Про «хочу» и целебные свойства любви (На конкурс «Поскребя страницы»)
Наши желания стары, как мир. Родных, отправляющихся в дальнюю поездку за тридевять земель, мы снабжаем длинным списком поручений и покупок, уверенные – уж там-то есть всё и даже больше. Как будто командированному заграницей больше делать нечего, как прочесывать торговые точки в поисках сувениров да подарков. Ладно бы ещё желания были незатейливые: найти какие-нибудь раритетные «цацки», причем, несусветной красоты и обязательно за баснословные суммы в «зеленых» или разбиться в лепешку, но достать мечту любой девушки – волшебное зеркальце, внушающее обладательнице, что прекрасней хозяйки на всем белом свете не сыскать. Так нет же, некоторые романтические натуры задают задачки из разряда практически не выполнимых или же связанных с риском для здоровья и психики. Потому что такие чаровницы искренне верят в чудо, потому что они наивные мечтательницы, потому что жертвоприношение во имя чистой и светлой любви для них не просто каприз, а образ жизни. Вот и крутится ужом за морями-океанами заботливый глава семейства, но прихоти родных выполняет. Даже если для этого порой приходится идти на компромисс с совестью или заключать сделку с нечистой силой. Эта книжка про «хочу» или «вынь хоть из-под земли», про людей, которые умеют держать слово и, конечно же, про любовь, творящую чудеса.
Полночь в Москве. Роскошно буддийское лето.
С дроботом мелким расходятся улицы в чоботах узких железных.
В черной оспе блаженствуют кольца бульваров...
Нет на Москву и ночью угомону,
Когда покой бежит из-под копыт...
Ты скажешь - где-то там на полигоне
Два клоуна засели - Бим и Бом,
И в ход пошли гребенки, молоточки,
То слышится гармоника губная,
То детское молочное пьянино:
- До-ре-ми-фа
И соль-фа-ми-ре-до.
Бывало, я, как помоложе, выйду
В проклеенном резиновом пальто
В широкую разлапицу бульваров,
Где спичечные ножки цыганочки в подоле бьются длинном,
Где арестованный медведь гуляет -
Самой природы вечный меньшевик.
И пахло до отказу лавровишней...
Куда же ты? Ни лавров нет, ни вишен...
Я подтяну бутылочную гирьку
Кухонных крупно скачущих часов.
Уж до чего шероховато время,
А все-таки люблю за хвост его ловить,
Ведь в беге собственном оно не виновато
Да, кажется, чуть-чуть жуликовато...
Чур, не просить, не жаловаться! Цыц!
Не хныкать -
Для того ли разночинцы
Рассохлые топтали сапоги,
Чтоб я теперь их предал?
Мы умрем как пехотинцы,
Но не прославим ни хищи, ни поденщины, ни лжи.
Есть у нас паутинка шотландского старого пледа.
Ты меня им укроешь, как флагом военным, когда я умру.
Выпьем, дружок, за наше ячменное горе,
Выпьем до дна...
Из густо отработавших кино,
Убитые, как после хлороформа,
Выходят толпы - до чего они венозны,
И до чего им нужен кислород...
Пора вам знать, я тоже современник,
Я человек эпохи Москвошвея, -
Смотрите, как на мне топорщится пиджак,
Как я ступать и говорить умею!
Попробуйте меня от века оторвать, -
Ручаюсь вам - себе свернете шею!
Я говорю с эпохою, но разве
Душа у ней пеньковая и разве
Она у нас постыдно прижилась,
Как сморщенный зверек в тибетском храме:
Почешется и в цинковую ванну.
- Изобрази еще нам, Марь Иванна.
Пусть это оскорбительно - поймите:
Есть блуд труда и он у нас в крови.
Уже светает. Шумят сады зеленым телеграфом,
К Рембрандту входит в гости Рафаэль.
Он с Моцартом в Москве души не чает -
За карий глаз, за воробьиный хмель.
И словно пневматическую почту
Иль студенец медузы черноморской
Передают с квартиры на квартиру
Конвейером воздушным сквозняки,
Как майские студенты-шелапуты.
Май - 4 июня 1931
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.