Накануне приснопамятных девяностых годов, не к ночи они будь помянуты, коротал я отпуск на турбазе в Прикарпатье, в часах полутора езды на рейсовом автобусе от лишенного всяческой суеты городка Коломыя.
Неподалеку от моего места отдыха в селе, живописно расположившегося на берегу горной речки, стояла новенькая, прям-таки с иголочки, церковь «одноглавка». Ну и конечно, я тут же загорелся желаньем взглянуть на тамошние иконы.
Увы, внутренние стены храма только-только готовились покрыться фресками. Кругом стояли леса и лишь над царскими вратами иконостаса, как и положено по канону, красовалась «Тайная вечеря».
Красовалась-то она красовалась, только вот мне в голову никогда не могло прийти, что придется увидеть в православном храме на месте образа многократно уменьшенную копию одноименной картины Леонардо да Винчи, которая никогда иконою-то не считалась.
Пробравшись под лесами поближе к иконостасу, я разглядел получше творение неизвестного изографа. Несомненно, некоторые способности к живописи у него присутствовали, но, так сказать, на домашнем уровне. Не это, однако, делало чужеродным его детище в этом храме. Похоже, он никогда не давал себе труда задуматься, что в церкви икона не для того, чтобы любоваться изображенным на ней сюжетом, а единственно ради содействия человеку сосредоточиться на горнем, приблизиться к нему. Не должна она отвлекать от молитвы, а наоборот, помогать посвятить себя полностью ей.
Должно быть по этой причине сюжеты икон не очень-то замысловаты по содержанию, которое довольно-таки строго нормировано. Так что художнику негде особо разгуляться. Однако однообразие сюжетов и скупость образов с лихвой возмещается умением живописца придать цельность линиям и гармонично сочетать цвета красок, чтобы потом придать глубину чувств предстоящему перед иконой верующему человеку.
Непростое это дело. Потому-то, прежде чем брать в руки кисти иконописец приводит себя в некое молитвенное состояние, в котором и пребывает во время работы. От того и рисует он не лица, а лики.
Пока я примерно так размышлял, рассматривая результат трудов неизвестного ремесленника от кисти, с лесов спустился щуплый молодой человек в перепачканном красками мятом костюме и поинтересовался:
- Нравится?
Обижать незнакомца с ходу не хотелось, и я ответил насколько сумел уклончиво:
- Необычно как-то. Вообще-то Леонардо рисовал картину, а никак не икону.
Паренек коротко прыснул в кулачок и весело сказал:
- Ничего, пусть привыкают аборигены к цивилизации.
- Раньше никогда не писали для церкви? – полюбопытствовал я.
- Приходилось. Ничего хитрого.
Я не стал спорить, а горе-иконописец продолжал:
- Халтура, как халтура – почему бы не заработать?! Сижу поэтому тут вторую неделю. Надо бы хоть на денек к себе во Львов съездить.
На том разговор между нами иссяк, и я вышел на улицу, сделал несколько шагов, обернулся и, взглянув еще раз на церквушку, хмыкнул, эк, мол, суетность над горним верх берет, а потом неожиданно в голову мысль пришла, ничего-де хорошего стране не светит при таком умонастроении человека, расписывающего иконостас православной церкви.
Дурацким тогда в силу своей обобщенности показался мне этот довод, но ведь, как в воду смотрел.
Приходи на меня посмотреть.
Приходи. Я живая. Мне больно.
Этих рук никому не согреть,
Эти губы сказали: «Довольно!»
Каждый вечер подносят к окну
Мое кресло. Я вижу дороги.
О, тебя ли, тебя ль упрекну
За последнюю горечь тревоги!
Не боюсь на земле ничего,
В задыханьях тяжелых бледнея.
Только ночи страшны оттого,
Что глаза твои вижу во сне я.
1912
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
Дизайн: Юлия Кривицкая
Продолжая работу с сайтом, Вы соглашаетесь с использованием cookie и политикой конфиденциальности. Файлы cookie можно отключить в настройках Вашего браузера.
