Весь вечер продумывали маршрут. Сначала на избушке до края леса , чтобы лешего с его ,,весёлыми ловушками,, миновать.
Мимо Аленкиного пруда ( нет, Алёнушка там не утопилась, это все сказки!) по тропинке до Калинова моста.
-Ты, главное, в молоко не наступи, а то с обувкой придется попрощаться!- предупредила задумчиво Чернава, дергая кончиком хвоста.
Потом по чисту полю за клубочком, выведет к дорожной развилке.
- Наверное, и камень на развилке поставлен?
- Конечно, тебе исключительно прямо, чтобы жить долго и счастливо.
- А что будет, если вправо или влево пойти?
- Направо в чисто поле попадешь. А потом- в деревню. Рыбаки там, и сеятели. А налево- в дремучие леса.
Далековат путь, что поделать? Мимо берега моря, огороженного заставой Черномора, через пустошь неведомых зверей , повернуть у дуба налево, миновать пастбища жар-птиц и до горной гряды с замком на вершине. Говорят, у Кощея зоопарк знатный!
Ребята, что-то мне унылово. Пойду, распакую из своих запасов новые кроссовки. Белые. Для загородного отдыха берегла. Вот и отдохнут- на сказочных походах. Попросила избушку в дорогу калачиков настряпать. Поджарила своему рыжуле двух перепелок- удалась вчера ночная охота кошачья.
Мне бы только вернуться! А там можно и круассаны научить выпекать. Переноску я с собой в свёрнутом виде возьму- наверняка мой чистенький да беленький через километр выдохнется.
Ой, чуть самое главное не забыла- надо со стены снять старинный прибор для связи- тарелочку с яблочком. Практически, как планшет, только круглый! Виды показывает- голова кружится. Что ни говори, а есть в сказочном мире полезные вещи!
И вот этот мешочек, с мылом, расчёской и полотенцем- чистоту наводить, тоже возьму. И скатерть- самобранку. И.... Остальное в походную сумку не влезет. Ну может если только пара флаконов с зельями. Не разбираюсь я в них. Возьму наугад, на счастье.
Утром куриный будильник выдал нам целую сонату : избушка снесла яйцо. Страусы обзавидуются! И сколько я ни умоляла оставить ,,на развод,,- Чернава настояла, что позавтракать надо плотно. Сидим, яичницу уплетаем...
Договорились, что ,,на связь,, я буду выходить вечером, а с проблемами сказочными разбираться по мере их появления. Все это мы обсуждали под мерное покачивание- облегченная избушка размеренно топала к краю леса. Наконец, она потопталась на месте и уверенно встала посередине солнечной полянки.
- Давай, Михась, в путь- дорогу!
И мы бодренько затрусили через невысокую травку с желтенькими цветочками.
Милота кругом какая- солнышко светит, птички щебечут. Да так славно: цыып-цыып-цыып". Стоп! Так же не птички щебечут, так цыплят птичница зазывает! Подумалось мне это на самом краю полянки, да поворотиться не успела: только услышала за спиной куриный клекот, да серой тенью на извечный куриный призыв мелькнула мимо избушка, во всю прыть мчавшаяся к блестевшей за деревьями яркой глади пруда. А за избушкой, с размеренным лязгом, поднялись из травы натянутые цепи, жёстко и упруго, ряд за рядом ,,отрезая" избушку от обратной дороги на родное болото.
- Леший, лихоимка его возьми!
Из леса с громким улюлюканьем выскочил крупный плечистый амбал. Как мне с перепугу показалось, в камуфляже. Но нет- все эти веточки, листики и пучки травы покрывали его голову и плечи , вырастая прямо изнутри.
Не помню, как подхватила Михася, как рванула вслед за избушкой . Дыхание перехватило, а ноги сами несли прочь . Остановилась я аккурат у самой воды. Избушка, бултыхаясь на мелководье, пыталась выпутаться из рыбацких сетей, но куриные ноги вязли в илистом дне, а сети запутывались ещё больше.
- Попалась, красавица!- Леший приближался медленно, но неуловимо, волоча за собой толстую цепь с кандалами.
Избушка успокоилась, выпустила из трубы гофрированный кожаный раструб и как помпа, начала всасывать в себя воду из озера.
- Эй, Яга! Выходи мириться да делиться! - Леший зычно загоготал и крутанул над головой своей цепью. На крыльцо вышла помятая при марш-броске Чернава.
- Ну , чего балуешь? Нет ее сейчас, в отлучке она, по делам. А то быстро бы тебе ум-то поправила! Зачем избушку напугал? Зачем сетями опутал?
Леший многозначительно хмыкнул и упер руки в бока:
- Претендую на часть жилплощади! А то у меня шалаш, а кто- то жирует и наслаждается удобствами!
- Так ведь она не тобой выращена, а Ягой, на нее запечатлена. Мозги куриные, слушаться тебя не будет.
- А она сама мне и не надобна! Мне бы яйцо раздобыть- сам себе избушку высижу, нянек в лесу много. А лет через 50, когда подрастет, ко мне из дремучих лесов лешаченок- внучонок переедет, буду ему дело передавать- лесом заведование.
- Это с Ягой надо решать, доверит она тебе яйцо или нет. Да и снесла избушка уже яйцо.
У Лешего от волнения затряслись руки.
- Так давайте мне его, да по- доброму и разойдется!
- Съели мы его, нынче утром и съели. Теперь только через месяц снесется...
- Ээх, живодёры вы, вандалы окаянные! - горестно махнул рукой расстроенный Леший, и пошел прочь, наматывая на мощную руку
цепь.
- Сами распутаетесь. А сеть тут бросьте. И не смейте разрезать- мороком замучаю, ни одной тропинки в своем болоте не найдете!
И Леший, сгорбившись, скрылся за деревьями.
Похоже, надо было хоть какое заклинаньице на удачу произнести...
К речке вышли перед закатом. Везла избушка- после распутывания мы решили, что Леший больше не будет поляны цепями городить, и можно съэкономить потерянное время. Выглянув в окно, я была удивлена необычным закатом.
- Чернава! Речка- розовая!
- Ну конечно, она же из молока! Эй, Михась! Пойдем, на ночь молочка да кефирчика отведаем!
Надо на завтра в ведёрко ещё киселька нагрести- пусть печка отдохнёт от утренних переживаний. Берега были не топкими, а странно- пружинистыми, похожими на пудинг или желе. М-м-м, вкуснятина! Пахнет ванилью и анисом. Замечательный ужин!
Утром я долго не могла проснуться- сквозь сладкую дрёму слышалась приятная песенка ,, ко-ко-ко, ко-ко-ко, не ходите далеко..." Вот ведь умница! Кура курой, а смогла, за 3 дня выучила! Значит, круассанам- быть!
Вот только кроссовок своих, беленьких, не вижу....
Под лавкой , рядом с моим сундуком, стояли совершенно невыразимые, белые бархатные башмаки с остро загибающимся вверх носом и смешными бубенчиками на отворотах.
- Бархатные тяги!!! Чернава, киса, откуда тут эти башмаки? И где мои кроссовки?
Чернава изящно обнюхала новую обувь, зачем - то лизнула два раза и томно сказала:
- Я же просила в молочко не наступать... Переродились. Да ты не огорчайся, носить можно. Может, и какими волшебными свойствами теперь обладают, проверь!
Да, на ноге эти тяги сидели ловко. Земля, несмотря на бархатность, к ним не прилипала, от воды они не промокали и выглядели вполне себе гламурно. С джинсами. Осталось ведьмин колпак нацепить, и готов образ сказочной крутой волшебницы.Лодочки и тяги...Лодочки и тяги... Я выбираю- тяги. Поход в лодочках не выходишь.
- МЬААУ, а молочко-то, питательное!- Миха мой за ночь неожиданно раздобрел и даже как будто покрылся новой лоснистой шерстью, хотя только что перелинял перед летом.
-Мать, мамочка моя! Ты сама в зеркальце загляни!
Я торопливо нашла в кармане сумки пудреницу. Это не кисель, а чудодейственный бальзам! Кожа разгладилась, губы стали пухлыми и насыщенными, волосы слегка закудрились и отросли на концах. Наберу - ка я ещё киселька вот в эту небольшую баночку- в моём мире за такое снадобье подружки руки оторвут!
Чернава ласково махала нам хвостом на прощание, избушка выпевала прощальное ,, ко-ко-ко" , а мы с гордо шагающим Михасиком шли по каменному Калинову мосту в неизвестность. В чистое поле.
Небо.
Горы.
Небо.
Горы.
Необъятные просторы с недоступной высоты. Пашни в шахматном порядке, три зеленые палатки, две случайные черты. От колодца до колодца желтая дорога вьется, к ней приблизиться придется - вот деревья и кусты. Свист негромкий беззаботный, наш герой, не видный нам, движется бесповоротно. Кадры, в такт его шагам, шарят взглядом флегматичным по окрестностям, типичным в нашей средней полосе. Тут осина, там рябина, вот и клен во всей красе.
Зелень утешает зренье. Монотонное движенье даже лучше, чем покой, успокаивает память. Время мерится шагами. Чайки вьются над рекой. И в зеленой этой гамме...
- Стой.
Он стоит, а оператор, отделяясь от него, методично сводит в кадр вид героя своего. Незавидная картина: неопрятная щетина, второсортный маскхалат, выше меры запыленный. Взгляд излишне просветленный, неприятный чем-то взгляд.
Зритель видит дезертира, беглеца войны и мира, видит словно сквозь прицел. Впрочем, он покуда цел. И глухое стрекотанье аппарата за спиной - это словно обещанье, жизнь авансом в час длиной. Оттого он смотрит чисто, хоть не видит никого, что рукою сценариста сам Господь хранит его. Ну, обыщут, съездят в рожу, ну, поставят к стенке - все же, поразмыслив, не убьют. Он пойдет, точней, поедет к окончательной победе...
Впрочем, здесь не Голливуд. Рассуждением нехитрым нас с тобой не проведут.
Рожа.
Титры.
Рожа.
Титры.
Тучи по небу плывут.
2.
Наш герой допущен в банду на урезанных правах. Банда возит контрабанду - это знаем на словах. Кто не брезгует разбоем, отчисляет в общий фонд треть добычи. Двое-трое путешествуют на фронт, разживаясь там оружьем, камуфляжем и едой. Чужд вражде и двоедушью мир общины молодой.
Каждый здесь в огне пожарищ многократно выживал потому лишь, что товарищ его спину прикрывал. В темноте и слепоте мы будем долго прозябать... Есть у нас, однако, темы, что неловко развивать.
Мы ушли от киноряда - что ж, тут будет череда экспозиций то ли ада, то ли страшного суда. В ракурсе, однако, странном пусть их ловит объектив, параллельно за экраном легкий пусть звучит мотив.
Как вода течет по тверди, так и жизнь течет по смерти, и поток, не видный глазу, восстанавливает мир. Пусть непрочны стены храма, тут идет другая драма, то, что Гамлет видит сразу, ищет сослепу Шекспир.
Вечер.
Звезды.
Синий полог.
Пусть не Кубрик и не Поллак, а отечественный мастер снимет синий небосклон, чтоб дышал озоном он. Чтоб душа рвалась на части от беспочвенного счастья, чтоб кололи звезды глаз.
Наш герой не в первый раз в тень древесную отходит, там стоит и смотрит вдаль. Ностальгия, грусть, печаль - или что-то в том же роде.
Он стоит и смотрит. Боль отступает понемногу. Память больше не свербит. Оператор внемлет Богу. Ангел по небу летит. Смотрим - то ль на небо, то ль на кремнистую дорогу.
Тут подходит атаман, сто рублей ему в карман.
3.
- Табачку?
- Курить я бросил.
- Что так?
- Смысла в этом нет.
- Ну смотри. Наступит осень, наведет тут марафет. И одно у нас спасенье...
- Непрерывное куренье?
- Ты, я вижу, нигилист. А представь - стоишь в дозоре. Вой пурги и ветра свист. Вахта до зари, а зори тут, как звезды, далеки. Коченеют две руки, две ноги, лицо, два уха... Словом, можешь сосчитать. И становится так глухо на душе, твою, блин, мать! Тут, хоть пальцы плохо гнутся, хоть морзянкой зубы бьются, достаешь из закутка...
- Понимаю.
- Нет. Пока не попробуешь, не сможешь ты понять. Я испытал под огнем тебя. Ну что же, смелость - тоже капитал. Но не смелостью единой жив пожизненный солдат. Похлебай болотной тины, остуди на льдине зад. Простатиты, геморрои не выводят нас из строя. Нам и глист почти что брат.
- А в итоге?
- Что в итоге? Час пробьет - протянешь ноги. А какой еще итог? Как сказал однажды Блок, вечный бой. Покой нам только... да не снится он давно. Балерине снится полька, а сантехнику - говно. Если обратишь вниманье, то один, блин, то другой затрясет сквозь сон ногой, и сплошное бормотанье, то рычанье, то рыданье. Вот он, братец, вечный бой.
- Страшно.
- Страшно? Бог с тобой. Среди пламени и праха я искал в душе своей теплую крупицу страха, как письмо из-за морей. Означал бы миг испуга, что жива еще стезя...
- Дай мне закурить. Мне...
- Туго? То-то, друг. В бою без друга ну, практически, нельзя. Завтра сходим к федералам, а в четверг - к боевикам. В среду выходной. Авралы надоели старикам. Всех патронов не награбишь...
- И в себя не заберешь.
- Ловко шутишь ты, товарищ, тем, наверно, и хорош. Славно мы поговорили, а теперь пора поспать. Я пошел, а ты?
- В могиле буду вволю отдыхать.
- Снова шутишь?
- Нет, пожалуй.
- Если нет, тогда не балуй и об этом помолчи. Тут повалишься со стула - там получишь три отгула, а потом небесный чин даст тебе посмертный номер, так что жив ты или помер...
- И не выйдет соскочить?
- Там не выйдет, тут - попробуй. В добрый час. Но не особо полагайся на пейзаж. При дворе и на заставе - то оставят, то подставят; тут продашь - и там продашь.
- Я-то не продам.
- Я знаю. Нет таланта к торговству. Погляди, луна какая! видно камни и траву. Той тропинкой близко очень до Кривого арыка. В добрый час.
- Спокойной ночи. Может, встретимся.
- Пока.
4.
Ночи и дни коротки - как же возможно такое? Там, над шуршащей рекою, тают во мгле огоньки. Доски парома скрипят, слышится тихая ругань, звезды по Млечному кругу в медленном небе летят. Шлепает где-то весло, пахнет тревогой и тиной, мне уже надо идти, но, кажется, слишком светло.
Контуром черным камыш тщательно слишком очерчен, черным холстом небосвод сдвинут умеренно вдаль, жаворонок в трех шагах как-то нелепо доверчив, в теплой и мягкой воде вдруг отражается сталь.
Я отступаю на шаг в тень обессиленной ивы, только в глубокой тени мне удается дышать. Я укрываюсь в стволе, чтоб ни за что не смогли вы тело мое опознать, душу мою удержать.
Ибо становится мне тесной небес полусфера, звуки шагов Агасфера слышу в любой стороне. Время горит, как смола, и опадают свободно многия наши заботы, многия ваши дела.
Так повзрослевший отец в доме отца молодого видит бутылочек ряд, видит пеленок стопу. Жив еще каждый из нас. В звуках рождается слово. Что ж ты уходишь во мглу, прядь разминая на лбу?
В лифте, в стоячем гробу, пробуя опыт паденья, ты в зеркалах без зеркал равен себе на мгновенье. Но открывается дверь и загорается день, и растворяешься ты в спинах идущих людей...
5.
Он приедет туда, где прохладные улицы, где костел не сутулится, где в чешуйках вода. Где струится фонтан, опадая овалами, тает вспышками алыми против солнца каштан.
Здесь в небрежных кафе гонят кофе по-черному, здесь Сезанн и Моне дышат в каждом мазке, здесь излом кирпича веет зеленью сорною, крыши, шляпы, зонты отступают к реке.
Разгорается день. Запускается двигатель, и автобус цветной, необъятный, как мир, ловит солнце в стекло, держит фары навыкате, исчезая в пейзаже, в какой-то из дыр.
И не надо твердить, что сбежать невозможно от себя, ибо нету другого пути, как вводить и вводить - внутривенно, подкожно этот птичий базар, этот рай травести.
Так давай, уступи мне за детскую цену этот чудный станок для утюжки шнурков, этот миксер, ничто превращающий в пену, этот таймер с заводом на пару веков.
Отвлеки только взгляд от невнятной полоски между небом и гаснущим краем реки. Серпантин, а не серп, и не звезды, а блёстки пусть нащупает взгляд. Ты его отвлеки -
отвлеки, потому что татары и Рюрик, Киреевский, Фонвизин, Сперанский, стрельцы, ядовитые охра и кадмий и сурик, блядовитые дети и те же отцы, Аввакум с распальцовкой и Никон с братвою, царь с кошачьей башкой, граф с точеной косой, три разбитых бутылки с водою живою, тупорылый медведь с хитрожопой лисой, Дима Быков, Тимур - а иначе не выйдет, потому что, браток, по-другому нельзя, селезенка не знает, а печень не видит, потому что генсеки, татары, князья, пусть я так не хочу, а иначе не слышно.
Пусть иначе не слышно - я так не хочу. Что с того, что хомут упирается в дышло? Я не дышлом дышу. Я ученых учу.
Потому что закат и Георгий Иванов. И осталось одно - плюнуть в Сену с моста. Ты плыви, мой плевок, мимо башенных кранов, в океанские воды, в иные места...
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
