Большие теплые капли стучались в мою ладонь, напрашиваясь в друзья. Разбиваясь насмерть, они с удивлением стекали по ладони, сливались на тыльной стороне в новые капли поменьше, которые, так и не найдя единения со мной, разочарованно срывались вниз. Я не понимал, как мне поступать. Если я хотел принять их дружбу, мне бы надо было как-то открыться навстречу им? Они бы проникли в меня, смешались с кровью. Может, они как-то измерили мою суть или (меняя букву) изменили бы мою суть? Может, я физиологически изменился бы? Эдакий Человек Дождя. Скорее, Человек-Дождь. А по факту, человек, простудившийся в дождь.
Я опустил руку, вышел из-под навеса и поднял лицо к небу. Огромная капля тут же угодила мне в правый глаз. «Вот так дружба», — я забежал обратно. Запахло сиренью. «Нет, уже не выманишь, дружок», — подумал я. Дождь извинялся и пытался мириться. Ветер поменял направление, и косые струи тут же принялись мыть мои туфли. Мы с Ликой отступили на шаг. Дождь разочарованно прошелестел по ступенькам парадного и ушел на мостовую. Запахло намокшей горячей пылью. «Уже совсем лето», — подумал я, глядя на пузырящиеся под солнцем лужи. Дождь понял, что задача с олицетворением себя ему не по зубам; поник, стал собираться домой. Мне стало грустно, и я почувствовал себя предателем. Не то, что Белла Ахатовна...
— Смотри, — Лика ткнула меня в бок, — Смотри, какая радуга!
Я понял! Он простил меня. Уходя, он подарил нам радугу.
— Спасибо, друг! —я выглянул наружу.
Последняя огромная капля звонко шмякнулась в лоб. Все-таки он претендовал на «Июльский дождь» —требовал от меня анализа и переосмысления. Нет уж, Марлен Мартынович, всему свое время! У меня — июнь!
До сих пор, вспоминая твой голос, я прихожу
в возбужденье. Что, впрочем, естественно. Ибо связки
не чета голой мышце, волосу, багажу
под холодными буркалами, и не бздюме утряски
вещи с возрастом. Взятый вне мяса, звук
не изнашивается в результате тренья
о разряженный воздух, но, близорук, из двух
зол выбирает большее: повторенье
некогда сказанного. Трезвая голова
сильно с этого кружится по вечерам подолгу,
точно пластинка, стачивая слова,
и пальцы мешают друг другу извлечь иголку
из заросшей извилины - как отдавая честь
наважденью в форме нехватки текста
при избытке мелодии. Знаешь, на свете есть
вещи, предметы, между собой столь тесно
связанные, что, норовя прослыть
подлинно матерью и т. д. и т. п., природа
могла бы сделать еще один шаг и слить
их воедино: тум-тум фокстрота
с крепдешиновой юбкой; муху и сахар; нас
в крайнем случае. То есть повысить в ранге
достиженья Мичурина. У щуки уже сейчас
чешуя цвета консервной банки,
цвета вилки в руке. Но природа, увы, скорей
разделяет, чем смешивает. И уменьшает чаще,
чем увеличивает; вспомни размер зверей
в плейстоценовой чаще. Мы - только части
крупного целого, из коего вьется нить
к нам, как шнур телефона, от динозавра
оставляя простой позвоночник. Но позвонить
по нему больше некуда, кроме как в послезавтра,
где откликнется лишь инвалид - зане
потерявший конечность, подругу, душу
есть продукт эволюции. И набрать этот номер мне
как выползти из воды на сушу.
1982
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
Дизайн: Юлия Кривицкая
Продолжая работу с сайтом, Вы соглашаетесь с использованием cookie и политикой конфиденциальности. Файлы cookie можно отключить в настройках Вашего браузера.
