«Жизнь — это не то что нужно спасти. Жизнь — это лабиринт, из которого нужно найти выход.» (с)
«Вы можете получить все, что вам нужно, если только это вам и вправду нужно (с)
0.
Я… Я? Я еще здесь? Ненавижу это тело. Оно мне врет.
1.
Я теряю связи-нити-костыли-опоры.
Раздвигаю шоры-шторы, шоры штор.
Улетаю в занавеске... шакалом – какого черта? - Шагалом. Из серовского окна. Маргаритой? Да, Маргаритой лучше всего (не боровом ведь).
2.
Ненавижу симуляторы.
Жать, крутить, кнопки, стики. джой! Никакого джоя — одна нервотрепка. Ни вправо не посмотреть, ни влево. А прямо еще страшней. Лететь к миссии, лететь, чтоб разбиться. А думать? А думать, как раз не надо. Надо тысячу раз разбиться, чтоб научиться правильно жать, давить, дергать…
Ненавижу симуляторы. Я летаю без них.
3.
Лечу. Лечу, тычусь. Одна дверь, другая. Разные. Какой смысл? Ну ладно, так всегда было. Смешно. Надо выбрать и они тебе попытаются сказать. Знаешь? Подставь правильную! Нет - мозг не пудри!
Эту дверь знаю, та — чужая. Следующая — моя реальность, потом моя реальность, из которой я убежал. Потом — моя, в которой не был. Наконец, та, в которой не буду. Останавливаюсь и зависаю. Почему? Почему не буду?
Не захочу. Не захочу? Не захочу потом чего-то, а чем заполнить не знаю. Тем, что будет. А что, что там будет? Буду там я, моя тень, мой враг? Но она тоже моя? Я с ней живу. Но… снаружи. Не забыть бы додумать. Потом.
А вот — нереальность. Мне туда. Сейчас туда. В поток больного сознания. Убаюкай меня, перевари и выплюни, исцеленного.
4.
Я падаю-падаю-падаю. Высоко, глубоко и очень вширь. Вы появляетесь рядом со мной и сосредоточенно падаете вместе. Вас много. У многих магриттовские лица с яблоками, с птицами. Причем, птицы машут крыльями. Я вас знаю, знаю. Тебя знаю, тебя, а тебя нет. Знаю-знаю-знаю, не знаю. Хватит! Перестаньте сопровождать меня! Это мое личное падение! Я оплатил отдельную палату!
5.
Как только я начинал подниматься в небо, небо начинало падать на меня. Я прятался.
6.
Страшная штука лифт. Она извращает. Она поднимает и опускает, независимо от возможности самому подняться или опуститься.
7.
В детстве я часто летал. Часто. Я и сейчас летаю. Но редко. И не так, как в детстве. В детстве нужно было лишь почувствовать момент, холодок в животе, пара движений, и ты в потоке. Сейчас я долго собираюсь с силами. Я, вообще, не понимаю, как такой мешок с… ну, скажем, туша, может летать. Это мешает. Но я себя успокаиваю – это просто дано, свыше. (Вопрос веры? Не лезь в эту тему, дурак! Лучше падай). Главное, не разучиться. Сейчас будет поток — боль в подмышках адская, но я срываюсь с ветки, делаю пять-шесть судорожных взмахов и на полпути к земле ловлю поток. Полетел. Тяжело и со страхом. Как дракон. В смысле, тяжело, как дракон. Кстати, а где моя тень? Какой силуэт она имеет на поверхности? Поднимаюсь над деревьями, проводами, над полем. Как же страшно! Ну зачем, зачем мне это нужно? Весь мой полет — борьба со страхом, с собой. Впрочем, как и жизнь. Никакого восторга я не испытываю, никакое счастье меня не распирает. Я просто почему-то твердо знаю: пока можешь летать, надо летать! И жду, когда же можно будет приземлиться. А иногда я падаю. И это классно, потому как я уже не лечу, а спасаюсь. Натыкаюсь на ветку, запутываюсь в проводах, теряю поток. Я уже не лечу, я спасаюсь... и это не так страшно, потому что исход предрешен. На мне уже никакой ответственности, от меня ничего не зависит. Только вниз! Вниз в асфальт, к чертовой матери, или в лужу асфальтовую, смотря в каком времени падаю. Проснусь-то в кровати! Да? Обязательно проснусь? Опять думаю… Да падай уже, расслабься!
Я никогда не разбиваюсь.
Я просыпаюсь до рокового момента, и я счастлив, что не летаю!
Неужели это память какой-то древней курицы-недострауса? Птеродактиля долбанного? Неужели во мне так сильно живет динозавр с куриными мозгами?
Я не летаю. Так и запишите в вашей анкете! Во всяком случае, больше не летаю!
8.
Я наполняю свою жизнь заново. Нет, это слишком громко сказано, хотя я вполне представляю подобное. Это страшно. Это процесс. Долгий неуверенный. Или, наоборот, молниеносный.
У меня нет такой дыры, которую не надо зарастить, замазать, заполнить, напечатать на 3D-принтере заплатку. Это брешь. Брешь, которая мешает выздороветь. Сбитый, сломанный стержень, трещинки, потеря костылей. Чуть Сальвадор, чуть Пабло.
С другой стороны, я понимаю, что кризис миновал. Я неизбежно и уверенно возвращаюсь на этот свет. А многое уже не имеет смысла. Многое переоценено, передумано и выкинуто, как мусор. Или, наоборот, из мусора вытащено, вычищено и присвоено. Но такого мало. Дыры, бреши. Пустота. Как стена Измаила после взятия города. (Кстати, насколько она была разрушена? Плевать – красиво вышло и к черту историков).
Если опять заполнять и выкидывать, то можно стать другим. Совсем другим. Переоценка ценностей. Я хочу быть другим, я боюсь быть другим. Боюсь привыкать, жалеть, разбивать коленки, стучаться в двери, которые обходил. Спокойней стать прежним. Стыдно, но спокойней. Стыдно даже не потому, что был плохим, а потому что был шанс стать лучше (даже не лучше - иным), но испугался. Чего? Работы и неудачи. Нового. Неизведанного. Множества развилок. Даже не так. Просто можно стать сильно другим и потерять себя сегодняшнего. Пусть стократно лучшим стать, но для меня-то сегодняшнего это… все равно смерть. Не, спасибо, только что оттуда. Где момент перехода меня сегодняшнего в меня завтрашнего? На чем мы договоримся, разругаемся или молча плюнем друг другу под ноги? А, может, обнимемся на прощанье? О чем я потом буду жалеть? Я вчерашний обязательно буду. А меня сегодняшнего может и не тронуть деликатность момента.
Ориентиры. Можно долго и правильно их выращивать и увязнуть, а можно быренько восстановить из старого – память возвращается. Накидать в брешь именно старого материала – вон, сколько обломков, обрывков и тумана, тумана вокруг... слипнется, склеится и понеслось... Лечу!!! Возвращаюсь в себя до болезни. Обидно! А как иначе?
Вот и звонок с работы…
— Можешь говорить? Очень нужен!
— М-м-огу? Могу. Уже все могу.
Голос от долгого молчания сел и прорезалась хрипотца, которую я всегда хотел иметь на постоянку. Я вернулся.
Старик с извилистою палкой
И очарованная тишь.
И, где хохочущей русалкой
Над мертвым мамонтом сидишь,
Шумит кора старинной ивы,
Лепечет сказки по-людски,
А девы каменные нивы -
Как сказки каменной доски.
Вас древняя воздвигла треба.
Вы тянетесь от неба и до неба.
Они суровы и жестоки.
Их бусы - грубая резьба.
И сказок камня о Востоке
Не понимают ястреба.
стоит с улыбкою недвижной,
Забытая неведомым отцом,
и на груди ее булыжной
Блестит роса серебрянным сосцом.
Здесь девы срок темноволосой
Орла ночного разбудил,
Ее развеянные косы,
Его молчание удлил!
И снежной вязью вьются горы,
Столетних звуков твердые извивы.
И разговору вод заборы
Утесов, свержу падших в нивы.
Вон дерево кому-то молится
На сумрачной поляне.
И плачется, и волится
словами без названий.
О тополь нежный, тополь черный,
Любимец свежих вечеров!
И этот трепет разговорный
Его качаемых листов
Сюда идет: пиши - пиши,
Златоволосый и немой.
Что надо отроку в тиши
Над серебристою молвой?
Рыдать, что этот Млечный Путь не мой?
"Как много стонет мертвых тысяч
Под покрывалом свежим праха!
И я последний живописец
Земли неслыханного страха.
Я каждый день жду выстрела в себя.
За что? За что? Ведь, всех любя,
Я раньше жил, до этих дней,
В степи ковыльной, меж камней".
Пришел и сел. Рукой задвинул
Лица пылающую книгу.
И месяц плачущему сыну
Дает вечерних звезд ковригу.
"Мне много ль надо? Коврига хлеба
И капля молока,
Да это небо,
Да эти облака!"
Люблю и млечных жен, и этих,
Что не торопятся цвести.
И это я забился в сетях
На сетке Млечного Пути.
Когда краснела кровью Висла
И покраснел от крови Тисс,
Тогда рыдающие числа
Над бледным миром пронеслись.
И синели крылья бабочки,
Точно двух кумирных баб очки.
Серо-белая, она
Здесь стоять осуждена
Как пристанище козявок,
Без гребня и без булавок,
Рукой указав
Любви каменной устав.
Глаза - серые доски -
Грубы и плоски.
И на них мотылек
Крыльями прилег,
Огромный мотылек крылами закрыл
И синее небо мелькающих крыл,
Кружевом точек берег
Вишневой чертой огонек.
И каменной бабе огня многоточие
Давало и разум и очи ей.
Синели очи и вырос разум
Воздушным бродяги указом.
Вспыхнула темною ночью солома?
Камень кумирный, вставай и играй
Игор игрою и грома.
Раньше слепец, сторох овец,
Смело смотри большим мотыльком,
Видящий Млечным Путем.
Ведь пели пули в глыб лоб, без злобы, чтобы
Сбросил оковы гроб мотыльковый, падал в гробы гроб.
Гоп! Гоп! В небо прыгай гроб!
Камень шагай, звезды кружи гопаком.
В небо смотри мотыльком.
Помни пока эти веселые звезды, пламя блистающих звезд,
На голубом сапоге гопака
Шляпкою блещущий гвоздь.
Более радуг в цвета!
Бурного лета в лета!
Дева степей уж не та!
1919
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
