Мороженое по-грузински звучит «нАкини». Точнее «к» звучит не как русское, а как очень твердое «кх». Но в нашем случае это абсолютно не важно, а хотите поизучать грузинский, обращайтесь. Его всегда можно было купить не только в магазине или у уличных стационарных торговцев мороженым, но и у разносчиков. Вот тут я погорячился – не всегда. Вполне можно было прийти в магазин, а его нет – кончилось. Специализированных киосков, как в Москве, в Тбилиси не было, но были намоленные места, куда из магазинов вытаскивали коробки с мороженым, выходил продавец и… мороженое сметали. Может, меня подводит память, но я помню два вида этого чудо-десерта: стаканчик и эскимо (цилиндр на палочке, облитый шоколадом). Оба были очень вкусные, настоящие.
Так вот, третья каста торговцев мороженым – это разносчики.
Разносчики толкали перед собой тележку, внутри которой лежало мороженое, защищенное от безумной жары брикетами сухого льда. Стоило оно на пару копеек дороже магазинного, зато не надо было далеко ходить. Разносчиками были в основном курды, для которых грузинская фонетика («нАкини») была делом непростым, да и русская («морОженое») – тоже. Они выработали свой вариант слова, и продукт называли «марОжни». Они упорно, как пилигримы Бродского, шли от дома к дому в адской жаре, толкали тяжелую тележку и зычным голосом, нараспев, с призывной интонацией, ничуть не хуже Майкла Баффера, кричали «марожни-марожни – ма-а-а-а-а-р-О-О-О-жни-и-и!» В каждом дворе они останавливались и немного ждали. Тем временем в доме начиналось мельтешение в окнах, копошение, и слышалось звякание мелочи. «Купи 3», «купи 5», «много не покупай», «мне стаканчик, если есть». Вскоре к разносчику выстраивалась небольшая очередь. В основном это были «эмиссары» – детишки. А родители наблюдали процесс из окон. Событие, однако! Да и жара к тому же… Сейчас полегчает.
Зверинец коммунальный вымер.
Но в семь утра на кухню в бигуди
Выходит тетя Женя и Владимир
Иванович с русалкой на груди.
Почесывая рыжие подмышки,
Вития замороченной жене
Отцеживает свысока излишки
Премудрости газетной. В стороне
Спросонья чистит мелкую картошку
Океанолог Эрик Ажажа -
Он только из Борнео.
Понемножку
Многоголосый гомон этажа
Восходит к поднебесью, чтобы через
Лет двадцать разродиться наконец,
Заполонить мне музыкою череп
И сердце озадачить.
Мой отец,
Железом завалив полкоридора,
Мне чинит двухколесный в том углу,
Где тримушки рассеянного Тёра
Шуршали всю ангину. На полу -
Ключи, колеса, гайки. Это было,
Поэтому мне мило даже мыло
С налипшим волосом...
У нас всего
В избытке: фальши, сплетен, древесины,
Разлуки, канцтоваров. Много хуже
Со счастьем, вроде проще апельсина,
Ан нет его. Есть мненье, что его
Нет вообще, ах, вот оно в чем дело.
Давай живи, смотри не умирай.
Распахнут настежь том прекрасной прозы,
Вовеки не написанной тобой.
Толпою придорожные березы
Бегут и опрокинутой толпой
Стремглав уходят в зеркало вагона.
С утра в ушах стоит галдеж ворон.
С локомотивом мокрая ворона
Тягается, и головной вагон
Теряется в неведомых пределах.
Дожить до оглавления, до белых
Мух осени. В начале букваря
Отец бежит вдоль изгороди сада
Вслед за велосипедом, чтобы чадо
Не сверзилось на гравий пустыря.
Сдается мне, я старюсь. Попугаев
И без меня хватает. Стыдно мне
Мусолить малолетство, пусть Катаев,
Засахаренный в старческой слюне,
Сюсюкает. Дались мне эти черти
С ободранных обоев или слизни
На дачном частоколе, но гудит
Там, за спиной, такая пропасть смерти,
Которая посередине жизни
Уже в глаза внимательно глядит.
1981
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
