Что такое счастье…
Булатов думал о том, что такое счастье. Он лежал на своей одноместной безбожно скрипящей кровати, вертел босой ногой в воздухе и, подложив под голову руки, размышлял:
- Вот взять, к примеру, меня. Счастлив ли я?
У Булатова в его реальности было полторы сотни рублей, пара чистых носков, трусы уже не первой свежести, игрушечная голова оленя, надевающаяся на палец, и телефон старой модели с нецветным дисплеем. Также он написал несколько рассказов и сценарий полнометражного фильма, но уже не вспоминал о них. Булатов оглядел комнату: две кровати, два стола, стулья, две полки, шкаф, окно, на обоях дырка – все как обычно. Поколебавшись, Булатов, решил, что, все-таки, счастлив, поскольку способен еще радоваться таким мелочам, как жаркое солнце и прохладный душ. В подтверждение этому он подошел к окну и что есть мочи крикнул:
- Панки Хой!
В тоже время в реальности Минаева было все то, о чем Булатов давно мечтал. Минаев ездил на красной мазде, зашибал на престижной работе бабло, снимал девушек, пил дорогие спиртные напитки и вел беззаботный образ жизни. Булатов подумал, что Минаев, определенно, доволен своим положением и возможностями. Но счастлив ли он? Булатов часто видел Минаева хмурым: то неприятности на работе, то мазда требовала ремонта, и пил он чаще с горя, чтобы забыться и не думать о кризисе и о курсе доллара, скачущем, как бешенный необъезженный бык на родео. Булатов взял телефон с твердым намерением позвонить Минаеву и спросить у него, считает ли он себя счастливым. Звонок не состоялся.
- Недостаточно средств на вашем лицевом счете – Возвестил не особо приятный женский голос.
Досадно, но не самое страшное, что может случиться. Булатов не стал горевать, он вышел из комнаты и направился к Щербинину. Щербинин регулярно пополнял баланс и отличался щедростью и добродушием, он написал два полнометражных сценария, о которых помнил и мечтал продать, и каждое лето снимался в одной - двух картинах, не считая коротких эпизодов и рабочих короткометражок. О счастье он знал много.
По дороге Булатов встретил Тюжина. Тот жевал бутерброд и слушал громкую музыку.
- Что для тебя счастье? – Спросил Булатов. Тюжин вытащил один наушник. Булатов повторил вопрос.
- Терпеть не могу философские понятия и термины! – Был ответ Тюжина. – Этим философам нечем заниматься, вот они и ломают головы. Нет, чтобы субботник устроить, дерево посадить, детям конфеты подарить, придумают черти что, а ты мучайся потом. По мне так меньше парься и больше делай.
- Ну, а в чем для тебя состоит счастье? – Не унимался Булатов.
- Не знаю, тому же Колосову для счастья совсем немного надо: в икс бокс поиграть, поваляться на пляже, позагорать, кино хорошее посмотреть, с друзьями потусоваться.
- Колосов – реальный чел! – Согласился Булатов.
- А я человек амбициозный, у меня куча идей и планов, если хотя бы десятая часть из них осуществится, я буду безмерно счастлив!
- Ты крут! – Похвалил Булатов!
- Хватит рушить мой воспаленный мозг! – Опомнился Тюжин. – Мы лясы точим, а тут, между прочим, моя любимая песня по «Нашему радио». – И он вставил наушник обратно, откусил бутерброд и, жуя его, активно замотал головой в такт музыки.
Булатов отправился дальше.
Щербинин был дома, сидел за компьютером, смотрел сериал, на столе стояла кружка с недопитым чаем.
- Джим! Заходи! – Обрадовался он появлению Булатова. Булатов зашел. Сел.
- Рассказывай! – Скомандовал Щербинин.
- Мне бы позвонить… - робко начал Булатов. Щербинин молча протянул телефон. Булатов ловко набрал номер, стал ждать.
- Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети. – Возвестил все тот же неприятный женский голос.
- Вот блин! – Раздосадовано произнес Булатов, возвращая Щербинину телефон. – Слушай, чувак, что такое счастье? Не поверишь, весь день гружусь по этому поводу.
Щербинин потянулся, предвкушая долгую беседу, выдержал актерскую паузу.
- У вас философия что ли?
- Да нет, я для себя.
- Серьезно?
- Серьезней не бывает.
- Ну, тогда ты обратился по адресу! – Радостно произнес Щербинин. – По факту это вопрос серьезный и требующий тщательного разбора. У Фрейда, сам знаешь, к чему все сводится, я вот тут недавно Бодлера перечитывал…
На этих словах Булатов встал и стремительно направился к двери.
- Ты куда? – Удивился Щербинин.
- К Орловичу. Совсем забыл, я же обещал ему карточку на метро. – Отмазался Булатов и выскочил в коридор. Но Щербинина было уже не остановить, он стал цитировать Бодлера стенам:
- Бывало, по зыбям скользящие матросы
средь плаванья берут, чтоб стало веселей,
великолепных птиц, ленивых альбатросов,
сопровождающих стремленье кораблей.
Как только он людьми на палубу поставлен,
лазури властелин, неловок и уныл,
старается ступать, и тащатся бесславно
громады белые отяжелевших крыл.
Воздушный странник тот,- какой он неуклюжий!
Та птица пышная,- о, как смешит она!
Эй, трубкою тупой мазни его по клюву,
шагнув, передразни калеку-летуна...
Поэт похож на них,- царей небес волнистых:
им стрелы не страшны и буря им мила.
В изгнанье,- на земле,- средь хохота и свиста
мешают им ходить огромные крыла.
С каждым словом его голос становился все уверенней и проникновенней. Он просмаковал последний катрен, играя не только интонациями, но и мимикой, и жестами. Поставив уверенную финальную точку своего выступления, Щербинин раскланялся воображаемым слушателям, и в его голове зазвучали аплодисменты.
- Не стоит. – Скромно произнес Щербинин и снова уставился в монитор компьютера. Он был счастлив.
Булатов, действительно, направился к Орловичу. Тому было тридцать восемь, он родился в Беларуси, трижды поступал во ВГИК на сценариста, пока не поступил, через него прошел весь отечественный кинематограф последних пяти лет. Кому как не Орловичу рассказывать о счастье? Булатов открыл дверь и тут же почувствовал запах алкоголя. Орлович восседал на кровати в трусах и пил горькую!
- Булатов, твою мать! – Приветствовал он гостя. – Водку будешь?
- Да я только спросить хотел… - Протянул Булатов.
- Ты что, рехнулся? – Возмутился Орлович. – Кто ж на трезвую голову спрашивает?
Отказать было невозможно. Орловичу вообще неудобно отказывать, человек он такой.
Булатов сел на стул. Как по волшебству в руках Орловича оказался второй граненый стакан, который мгновенно наполнился до краев. «Из воздуха что ли? – Подумал Булатов. – Просто маг какой-то!»
Но удивляться было нечему – опыт, его, как говорится, не пропьешь, хотя в данном контексте подобная фраза выглядит странно.
Через час Булатов и Орлович сидели, обнявшись, оба в трусах, пели что-то народное, то ли «Ой, цветет калина», то ли «Черный ворон».
Булатов повеселел, забыл о своих размышлениях, хотелось даже танцевать. Затем приехал Алехин. Сообразили на троих. Орлович рассказывал историю о том, как Басков пропел ему сортире: «Пустите звезду в туалет», когда Орлович зашел в кабинку, чтобы пописать. Алехин рассказывал о своем гениальном романе и о том, как он любит женские прелести, Булатов же впервые за свои двадцать два года обнаружил себя с сигаретой, стоящего и с наслаждением выпускающего в атмосферу струи никотинного дыма. Сидели до утра.
Когда Булатова выписали из больницы с диагнозом «острое отравление алкоголем», на пороге его встречали все те же Орлович и Алехин. В руках у них было по бутылке светлого пива, в пакете лежали, ожидая своей очереди, еще две бутылки водки. Орлович улыбнулся и сказал:
- С возвращением тебя, Булатов!
Булатов подумал о том, что счастье – это иметь таких верных друзей, которые тебя и в больницу отвезут и до дома проводят. Он уверенно шагнул, взял у Алехина бутылку и сделал жадный глоток. Вопрос о счастье упал в пропасть, где и захлебнулся….
18. 07. 2009 г.
Полночь в Москве. Роскошно буддийское лето.
С дроботом мелким расходятся улицы в чоботах узких железных.
В черной оспе блаженствуют кольца бульваров...
Нет на Москву и ночью угомону,
Когда покой бежит из-под копыт...
Ты скажешь - где-то там на полигоне
Два клоуна засели - Бим и Бом,
И в ход пошли гребенки, молоточки,
То слышится гармоника губная,
То детское молочное пьянино:
- До-ре-ми-фа
И соль-фа-ми-ре-до.
Бывало, я, как помоложе, выйду
В проклеенном резиновом пальто
В широкую разлапицу бульваров,
Где спичечные ножки цыганочки в подоле бьются длинном,
Где арестованный медведь гуляет -
Самой природы вечный меньшевик.
И пахло до отказу лавровишней...
Куда же ты? Ни лавров нет, ни вишен...
Я подтяну бутылочную гирьку
Кухонных крупно скачущих часов.
Уж до чего шероховато время,
А все-таки люблю за хвост его ловить,
Ведь в беге собственном оно не виновато
Да, кажется, чуть-чуть жуликовато...
Чур, не просить, не жаловаться! Цыц!
Не хныкать -
Для того ли разночинцы
Рассохлые топтали сапоги,
Чтоб я теперь их предал?
Мы умрем как пехотинцы,
Но не прославим ни хищи, ни поденщины, ни лжи.
Есть у нас паутинка шотландского старого пледа.
Ты меня им укроешь, как флагом военным, когда я умру.
Выпьем, дружок, за наше ячменное горе,
Выпьем до дна...
Из густо отработавших кино,
Убитые, как после хлороформа,
Выходят толпы - до чего они венозны,
И до чего им нужен кислород...
Пора вам знать, я тоже современник,
Я человек эпохи Москвошвея, -
Смотрите, как на мне топорщится пиджак,
Как я ступать и говорить умею!
Попробуйте меня от века оторвать, -
Ручаюсь вам - себе свернете шею!
Я говорю с эпохою, но разве
Душа у ней пеньковая и разве
Она у нас постыдно прижилась,
Как сморщенный зверек в тибетском храме:
Почешется и в цинковую ванну.
- Изобрази еще нам, Марь Иванна.
Пусть это оскорбительно - поймите:
Есть блуд труда и он у нас в крови.
Уже светает. Шумят сады зеленым телеграфом,
К Рембрандту входит в гости Рафаэль.
Он с Моцартом в Москве души не чает -
За карий глаз, за воробьиный хмель.
И словно пневматическую почту
Иль студенец медузы черноморской
Передают с квартиры на квартиру
Конвейером воздушным сквозняки,
Как майские студенты-шелапуты.
Май - 4 июня 1931
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
