
И чем бы там меня вы ни пугали —
Другие мне, клянусь, не помогали!»
32
«Не мудрствуйте, надменный санкюлот!
Свою вину не умножайте ложью!
Сообщников и гнусный ваш комплот
Повергните к отечества подножью!
Когда б вы знали, что теперь вас ждет,
Вас проняло бы ужасом и дрожью!
Но дружбу вы чтоб ведали мою,
Одуматься я время вам даю!
33
Здесь, на столе, смотрите, вам готово
Достаточно бумаги и чернил:
Пишите же — не то, даю вам слово:
Чрез полчаса вас изо всех мы сил...«»
Тут ужас вдруг такой объял Попова,
Что страшную он подлость совершил:
Пошел строчить (как люди в страхе гадки!)
Имен невинных многие десятки!
34
Явились тут на нескольких листах:
Какой-то Шмидт, два брата Шулаковы,
Зерцалов, Палкин, Савич, Розенбах,
Потанчиков, Гудям-Бодай-Корова,
Делаверганж, Шульгин, Страженко, Драх,
Грай-Жеребец, Бабиов, Ильин, Багровый,
Мадам Гриневич, Глазов, Рыбин, Штих,
Бурдюк-Лишай — и множество других.
35
Попов строчил сплеча и без оглядки,
Попались в список лучшие друзья;
Я повторю: как люди в страхе гадки —
Начнут как бог, а кончат как свинья!
Строчил Попов, строчил во все лопатки,
Такая вышла вскоре ектенья,
Что, прочитав, и сам он ужаснулся,
Вскричал: «Фуй! Фуй!» задрыгал —
и проснулся.
36
Небесный свод сиял так юн я нов,
Весенний день глядел в окно так весел,
Висела пара форменных штанов
С мундиром купно через спинку кресел;
И в радости уверился Попов,
Что их Иван там с вечера повесил, —
Одним скачком покинул он кровать
И начал их в восторге надевать.
37
«То был лишь сон! О, счастие! О, радость!
Моя душа, как этот день, ясна!
Не сделал я Бодай-Корове гадость!
Не выдал я агентам Ильина!
Не наклепал на Савича! О, сладость!
Мадам Гриневич мной не предана!
Страженко цел, и братья Шулаковы
Постыдно мной не ввержены в оковы!»
38
Но ты, никак, читатель, восстаешь
На мой рассказ? Твое я слышу мненье:
Сей анекдот, пожалуй, и хорош,
Но в нем сквозит дурное направленье.
Всё выдумки, нет правды ни на грош!
Слыхал ли кто такое обвиненье,
Что, мол, такой-то — встречен без штанов,
Так уж и власти свергнуть он готов?
39
И где такие виданы министры?
Кто так из них толпе кадить бы мог?
Я допущу: успехи наши быстры,
Но где ж у нас министер-демагог?
Пусть проберут все списки и регистры,
Я пять рублей бумажных дам в залог;
Быть может, их во Франции немало,
Но на Руси их нет — и не бывало!
40
И что это, помилуйте, за дом,
Куда Попов отправлен в наказанье?
Что за допрос? Каким его судом
Стращают там? Где есть такое зданье?
Что за полковник выскочил? Во всем,
Во всем заметно полное незнанье
Своей страны обычаев и лиц,
Встречаемое только у девиц.
41
А наконец, и самое вступленье:
Ну есть ли смысл, я спрашиваю, в том,
Чтоб в день такой, когда на поздравленье
К министру все съезжаются гуртом,
С Поповым вдруг случилось помраченье
И он таким оделся бы шутом?
Забыться может галстук, орден, пряжка —
Но пара брюк — нет, это уж натяжка!
42
И мог ли он так ехать? Мог ли в зал
Войти, одет как древние герои?
И где резон, чтоб за экран он стал,
Никем не зрим? Возможно ли такое?
Ах, батюшка-читатель, что пристал?!
Я не Попов! Оставь меня в покое!
Резон ли в этом или не резон —
Я за чужой не отвечаю сон!
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
