Императрица, ненаглядная моя,
Сегодня я проснулся,
Хотел больше не думать о Вас.
Настроиться на эту волну.
Но сегодня в нашей поликлинике была медкомиссия,
Проходили врачей, сдавали кровь.
Как на меня нахлынули воспоминания,
Как будто вчера все было.
К сожалению на приеме у терапевта,
Не смог сдержать в себе мои чувства.
Признался, проболтался Вашим коллегам что люблю Вас.
Так получилось.
Слишком много было выписок из больницы,
И я проболтался.
Теперь и в нашей поликлиники врачи знают что я Вас люблю.
Я думал все это время,
Почему я Вас полюбил.
Вы очень красивая женщина,
Но не за это, я Вас люблю,
Там много было очень красивых женщин в больнице.
Встречались просто модели.
Возможно за то, что у Вас такие необыкновенные, обжигающие глаза,
Заглядывающий прямо в душу.
Нет наверно не за это.
Я полюбил Вас.
Скорее я полюбил Вас тогда, когда узнал Вас немного поближе.
За то что Вы такая яркая,
Такая живая,
Безумно женственная,
Очень складная,
Покладистая такая,
Немножко застенчивая,
И очень желанная.
Да я так жил без женщин много лет,
И как то не сильно они нужны были мне.
Не хотел я ничего.
Но произошла насмешка судьбы в моей жизни какая то.
Я встретил Вас такую необыкновенную женщину.
Тем летом скажем в августе, если бы мне кто нибудь сказал,
Что я буду любить женщину,
И не смогу ее забыть,
Ни за что бы не поверил этому человеку.
Я постоянно задаю себе один и тот же вопрос,
Зачем мне все это?
Именно сейчас?
Я понимаю, если бы это произошло в моей жизни намного раньше,
А сейчас когда мне 47, я прожил немало уже, и тут любовь.
Такая неожиданная любовь, такое сильное чувство,
В которое я и сам уже не верю, или верю, не понимаю.
Как это случилось?
И что мне делать сейчас?
Я ни за что не поверю,
Что Вы меня не любите.
Не хочу в это верить,
Ни за что.
Пытаюсь взять себя в руки,
Но невозможно это сделать.
Я не мог так ошибиться в Вас,
Императрица, ненаглядная моя.
Потому что искусство поэзии требует слов,
я - один из глухих, облысевших, угрюмых послов
второсортной державы, связавшейся с этой,-
не желая насиловать собственный мозг,
сам себе подавая одежду, спускаюсь в киоск
за вечерней газетой.
Ветер гонит листву. Старых лампочек тусклый накал
в этих грустных краях, чей эпиграф - победа зеркал,
при содействии луж порождает эффект изобилья.
Даже воры крадут апельсин, амальгаму скребя.
Впрочем, чувство, с которым глядишь на себя,-
это чувство забыл я.
В этих грустных краях все рассчитано на зиму: сны,
стены тюрем, пальто, туалеты невест - белизны
новогодней, напитки, секундные стрелки.
Воробьиные кофты и грязь по числу щелочей;
пуританские нравы. Белье. И в руках скрипачей -
деревянные грелки.
Этот край недвижим. Представляя объем валовой
чугуна и свинца, обалделой тряхнешь головой,
вспомнишь прежнюю власть на штыках и казачьих нагайках.
Но садятся орлы, как магнит, на железную смесь.
Даже стулья плетеные держатся здесь
на болтах и на гайках.
Только рыбы в морях знают цену свободе; но их
немота вынуждает нас как бы к созданью своих
этикеток и касс. И пространство торчит прейскурантом.
Время создано смертью. Нуждаясь в телах и вещах,
свойства тех и других оно ищет в сырых овощах.
Кочет внемлет курантам.
Жить в эпоху свершений, имея возвышенный нрав,
к сожалению, трудно. Красавице платье задрав,
видишь то, что искал, а не новые дивные дивы.
И не то чтобы здесь Лобачевского твердо блюдут,
но раздвинутый мир должен где-то сужаться, и тут -
тут конец перспективы.
То ли карту Европы украли агенты властей,
то ль пятерка шестых остающихся в мире частей
чересчур далека. То ли некая добрая фея
надо мной ворожит, но отсюда бежать не могу.
Сам себе наливаю кагор - не кричать же слугу -
да чешу котофея...
То ли пулю в висок, словно в место ошибки перстом,
то ли дернуть отсюдова по морю новым Христом.
Да и как не смешать с пьяных глаз, обалдев от мороза,
паровоз с кораблем - все равно не сгоришь от стыда:
как и челн на воде, не оставит на рельсах следа
колесо паровоза.
Что же пишут в газетах в разделе "Из зала суда"?
Приговор приведен в исполненье. Взглянувши сюда,
обыватель узрит сквозь очки в оловянной оправе,
как лежит человек вниз лицом у кирпичной стены;
но не спит. Ибо брезговать кумполом сны
продырявленным вправе.
Зоркость этой эпохи корнями вплетается в те
времена, неспособные в общей своей слепоте
отличать выпадавших из люлек от выпавших люлек.
Белоглазая чудь дальше смерти не хочет взглянуть.
Жалко, блюдец полно, только не с кем стола вертануть,
чтоб спросить с тебя, Рюрик.
Зоркость этих времен - это зоркость к вещам тупика.
Не по древу умом растекаться пристало пока,
но плевком по стене. И не князя будить - динозавра.
Для последней строки, эх, не вырвать у птицы пера.
Неповинной главе всех и дел-то, что ждать топора
да зеленого лавра.
Декабрь 1969
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
Дизайн: Юлия Кривицкая
Продолжая работу с сайтом, Вы соглашаетесь с использованием cookie и политикой конфиденциальности. Файлы cookie можно отключить в настройках Вашего браузера.
Авторизация
Камертон
