Я не откажусь снова прожить свою жизнь от начала до конца. Я только попрошу права, которым пользуются авторы: исправить во втором издании ошибки первого
Этот забавный случай рассказан отцом моего друга. Тогда мы были молоды, родители были живы, а мы очень любили слушать их рассказы, потому что… потому что это были интересные люди, образованные, начитанные, с тонким чувством юмора и самоиронии – цвет тбилисской интеллигенции. Да, была такая тонкая прослойка. Ладно, вернемся к отцу моего друга. Так как рассказчик он был великолепный, многие обороты и метафоры мне запомнились, и я ничтоже сумняшеся их слямзил.
Итак, шел тот поздно вечером домой, сворачивал с Руставели на Верийский спуск (это центр Тбилиси). Было уже темно, и лил проливной дождь. Около гостиницы «Иверия» (там сейчас другая высотка) в большой красивой парадной - пока не могу назвать подъездом эту красивейшую часть старинного дома - прятались от дождя прохожие, среди которых был пожилой шарманщик. Нет, все же про "парадную" я скажу пару слов. Именно так называеют эту часть дома в Питере и Тбилиси. Москвичи же говорят "парадное". Точно так же в Тбилиси говорят почти всегда бурак, а не свекла. Превратности развития языка, что тут скажешь? Впрочем, вернемся в тбилисскую дождливую ночь и снова заглянем в... подъезд. Точнее, выглянем из него на улицу.
Вдруг на улице появилась возрастная супружеская пара за пятьдесят: она - монументальная матрона с каменным лицом а-ля Фрекен Бок и он - тщедушный маленький суетящийся человечек. Чрезвычайно аккуратно зачесанная тремя-четырьмя волосками подчеркивала его портрет. Они в нерешительности остановились перед большой лужей. Застывший на мгновение человечек встрепенулся, вскинул голову и не без усилия поднял свою супругу на руки. Это походило на неудачный подход к штанге – поднять он ее поднял, а вот над головой выжать уже не смог. Так, как бы в незаконченном толчке или жиме, он и пошел через лужу. Подъезд хором ахнул и замер в ожидании. Ему было тяжело, он шатался, пыхтел, но шел…
И тут... шарманщик не выдержал и проявил личное участие в этой трогательной мизансцене - он бросил шапку оземь, выскочил из подъезда под проливной дождь, выбежал прямо на середину лужи и – вах, чири ме*! - пятясь перед нашими героями, заиграл на шарманке что-то очень бравурное... Я подумал, жаль цветочницы в подъезде не было – лепестки роз под ноги были бы очень кстати.
Промокли все. Человечек благополучно донес свою пассию до противоположного края лужи, где она грациозно выскользнула из его дрожащих рук и уверенно встала на ноги, а ее герой одухотворенно улыбнулся, не веря в свою локальную победу, и машинально промокнул и без того мокрую лысину. Пара торжественно проследовала в подъезд. Шарманщик, промокший до нитки, с полными воды туфлями, но чрезвычайно довольный собой, тоже вернулся в подъезд, хотя от дождя прятаться ему было уже не за чем. Но зато он участвовал в сотворении истинной красоты, он только что творил!Подъезд встретил трио аплодисментами, народ потеснился, предоставляя им лучшие места.
Дождь в городе. Он многое смывает, в том числе и различия между нами.
----
* шени чири ме – груз. Дословно «твою беду – мне!». Т.е. заберу твои несчастья, лишь бы тебе было хорошо. То бишь – красавчег!)
От отца мне остался приёмник — я слушал эфир.
А от брата остались часы, я сменил ремешок
и носил, и пришла мне догадка, что я некрофил,
и припомнилось шило и вспоротый шилом мешок.
Мне осталась страна — добрым молодцам вечный наказ.
Семерых закопают живьём, одному повезёт.
И никак не пойму, я один или семеро нас.
Вдохновляет меня и смущает такой эпизод:
как Шопена мой дед заиграл на басовой струне
и сказал моей маме: «Мала ещё старших корить.
Я при Сталине пожил, а Сталин загнулся при мне.
Ради этого, деточка, стоило бросить курить».
Ничего не боялся с Трёхгорки мужик. Почему?
Потому ли, как думает мама, что в тридцать втором
ничего не бояться сказала цыганка ему.
Что случится с Иваном — не может случиться с Петром.
Озадачился дед: «Как известны тебе имена?!»
А цыганка за дверь, он вдогонку а дверь заперта.
И тюрьма и сума, а потом мировая война
мордовали Ивана, уча фатализму Петра.
Что печатными буквами писано нам на роду —
не умеет прочесть всероссийский народный Смирнов.
«Не беда, — говорит, навсегда попадая в беду, —
где-то должен быть выход». Ба-бах. До свиданья, Смирнов.
Я один на земле, до смешного один на земле.
Я стою как дурак, и стрекочут часы на руке.
«Береги свою голову в пепле, а ноги в тепле» —
я сберёг. Почему ж ты забыл обо мне, дураке?
Как юродствует внук, величаво немотствует дед.
Умирает пай-мальчик и розгу целует взасос.
Очертанья предмета надёжно скрывают предмет.
Вопрошает ответ, на вопрос отвечает вопрос.
1995
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
