Ныряльщики знают, что на глубине около сорока метров лежит рубеж, за которым тело начинает падать вниз, как снежинка. Мягко и медленно, постепенно проваливаясь дальше и дальше. Только бы остановиться вовремя. У каждого из нас свой горизонт невозвращения. Мы вплотную подходим к нему, касаемся его рукой и отступаем, зная, что за ним лежит пространство, откуда нет обратного пути. Подняться наверх уже не успеть! Но этот горизонт не застывшая черта. Он может погружаться и всплывать, отражая степень готовности Моря принять нас.
Я давно мечтал пройти сорок метров на задержке дыхания и ненадолго стать снежинкой. В прошлом году подошел к рубежу вплотную, но не посмел перешагнуть через него. Но этим летом я был внутренне готов дотянуться до ощущения свободного падения в густую синеву Красного моря.
На второй день погружений катер дайвинг-центра покачивался на волнах рядом с коралловым рифом, где стена уходила на 120 метров вниз. Аквалангисты готовили свое громоздкое снаряжение, а мы с приятелем, надев легкие гидрокостюмы, прыгнули в воду. Мы договорились, что первым пойду я, а он останется у самой поверхности страховать меня на случай блэк аута. Это очень коварная штука! Ныряльщик уже почти наверху, он переполнен восторгом, но свет моментально гаснет и, если помочь некому, финал может быть трагичным. При возвращении последние метры самые опасные! Эйфория победы и внезапная потеря сознания. Плюс и минус. И твердая точка.
Первые двадцать метров прошли быстро и незаметно. Потемнело, конечно, и вода стала ощутимо холодней. Мысли привычно остановились, а сознание расширилось, сливаясь с окружающим меня ультрамарином. Забыть о дыхании, не думать о том, что хочется дышать, нет жажды вдоха… Обычная формула. Все как всегда.
У меня три минуты безопасности. Дальше – от лукавого. Как получится! Иногда могу уходить за четыре, а бывает, что сразу после трех невозможно терпеть дальше.
Но сейчас все будет проще. Я должен уложиться в две минуты сорок пять секунд. Скоро тридцать метров. Руки свободно вытянуты вдоль тела. Работают только бедра. Плавно и ритмично. В голове пусто, мыслей нет. Все хорошо пока.
Я интуитивно почувствовал, что черта уже рядом. Синева почернела. Я перестал двигаться и, казалось, повис, но вдруг с восторгом понял, что падаю! Сорок три метра. Дойти до пятидесяти? Нет! Не сегодня. Я перевернулся и, слегка работая ластами, поднялся метров на пять. Здесь нулевая плавучесть. Минута и двадцать секунд. Можно повисеть секунд пятнадцать. Спешить некуда. На глубине страха не бывает. Кажется, что я часть Моря и со мной ничего не может случиться. Минута и сорок секунд. Пора наверх!
Возвращение было просто восторженным! У меня же получилось! И десять дней впереди. Сколько успею! Завтра уйду на пятьдесят. Через четыре дня на шестьдесят. А там… Жутко и радостно стало, ведь все семьдесят уже рядом. Я был счастлив. Дышать совершенно не хотелось, казалось, что погружение только началось. Я не спешил, поднимался медленно и неохотно. Море удерживало меня в себе, ласково обнимало, и я понял, что принят им навсегда!
Я вышел в полном сознании, даже без намека на блэк аут. Саша был рядом. Он рванул ко мне, но я жестом успокоил его. Мы вылезли на катер.
- Тебя не было три двадцать, Арсений! Хочешь, чтобы я улетел один?
Он посмотрел на мой глубиномер, покачал головой и тихо спросил:
- Зачем? После такого объяснения в любви оно может не отпустить тебя. Разве только, пожалеет и оттолкнет в последнюю минуту. Мне очень тревожно.
- Саша, первый раз я по-настоящему слился с ним. Оно дразнило прежде, теперь пустило в себя. Я понял, что Море разрешает мне…почти все!
- Не знаю, Арсений. Не сердись, но тебе бы лучше руку сломать, что ли… Живым тебя привезу, - пошутил Саша.
Мы долго ныряли метров на двадцать, резвились, пугая из глубины неповоротливых аквалангистов. Ничего экстремального больше не было. Я с огромным нетерпением ждал утра. Как долго я буду падать завтра! Скорей бы. Остались только вечер и ночь…
Я лег спать рано, чтобы обмануть время. И быстро заснул. Казалось, что все складывается на удивление гладко. Но вдруг…
Я проснулся от жуткой боли в ушах. Кололо, резало, жгло! Мучения продолжались до рассвета, потом стало легче, но чего-то не хватало. Прошел в душевую и открыл кран. И ничего не услышал. Я был абсолютно глух!
Оставшиеся десять дней прошли в бассейне и в шезлонге. Стоило мне опустить голову в воду, сразу же острая боль заставляла отшатнуться. Ни о каком фридайвинге больше не было и речи. А первые звуки я различил только в Пулково, когда самолет включил реверс для торможения после посадки.
«Не отпустит тебя. Но, может, пожалеет и оттолкнет…»
Из пасти льва
струя не журчит и не слышно рыка.
Гиацинты цветут. Ни свистка, ни крика,
никаких голосов. Неподвижна листва.
И чужда обстановка сия для столь грозного лика,
и нова.
Пересохли уста,
и гортань проржавела: металл не вечен.
Просто кем-нибудь наглухо кран заверчен,
хоронящийся в кущах, в конце хвоста,
и крапива опутала вентиль. Спускается вечер;
из куста
сонм теней
выбегает к фонтану, как львы из чащи.
Окружают сородича, спящего в центре чаши,
перепрыгнув барьер, начинают носиться в ней,
лижут морду и лапы вождя своего. И, чем чаще,
тем темней
грозный облик. И вот
наконец он сливается с ними и резко
оживает и прыгает вниз. И все общество резво
убегает во тьму. Небосвод
прячет звезды за тучу, и мыслящий трезво
назовет
похищенье вождя -
так как первые капли блестят на скамейке -
назовет похищенье вождя приближеньем дождя.
Дождь спускает на землю косые линейки,
строя в воздухе сеть или клетку для львиной семейки
без узла и гвоздя.
Теплый
дождь
моросит.
Как и льву, им гортань
не остудишь.
Ты не будешь любим и забыт не будешь.
И тебя в поздний час из земли воскресит,
если чудищем был ты, компания чудищ.
Разгласит
твой побег
дождь и снег.
И, не склонный к простуде,
все равно ты вернешься в сей мир на ночлег.
Ибо нет одиночества больше, чем память о чуде.
Так в тюрьму возвращаются в ней побывавшие люди
и голубки - в ковчег.
1967
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
