Мороженое по-грузински звучит «нАкини». Точнее «к» звучит не как русское, а как очень твердое «кх». Но в нашем случае это абсолютно не важно, а хотите поизучать грузинский, обращайтесь. Его всегда можно было купить не только в магазине или у уличных стационарных торговцев мороженым, но и у разносчиков. Вот тут я погорячился – не всегда. Вполне можно было прийти в магазин, а его нет – кончилось. Специализированных киосков, как в Москве, в Тбилиси не было, но были намоленные места, куда из магазинов вытаскивали коробки с мороженым, выходил продавец и… мороженое сметали. Может, меня подводит память, но я помню два вида этого чудо-десерта: стаканчик и эскимо (цилиндр на палочке, облитый шоколадом). Оба были очень вкусные, настоящие.
Так вот, третья каста торговцев мороженым – это разносчики.
Разносчики толкали перед собой тележку, внутри которой лежало мороженое, защищенное от безумной жары брикетами сухого льда. Стоило оно на пару копеек дороже магазинного, зато не надо было далеко ходить. Разносчиками были в основном курды, для которых грузинская фонетика («нАкини») была делом непростым, да и русская («морОженое») – тоже. Они выработали свой вариант слова, и продукт называли «марОжни». Они упорно, как пилигримы Бродского, шли от дома к дому в адской жаре, толкали тяжелую тележку и зычным голосом, нараспев, с призывной интонацией, ничуть не хуже Майкла Баффера, кричали «марожни-марожни – ма-а-а-а-а-р-О-О-О-жни-и-и!» В каждом дворе они останавливались и немного ждали. Тем временем в доме начиналось мельтешение в окнах, копошение, и слышалось звякание мелочи. «Купи 3», «купи 5», «много не покупай», «мне стаканчик, если есть». Вскоре к разносчику выстраивалась небольшая очередь. В основном это были «эмиссары» – детишки. А родители наблюдали процесс из окон. Событие, однако! Да и жара к тому же… Сейчас полегчает.
Одинокая птица над полем кружит.
Догоревшее солнце уходит с небес.
Если шкура сера и клыки что ножи,
Не чести меня волком, стремящимся в лес.
Лопоухий щенок любит вкус молока,
А не крови, бегущей из порванных жил.
Если вздыблена шерсть, если страшен оскал,
Расспроси-ка сначала меня, как я жил.
Я в кромешной ночи, как в трясине, тонул,
Забывая, каков над землей небосвод.
Там я собственной крови с избытком хлебнул -
До чужой лишь потом докатился черед.
Я сидел на цепи и в капкан попадал,
Но к ярму привыкать не хотел и не мог.
И ошейника нет, чтобы я не сломал,
И цепи, чтобы мой задержала рывок.
Не бывает на свете тропы без конца
И следов, что навеки ушли в темноту.
И еще не бывает, чтобы я стервеца
Не настиг на тропе и не взял на лету.
Я бояться отвык голубого клинка
И стрелы с тетивы за четыре шага.
Я боюсь одного - умереть до прыжка,
Не услышав, как лопнет хребет у врага.
Вот бы где-нитьбудь в доме светил огонек,
Вот бы кто-нибудь ждал меня там, вдалеке...
Я бы спрятал клыки и улегся у ног.
Я б тихонько притронулся к детской щеке.
Я бы верно служил, и хранил, и берег -
Просто так, за любовь! - улыбнувшихся мне...
...Но не ждут, и по-прежнему путь одинок,
И охота завыть, вскинув морду к луне.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
