Андрей вышел из винного магазина, на ходу укладывая в портфель бутылку виски. «Надо было водку купить, она дешевле», – тоскливо подумал он. Дела последнее время шли из рук вон плохо, и с деньгами было туго. К Маше пойти или дома напиться в гордом одиночестве? Дома тошно, но Маша такая душная – все замуж хочет, особенно сейчас, когда Света ушла.
– Андрей!
Андрей остановился, вглядываясь в прохожих.
– Андрей! Ростовцев!
Взгляд Андрея нашел зовущего. Парень, как парень, одет стильно, но неброско. Ноль узнавания.
– Ростовцев, это ж я – Круглов! Леша! 34-ая школа!
– А, привет! Дружище! Как дела? Сколько лет, сколько зим! – Андрей изобразил радость. Как-то неудобно стало признаться, что никакого Круглова он не помнит.
Через десять минут разговора о школьном прошлом Ростовцев уже был уверен, что перед ним одноклассник, но… так и не помнил, кто именно. Наверное, серая мышка какая-то – они не запоминаются. Кстати, о мышках:
– А помнишь, был у нас… постой… мы прозвали его еще «Минздрав предупреждает» или Минпред сокращенно. Я еще глупый стишок написал тогда. Оттуда, собственно, все и пошло. Как же там было? Гнусный такой тип – не компанейский. Не пил, не курил и нам все объяснял, как это вредно. Леня, что ли? Не вспомню никак. – Андрей явно досадовал, что не может вспомнить какие-то эпизоды из прошлого.
– Не напрягайся так, забей!
– Да нет, нет. Вертится имя в голове. Сейчас…
– Леша.
– Что?
– «Минздрав предупредил, чтоб Леша не курил…» и так далее… Я и есть Минпред. Конечно, занудой я тогда был, но никогда не думал, что к тому же был и «гнусным типом», – Леша криво усмехнулся и продолжил, – У меня отец от рака умер, а его отец, то бишь дед мой – от цирроза. Один курильщик заядлый, другой алкоголик. Вот меня мать с бабушкой и стращали.
Дурацкая липкая пауза повисла в воздухе. Андрею захотелось исчезнуть, раствориться… Он попытался замять неловкость:
– Да, глупый стишок. Дураки мы были… А, давай, сходим куда-нибудь! Посидим, еще повспоминаем…
– Пожалуй, не стоит. Вроде, все вспомнили.
Да не вспомнили же толком ни хрена! Андрей понимал, в какую нелепую ситуацию вляпался, но Минздрав с Лешей у него по-прежнему не вязался.
– Ладно, как знаешь. Постой, а сам-то как? Как живешь, где работаешь?
– Нормально живу. Владею сетью магазинов. Ты у меня только-что виски купил. Давай, мужик, прощай!
– Оператор, эпизод закончен. Выключайте симулятор и через десять минут начинайте будить пациента. Всем спасибо! Профессор, что Вы скажете?
– Смотрите, он по-прежнему считает себя вымышленным Ростовцевым. Опять покупает виски в своем же магазине, не подозревая об этом. Слушает рассказ о своем же отце и своем деде, как о чужих. Но… он впервые вспомнил о Минпреде – своей школьной кличке, с которой, как мы полагаем, и началось развитие болезни.
– Да, профессор! Я был ошарашен! Не смог быстро сообразить, как быть, поэтому перевел акцент на себя.
– И абсолютно правильно сделали. Еще рано. И не с этого он должен начать вспоминать себя. Но в любом случае это прогресс. Определенно.
Я посетил тебя, пленительная сень,
Не в дни веселые живительного Мая,
Когда, зелеными ветвями помавая,
Манишь ты путника в свою густую тень;
Когда ты веешь ароматом
Тобою бережно взлелеянных цветов:
Под очарованный твой кров
Замедлил я моим возвратом.
В осенней наготе стояли дерева
И неприветливо чернели;
Хрустела под ногой замерзлая трава,
И листья мертвые, волнуяся, шумели.
С прохладой резкою дышал
В лицо мне запах увяданья;
Но не весеннего убранства я искал,
А прошлых лет воспоминанья.
Душой задумчивый, медлительно я шел
С годов младенческих знакомыми тропами;
Художник опытный их некогда провел.
Увы, рука его изглажена годами!
Стези заглохшие, мечтаешь, пешеход
Случайно протоптал. Сошел я в дол заветный,
Дол, первых дум моих лелеятель приветный!
Пруда знакомого искал красивых вод,
Искал прыгучих вод мне памятной каскады:
Там, думал я, к душе моей
Толпою полетят виденья прежних дней...
Вотще! лишенные хранительной преграды,
Далече воды утекли,
Их ложе поросло травою,
Приют хозяйственный в нем улья обрели,
И легкая тропа исчезла предо мною.
Ни в чем знакомого мой взор не обретал!
Но вот, по-прежнему, лесистым косогором,
Дорожка смелая ведет меня... обвал
Вдруг поглотил ее... Я стал
И глубь нежданную измерил грустным взором.
С недоумением искал другой тропы.
Иду я: где беседка тлеет,
И в прахе перед ней лежат ее столпы,
Где остов мостика дряхлеет.
И ты, величественный грот,
Тяжело-каменный, постигнут разрушеньем
И угрожаешь уж паденьем,
Бывало, в летний зной прохлады полный свод!
Что ж? пусть минувшее минуло сном летучим!
Еще прекрасен ты, заглохший Элизей.
И обаянием могучим
Исполнен для души моей.
Тот не был мыслию, тот не был сердцем хладен,
Кто, безымянной неги жаден,
Их своенравный бег тропам сим указал,
Кто, преклоняя слух к таинственному шуму
Сих кленов, сих дубов, в душе своей питал
Ему сочувственную думу.
Давно кругом меня о нем умолкнул слух,
Прияла прах его далекая могила,
Мне память образа его не сохранила,
Но здесь еще живет его доступный дух;
Здесь, друг мечтанья и природы,
Я познаю его вполне:
Он вдохновением волнуется во мне,
Он славить мне велит леса, долины, воды;
Он убедительно пророчит мне страну,
Где я наследую несрочную весну,
Где разрушения следов я не примечу,
Где в сладостной сени невянущих дубров,
У нескудеющих ручьев,
Я тень священную мне встречу.
1834
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
