Еще с утра шнурки поссорились. Один из них вчера извозился в грязи, и вот теперь они вели нелицеприятную беседу.
- Ты только посмотри на себя, - возмущался первый шнурок, - какой ты неаккуратный. Вечно во что-нибудь вляпаешься.
- Что я виноват, что ли! - Оправдывался второй.
- А кто виноват? Посмотри на меня, ты помнишь, чтобы я хоть раз попал в лужу или испачкался в грязи?
- Да ты у нас вообще чистюля, - буркнул второй, - на тебя и пыли-то всегда садится меньше.
- А все почему? - Гордо произнес первый. - Потому что я, в отличие от некоторых, - он покосился на второй шнурок и усмехнулся, - слежу за своей внешностью. Тебе не хватает терпения и усидчивости.
- Да, это верно, - согласился второй. - Прямо не знаю, что с собой делать.
- Ну, не стоит так расстраиваться. Ты не так безнадежен, как кажешься. Не забывай, что у тебя есть я - твой напарник, твой друг, твой наставник, в конце концов, поэтому слушайся меня во всем и старайся развивать силу воли. Без нее …
- Хорошо, я буду слушаться.
- И не смей перебивать меня, - неожиданно рявкнул первый. - Я ведь не договорил, - сказал он чуть мягче. - Без нее никуда. Ты ведь даже не можешь исполнять свои прямые обязанности. Каждый день ты развязываешься после первой же минуты ходьбы. Ну, куда это годится!
- Да, ты снова прав, согласился испачканный шнурок. - У меня нет силы воли.
- Вот именно! Твоя слабохарактерность уже настолько надоела хозяину, что он попросту перестал обращать на тебя внимание.
- На этой неделе он ни разу не завязал меня, - обиженно произнес второй, - хотя видел, что я развязан.
- А я про что говорю.
- Вот я и испачкался, хорошо еще, что в лужу не попал, - продолжал жаловаться шнурок, - а то простудился бы или ангину себе подхватил.
"И надо бы, - подумал про себя первый. - Я бы на месте хозяина вообще давно тебя заменил. Весь растрепанный, грязный. С кем мне приходится иметь дело. А я мечтал, что попаду к настоящему академику или депутату, у меня будет образованный, интеллигентный напарник, мы будем вести с ним интеллектуальные беседы, нам будет весело.
И что же, мечты не оправдались: попал к какому-то водопроводчику, который по три месяца не получает зарплату, но каждый день умудряется быть пьяным. Он чистит обувь только по праздникам, и то не по всем. Да что там говорить, жизнь не удалась, пропали мои таланты. Конечно, кто их сможет оценить, не этот же, - он презрительно взглянул на второй шнурок и отвернулся. - А какие я писал стихи. Сколько силы в них было, сколько эмоций, таланта - сам Пушкин бы мне позавидовал!!!"
Он погрузился в свои мысли, читал про себя стихи, и его лицо светилось от счастья. Он даже не заметил, как хозяин помыл свою обувь, отчистил второй шнурок от грязи и вышел на улицу.
Водопроводчик вернулся вечером. Пьяный. Он скинул с себя ботинки и, не дойдя до кровати, рухнул на пол и уснул. Второй шнурок снова был испачкан. Первый даже не взглянул в его сторону.
- Сволочь! - Негромко сказал он.
Больше они не разговаривали.
Юрка, как ты сейчас в Гренландии?
Юрка, в этом что-то неладное,
если в ужасе по снегам
скачет крови
живой стакан!
Страсть к убийству, как страсть к зачатию,
ослепленная и зловещая,
она нынче вопит: зайчатины!
Завтра взвоет о человечине...
Он лежал посреди страны,
он лежал, трепыхаясь слева,
словно серое сердце леса,
тишины.
Он лежал, синеву боков
он вздымал, он дышал пока еще,
как мучительный глаз,
моргающий,
на печальной щеке снегов.
Но внезапно, взметнувшись свечкой,
он возник,
и над лесом, над черной речкой
резанул
человечий
крик!
Звук был пронзительным и чистым, как
ультразвук
или как крик ребенка.
Я знал, что зайцы стонут. Но чтобы так?!
Это была нота жизни. Так кричат роженицы.
Так кричат перелески голые
и немые досель кусты,
так нам смерть прорезает голос
неизведанной чистоты.
Той природе, молчально-чудной,
роща, озеро ли, бревно —
им позволено слушать, чувствовать,
только голоса не дано.
Так кричат в последний и в первый.
Это жизнь, удаляясь, пела,
вылетая, как из силка,
в небосклоны и облака.
Это длилось мгновение,
мы окаменели,
как в остановившемся кинокадре.
Сапог бегущего завгара так и не коснулся земли.
Четыре черные дробинки, не долетев, вонзились
в воздух.
Он взглянул на нас. И — или это нам показалось
над горизонтальными мышцами бегуна, над
запекшимися шерстинками шеи блеснуло лицо.
Глаза были раскосы и широко расставлены, как
на фресках Дионисия.
Он взглянул изумленно и разгневанно.
Он парил.
Как бы слился с криком.
Он повис...
С искаженным и светлым ликом,
как у ангелов и певиц.
Длинноногий лесной архангел...
Плыл туман золотой к лесам.
"Охмуряет",— стрелявший схаркнул.
И беззвучно плакал пацан.
Возвращались в ночную пору.
Ветер рожу драл, как наждак.
Как багровые светофоры,
наши лица неслись во мрак.
1963
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
Дизайн: Юлия Кривицкая
Продолжая работу с сайтом, Вы соглашаетесь с использованием cookie и политикой конфиденциальности. Файлы cookie можно отключить в настройках Вашего браузера.
