Еще с утра шнурки поссорились. Один из них вчера извозился в грязи, и вот теперь они вели нелицеприятную беседу.
- Ты только посмотри на себя, - возмущался первый шнурок, - какой ты неаккуратный. Вечно во что-нибудь вляпаешься.
- Что я виноват, что ли! - Оправдывался второй.
- А кто виноват? Посмотри на меня, ты помнишь, чтобы я хоть раз попал в лужу или испачкался в грязи?
- Да ты у нас вообще чистюля, - буркнул второй, - на тебя и пыли-то всегда садится меньше.
- А все почему? - Гордо произнес первый. - Потому что я, в отличие от некоторых, - он покосился на второй шнурок и усмехнулся, - слежу за своей внешностью. Тебе не хватает терпения и усидчивости.
- Да, это верно, - согласился второй. - Прямо не знаю, что с собой делать.
- Ну, не стоит так расстраиваться. Ты не так безнадежен, как кажешься. Не забывай, что у тебя есть я - твой напарник, твой друг, твой наставник, в конце концов, поэтому слушайся меня во всем и старайся развивать силу воли. Без нее …
- Хорошо, я буду слушаться.
- И не смей перебивать меня, - неожиданно рявкнул первый. - Я ведь не договорил, - сказал он чуть мягче. - Без нее никуда. Ты ведь даже не можешь исполнять свои прямые обязанности. Каждый день ты развязываешься после первой же минуты ходьбы. Ну, куда это годится!
- Да, ты снова прав, согласился испачканный шнурок. - У меня нет силы воли.
- Вот именно! Твоя слабохарактерность уже настолько надоела хозяину, что он попросту перестал обращать на тебя внимание.
- На этой неделе он ни разу не завязал меня, - обиженно произнес второй, - хотя видел, что я развязан.
- А я про что говорю.
- Вот я и испачкался, хорошо еще, что в лужу не попал, - продолжал жаловаться шнурок, - а то простудился бы или ангину себе подхватил.
"И надо бы, - подумал про себя первый. - Я бы на месте хозяина вообще давно тебя заменил. Весь растрепанный, грязный. С кем мне приходится иметь дело. А я мечтал, что попаду к настоящему академику или депутату, у меня будет образованный, интеллигентный напарник, мы будем вести с ним интеллектуальные беседы, нам будет весело.
И что же, мечты не оправдались: попал к какому-то водопроводчику, который по три месяца не получает зарплату, но каждый день умудряется быть пьяным. Он чистит обувь только по праздникам, и то не по всем. Да что там говорить, жизнь не удалась, пропали мои таланты. Конечно, кто их сможет оценить, не этот же, - он презрительно взглянул на второй шнурок и отвернулся. - А какие я писал стихи. Сколько силы в них было, сколько эмоций, таланта - сам Пушкин бы мне позавидовал!!!"
Он погрузился в свои мысли, читал про себя стихи, и его лицо светилось от счастья. Он даже не заметил, как хозяин помыл свою обувь, отчистил второй шнурок от грязи и вышел на улицу.
Водопроводчик вернулся вечером. Пьяный. Он скинул с себя ботинки и, не дойдя до кровати, рухнул на пол и уснул. Второй шнурок снова был испачкан. Первый даже не взглянул в его сторону.
- Сволочь! - Негромко сказал он.
Больше они не разговаривали.
Закат, покидая веранду, задерживается на самоваре.
Но чай остыл или выпит; в блюдце с вареньем - муха.
И тяжелый шиньон очень к лицу Варваре
Андреевне, в профиль - особенно. Крахмальная блузка глухо
застегнута у подбородка. В кресле, с погасшей трубкой,
Вяльцев шуршит газетой с речью Недоброво.
У Варвары Андреевны под шелестящей юбкой
ни-че-го.
Рояль чернеет в гостиной, прислушиваясь к овации
жестких листьев боярышника. Взятые наугад
аккорды студента Максимова будят в саду цикад,
и утки в прозрачном небе, в предчувствии авиации,
плывут в направленьи Германии. Лампа не зажжена,
и Дуня тайком в кабинете читает письмо от Никки.
Дурнушка, но как сложена! и так не похожа на
книги.
Поэтому Эрлих морщится, когда Карташев зовет
сразиться в картишки с ним, доктором и Пригожиным.
Легче прихлопнуть муху, чем отмахнуться от
мыслей о голой племяннице, спасающейся на кожаном
диване от комаров и от жары вообще.
Пригожин сдает, как ест, всем животом на столике.
Спросить, что ли, доктора о небольшом прыще?
Но стоит ли?
Душные летние сумерки, близорукое время дня,
пора, когда всякое целое теряет одну десятую.
"Вас в коломянковой паре можно принять за статую
в дальнем конце аллеи, Петр Ильич". "Меня?" -
смущается деланно Эрлих, протирая платком пенсне.
Но правда: близкое в сумерках сходится в чем-то с далью,
и Эрлих пытается вспомнить, сколько раз он имел Наталью
Федоровну во сне.
Но любит ли Вяльцева доктора? Деревья со всех сторон
липнут к распахнутым окнам усадьбы, как девки к парню.
У них и следует спрашивать, у ихних ворон и крон,
у вяза, проникшего в частности к Варваре Андреевне в спальню;
он единственный видит хозяйку в одних чулках.
Снаружи Дуня зовет купаться в вечернем озере.
Вскочить, опрокинув столик! Но трудно, когда в руках
все козыри.
И хор цикад нарастает по мере того, как число
звезд в саду увеличивается, и кажется ихним голосом.
Что - если в самом деле? "Куда меня занесло?" -
думает Эрлих, возясь в дощатом сортире с поясом.
До станции - тридцать верст; где-то петух поет.
Студент, расстегнув тужурку, упрекает министров в косности.
В провинции тоже никто никому не дает.
Как в космосе.
1993
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
