Блестящий Сашкин Ниссан въехал в село с оптимистичным названием «Дудкино-Румянцево», Аделина увидела на дороге соответсвующий знак. Проехав от знака шесть километров по лесной дороге, притормозили возле высоких решетчатых ворот, за которыми виднелись обширные угодья с бревенчатыми постройками. Сашка набрал с телефона номер, и через пару секунд ворота разъехались в стороны, приглашая гостей.
- А Палеодор не отсталый реакционер-старовер. Может у него здесь и камеры есть? – вяло заметила Аделина, стараясь получше оглядеться. Проехали еще метров сто и остановились на широкой стоянке, довольно плотно уставленной машинами. Среди них выделялся особенно отполированный и гламурный лексус с темной тонировкой стекол.
- Дальше расходимся. Мужчины и женщины отдельно. Тебя проводят в женский коттедж. Увидимся вечером. Пока. – Угрюмо и устало проговорил Сашка, выключая двигатель. Он не смотрел на Аделину, думал о чем-то своем и нервно крутил в руке пачку сигарет.
Аделина не успела толком понять Сашкино сообщение, как вдруг к машине подошли две женщины в длинных плотных юбках. Они были одеты наспех, в слегка накинутых на головы платках и в расстегнутых пальто, мешковатых, будто с чужого плеча. Обе женщины улыбались Аделине радушно, словно ждали ее не один день. Подскочив и подхватив по обе стороны под руки, начали щебетать о погоде, природе, внезапно просиявшем небе и добрых предзнаменованиях, озарявших прибытие Аделины в обитель Святого Крыла. Щебетали и увлекали ее к дорожке, уводящей наискось немного в сторону от стоянки к огромному бревенчатому коттеджу. Аделина пыталась оглядываться на Сашку и пыталась понять, есть ли в происходящем какая-то опасность. Но тетушки были милыми и ласковыми, убаюкивали и успокаивали. Две сказочные феи. Или две птички, соскучившиеся по пению.
Вокруг дома стайками метались другие феи, суетясь по хозяйству. Одни тащили ведра, другие – банные веники, третьи держали в каждой руке по коврику. И все они выглядели отрешенными и сосредоточенными. А заметив Аделину, улыбались ей как своей.
- Аделиночка, раздевайся, моя хорошая, обувь сюда, куртку сюда, - щебетала одна из сопровождающих, затащив наконец Аделину сквозь кованые двери в дом. Другая тут же забирала из рук растерянной гостьи вещи и раскладывала по местам. Сумку Аделина не отдала.
Внутри было уютнее и просторнее, чем снаружи. К удивлению, в доме было полно современной мебели и техники, включая мониторы на стенах и кожаные диваны в холлах. По витой лестнице с полированными перилами они поднялись на второй этаж. Там ожидал узкий длинный коридор, упиравшийся в высокое во всю стену полукруглое окно, а по бокам рядами выстроились, как солдатики, одинаковые двери в комнаты. Теперь стало больше похоже на придорожный отель.
Феи проводили гостью, постепенно превращавшуюся в пленницу, до самой дальней двери. Аделина толкнула ее, машинально нажав на ручку, и та открылась. «Они их не запирают», - отметила для себя на будущее и вошла.
Комната была миниатюрной кельей, в которой помещались только полуторная кровать, письменный стол, стул и небольшой шкаф с раздвижными створками. Окошко было скорее форточкой, и освещало комнату слабо. Втроем они могли здесь только постоять и выйти, потому что расположиться в этой конуре мог только кто-то один и то не особенно-то удобно.
- Аделинушка, золотко, вот твой шкафчик, давай сумку поставлю, - пела фея, которая была старше другой. Вблизи стало понятно - ей не меньше сорока. А второй слегка за двадцать.
- Как хоть вас зовут? – выдохнула Аделина, усевшись на застеленную аккуратно кровать в полном бессилии.
- Дорофея, - быстро ответила старшая, явно ожидая этого вопроса.
Аделина улыбнулась – ее даже зовут Доро-фея!
- А я Иустинья, - радостно сообщила другая фея, стоя на пороге и рассматривая Аделину с ног до головы с неприкрытым любопытством.
- Как интересно, - бормотала Аделина, поглядывая на стены и потолок этой камеры-одиночки. – Интересно, как долго мне ждать вашего Палеодора? Он сюда придет?
- Палеодора? – удивленно уставились на нее обе феи, произнеся имя учителя почти хором.
- А что такое? – начинала подозревать неладное Аделина.
- Да он здесь не бывает, он живет не здесь. А зачем Палеодор? – тараторила молодая фея Иустинья.
- Как это зачем? Я ж к нему! – встала в полный рост Аделина, оказавшись лицом к лицу с Дорофеей. Та была чуть пониже, и потому уткнулась носом прямо в надушенный шарфик гостьи.
- Нет, милая, Палеодор письменно только, а лицезреть его можно по особому распоряжению, если сам повелит. И противиться нельзя. Так уж. – Дорофея запричитала, забубнила что-то еще, и вышла в коридор, сотворяя движение рукой, отдаленно напоминающее крестное знамение, но только не крестообразно, а кругообразно - двумя пальцами, как староверы. Она обводила свое лицо по контуру и сдувала с пальцев невидимую пыль.
- Нет-нет, погодите, дорогие мои, так не пойдет. Иустинья! Скажи, как найти Палеодора, мне нужен именно он!
Иустинья вошла в комнату и присела на краешек стула. Дорофея оставалась снаружи, потеряв к Аделине интерес.
- Аделиночка, дорогая, вы только не волнуйтесь. Все сначала волнуются. Это суета в вас мирская кипит. Потом она угомонится, попритухнет, и придет умиротворение. А потом в душе будет радость. Вы главное не думайте много. Пусть все идет как идет. А Палеодору вы напишете ваши вопросики. Мы передадим. Он ответит, весточку вам лично рукой своей напишет. – Иустинья говорила тихо, нежно поглаживая Аделину по плечу, как ребенка.
- Приехали, - заключила Аделина, аккуратно убрав с себя руку феи. - Исцелять он меня на бумаге будет? – все-таки повысила голос она.
- Целительная сила не нуждается в материи, она через энергетические потоки к нам пробирается в душу. Но ты все поймешь потом, не суетись, милая. Все сначала вопросы задают, суетятся. А после погружения успокаиваются. – Причитала старшая, начиная тихонько тянуть за рукав младшую к выходу.
- Ах я милая, говорите? – язвила Аделина, вспоминая Сашку последними словами. Ей захотелось сейчас лежать на операционном столе в институте имени Герцена под ножом первого попавшегося хирурга, и чтобы он уже начинал удалять ей все плохое без всяких исцеляющих потоков и лишних вопросов. – Кто тут у вас главный? Кто начальник общежития? Старшая пионервожатая, воспитатель кто? Руководство зовите!
Лицо Аделины порозовело, кровь прилила, руки вздрагивали. Она подскочила и вынула из шкафа сумку, громко уронив какие-то металлические вешалки. Обе феи испуганно сорвались и умчались, спотыкаясь и путаясь в тяжелых юбках. Аделина пыталась наладить дыхание и старалась выдыхать медленно и много.
- Приехали, - опять произнесла она, успокаивая себя этим словом и пытаясь реанимировать телефон. Она твердо решила позвонить Ручкину и сообщить о своем решении госпитализироваться в институт.
В комнате, так и оставшейся открытой нараспашку, установилась полная тишина, которой не найдешь в городе. Тишина дачная, загородная, пряная. Непривычно легкая и невинная, как и эти две кулемы в юбках. Вот ведь что делает секта с людьми посреди двадцать первого века. А ведь они могли бы сейчас, - думала грустно Аделина, - в университетах учиться, диссертации писать, бизнес вести, детей рожать, на курорт ездить. А они в бушлатах двор метут.
Попытавшись заглянуть в окошко, Аделина поняла, что увидеть в нем что-то не получится, так как подойти близко к раме мешают шкаф и стол. Аделина пыталась представить начальницу этого религиозного общежития. Тетку лет пятидесяти, толстую и суровую надсмотрщицу, которая запрет ее здесь навсегда. А за побег будет сечь на конюшне. Она ждала, что вот-вот войдет кошмарная баба и займется ее перевоспитанием.
Но никто не шел. Аделина прилегла на кровать, продолжая напряженно ждать. И все равно никого. Можно было конечно попробовать сбежать, двери тут запирать не принято. И до ворот не так далеко.
Она снова принялась терзать телефон, хотела вызвать такси. Но связь не работала. Аделина поводила телефоном по сторонам, вышла в коридор и прошла его до конца – связь отсутствовала. Аномальная зона, бермудский треугольник. Палеодор наверное вместе с камерами и глушители сотовой связи не забыл поставить. «Ай да ясновидящий, ай да молодец!» - приговаривала Аделина, медленно изучая коридор на предмет связи.
Добравшись до большого во всю стену окна, она подошла и прижала лоб к стеклу, почувствовав приятный холодок.
За окном открывалась обширная зона наблюдения. Хозяйственные феи разошлись, и их заменили феи огородные, в замызганных фартуках и толстых резиновых перчатках, с лопатами, граблями и совками. Они занимались клумбой, удаляя с нее остатки осеннего сухоцвета и мусора, засыпая торфом и укрывая на зиму кусками черной ткани. И все в юбках, и все в платках. «Господи, как же он вас сюда заманивает?» - размышляла Аделина, рассеянно наблюдая за чужой работой.
Она все больше ненавидела этого загадочного ясновидящего, который мог превращать живых людей в идиотов, в истуканов, потерявших волю к жизни. Сашка еще как-то держался, наезжал сюда периодами, оставаясь все же в собственной колее, отдавая часть себя семье, ребенку, работе. Но ведь еще немного, и Палеодор его тоже сюда загонит вместе с Милой и Максимкой. И будут всей семьей клумбы ему копать и коврики чистить. Но ведь не бывает добровольного рабства. Здесь кроется нечто большее. Не может человек вдруг без причины взять и отдаться в руки мошеннику.
Телефон окончательно погас. Бежать некуда. Не идти же через лес пешком. Придется ждать начальство.
Поникшая поплелась Аделина в келью, села за стол и достала Мишины письма, развязала ленточку и разложила широким веером. Стала по датам проверять, по порядку перекладывать. И бережно держа в руках потертые листочки, читала.
Три старухи с вязаньем в глубоких креслах
толкуют в холле о муках крестных;
пансион "Аккадемиа" вместе со
всей Вселенной плывет к Рождеству под рокот
телевизора; сунув гроссбух под локоть,
клерк поворачивает колесо.
II
И восходит в свой номер на борт по трапу
постоялец, несущий в кармане граппу,
совершенный никто, человек в плаще,
потерявший память, отчизну, сына;
по горбу его плачет в лесах осина,
если кто-то плачет о нем вообще.
III
Венецийских церквей, как сервизов чайных,
слышен звон в коробке из-под случайных
жизней. Бронзовый осьминог
люстры в трельяже, заросшем ряской,
лижет набрякший слезами, лаской,
грязными снами сырой станок.
IV
Адриатика ночью восточным ветром
канал наполняет, как ванну, с верхом,
лодки качает, как люльки; фиш,
а не вол в изголовьи встает ночами,
и звезда морская в окне лучами
штору шевелит, покуда спишь.
V
Так и будем жить, заливая мертвой
водой стеклянной графина мокрый
пламень граппы, кромсая леща, а не
птицу-гуся, чтобы нас насытил
предок хордовый Твой, Спаситель,
зимней ночью в сырой стране.
VI
Рождество без снега, шаров и ели,
у моря, стесненного картой в теле;
створку моллюска пустив ко дну,
пряча лицо, но спиной пленяя,
Время выходит из волн, меняя
стрелку на башне - ее одну.
VII
Тонущий город, где твердый разум
внезапно становится мокрым глазом,
где сфинксов северных южный брат,
знающий грамоте лев крылатый,
книгу захлопнув, не крикнет "ратуй!",
в плеске зеркал захлебнуться рад.
VIII
Гондолу бьет о гнилые сваи.
Звук отрицает себя, слова и
слух; а также державу ту,
где руки тянутся хвойным лесом
перед мелким, но хищным бесом
и слюну леденит во рту.
IX
Скрестим же с левой, вобравшей когти,
правую лапу, согнувши в локте;
жест получим, похожий на
молот в серпе, - и, как чорт Солохе,
храбро покажем его эпохе,
принявшей образ дурного сна.
X
Тело в плаще обживает сферы,
где у Софии, Надежды, Веры
и Любви нет грядущего, но всегда
есть настоящее, сколь бы горек
не был вкус поцелуев эбре и гоек,
и города, где стопа следа
XI
не оставляет - как челн на глади
водной, любое пространство сзади,
взятое в цифрах, сводя к нулю -
не оставляет следов глубоких
на площадях, как "прощай" широких,
в улицах узких, как звук "люблю".
XII
Шпили, колонны, резьба, лепнина
арок, мостов и дворцов; взгляни на-
верх: увидишь улыбку льва
на охваченной ветров, как платьем, башне,
несокрушимой, как злак вне пашни,
с поясом времени вместо рва.
XIII
Ночь на Сан-Марко. Прохожий с мятым
лицом, сравнимым во тьме со снятым
с безымянного пальца кольцом, грызя
ноготь, смотрит, объят покоем,
в то "никуда", задержаться в коем
мысли можно, зрачку - нельзя.
XIV
Там, за нигде, за его пределом
- черным, бесцветным, возможно, белым -
есть какая-то вещь, предмет.
Может быть, тело. В эпоху тренья
скорость света есть скорость зренья;
даже тогда, когда света нет.
1973
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
Дизайн: Юлия Кривицкая
Продолжая работу с сайтом, Вы соглашаетесь с использованием cookie и политикой конфиденциальности. Файлы cookie можно отключить в настройках Вашего браузера.
