- Кружку чёрного кофе внутривенно, пожалуйста.
Кофемашина всхлипнула, но Дю резким движением выключила функцию «мамочка» на приборной панели. Машина ещё раз вздохнула, и начала медленно закипать. Снег обещал пойти в 8:15, но запаздывал уже на три с половиной минуты. Дю достала скафандр из шкафа и проверила пуговицы. Одной не доставало, но выбора не было, пришлось всё равно его одеть, ведь по гаданию машины на кофейной гуще, сегодня она должна была столкнуться с бывшим в обеденный перерыв. А это значит, что ей снова может не хватить воздуха.
На удивление Дю, большая часть людей, встретившихся ей по дороге на работу, тоже была в скафандрах. Она дёрнула мочку уха и включила радио. Оказалось, что многие СМИ трубили о том, что скафандр – это лучшее средство профилактики кенгурячьего гриппа. Его эпидемию объявили как раз в прошлый понедельник. Город сходил с ума уже который раз за месяц. Навстречу Дю прошла девушка в блестящем скафандре с оторочкой из леопардового меха. Дю передёрнуло.
Её рабочий стол был завален бумагами. Дю прорыла небольшой туннель, чтобы найти ежедневник. Сегодня была среда – день сдачи отчёта. До Нового-нового года оставалась неделя. Дю взвыла. Она терпеть не могла этот праздник, да ещё когда он приходил с четверга на пятницу. Ей, как всегда, не хватало пары дней, чтобы закончить все свои рабочие дела, отвоевать в магазине несколько пошлых безделушек для коллег, найти что-нибудь по-настоящему оригинальное для близких, вспомнить и отмолить свои грехи, наконец. Как назло, у неё закончились все кредиты на исполнение желаний, последние она истратила на месть соседке, а точнее на её мелкого аризонского свинохомяка, который повадился перегрызать все возможные провода на их общей лестничной клетке. Теперь обожаемый соседский Пигги приобрёл ядерный цвет фуксии, абсолютно не модный в этом сезоне, что для его хозяйки было сродни вселенской катастрофе.
Около часа Дю монотонно делила, умножала, возводила в корень и попросту выдумывала цифры. Потом она уменьшила и так 9-й шрифт до еле видного 7-го, и отправила отчёт на печать на принтер в бухгалтерию – там катридж оставлял грязные разводы на полях и часто зажёвывал бумагу.
Бухгалтерия, как обычно, грызла семечки и виляла хвостами. Главбух сидела в новом сером брючном костюме. «Значит, премии не будет», - решила Дю. Она взяла отчёт, получила визу главбуха и привычным движением порвала документ на 4 части. Директор всегда принимал только третью редакцию отчёта, поэтому до обеда Дю произвольно перетаскивала цифры из одной колонки в другую, добавляла новые запятые и нули.
Документ был принят начальством и отправлен вверх по иерархической лестнице. Через час по корпоративной рассылке пришло сообщение, что отчёт был одобрен Самым Главным Начальником и разрезан на новогодние снежинки для украшения его кабинета. Можно было расслабиться, однако от мельтешения коллег вокруг наряженного кактуса, от их джинглбеллснапевания под нос и привкуса типографской краски от конфетти во рту, у неё разболелась голова. Где-то в недрах офиса прозвучал долгожданный гонг. Все сотрудники разом подскочили, и через секунду вокруг уже не было ни души, лишь недорезанные гирлянды из человечков медленно слетали на пол. Андронный телепорт обещали запустить только в конце следующего года, но складывалось такое впечатление, что офисные работники обладали способностью мгновенно перемещаться в пространстве и без его помощи. Особенно с наступлением обеденного перерыва. Дю хотела расслабиться в тишине и хотя бы 48 минут посидеть с закрытыми глазами, но вспомнила про недавнее гадание кофемашины. «Ещё обидится, если я её проигнорирую. И будет варить приторно-сладкий кофе из вредности, как Андрею Владимировичу из отдела закупок», - пробормотала она вполголоса.
Нехотя Дю натянула шлем от скафандра, и выползла на зимнюю улицу. Наконец-таки пошёл снег. Он кружился разноцветными колючими пылинками, сверкая на солнце. Пылинки складывались на асфальте в красочные рекламные слоганы нового шампуня и средства для сведения пятен 2 в 1. Дю раздражала такая навязчивая реклама, и она с ностальгией вспомнила времена, когда ролики по ТВ можно было переключить, лишь нажав кнопку на пульте. С опаской ожидались новости от разработчиков: рекламу собирались транслировать прямо в мозг во время сна. «Интересно, а какие ещё идеи рекламщики почерпнут из мультика «Футурама»», - размышляла Дю.
С этими мыслями она зашла в кафе. Там был настоящий апокалипсис. Люди прыгали по столам, залезали на барную стойку, требуя глинтвейна с имбирным печеньем. Дю села в кресло у окна, и заказала суп с клёцками и свежий салат. Официант посмотрел на неё удивлёнными глазами робота, но промолчал. Видимо его программа не позволяла ему спорить с клиентом. «А ведь он живой человек», - подумала Дю. Заказ принесли довольно быстро. Дю выловила и съела все клёцки, а потом начала апатично ковыряться вилкой в салате. Мысленно она готовила себя к неизбежной встрече. Настроение было хуже, чем она предполагала ещё утром. Снежинки на стекле сложились в фразу-поздравление: «С Новым-новым годом!». Строчка помигала несколько минут и сменилась обратным отсчётом дней до праздника. Дю посмотрела на цифры и обомлела. Строчка мигнула и снова сменилась поздравлением. Отложив вилку, Дю уставилась в окно. Так и есть, цифры говорили ей, что до Нового-нового года оставалось ещё целых 14 дней. Дю бросила пару золотых монет на столик и пулей вылетела из кафе.
Прибежав на работу, она первым делом принялась искать свой ежедневник. Тот, как и с утра, с нахальным упорством утверждал, что до праздника оставалась неделя. Дю перевернула электронную книжку и посмотрела на обложку, которая гласила «Ежедневник для вечно ничего не успевающих к концу года сотрудников. Опережает реальный календарь на одну неделю».
На обратном пути домой Дю выкинула скафандр и купила новые фильтры для кофемашины. Она улыбалась, у неё было ещё полно времени, чтобы всё успеть, пусть даже это был обман для самой себя.
Проснуться было так неинтересно,
настолько не хотелось просыпаться,
что я с постели встал,
не просыпаясь,
умылся и побрился,
выпил чаю,
не просыпаясь,
и ушел куда-то,
был там и там,
встречался с тем и с тем,
беседовал о том-то и о том-то,
кого-то посещал и навещал,
входил,
сидел,
здоровался,
прощался,
кого-то от чего-то защищал,
куда-то вновь и вновь перемещался,
усовещал кого-то
и прощал,
кого-то где-то чем-то угощал
и сам ответно кем-то угощался,
кому-то что-то твердо обещал,
к неизъяснимым тайнам приобщался
и, смутной жаждой действия томим,
знакомым и приятелям своим
какие-то оказывал услуги,
и даже одному из них помог
дверной отремонтировать замок
(приятель ждал приезда тещи с дачи)
ну, словом, я поступки совершал,
решал разнообразные задачи —
и в то же время двигался, как тень,
не просыпаясь,
между тем, как день
все время просыпался,
просыпался,
пересыпался,
сыпался
и тек
меж пальцев, как песок
в часах песочных,
покуда весь просыпался,
истек
по желобку меж конусов стеклянных,
и верхний конус надо мной был пуст,
и там уже поблескивали звезды,
и можно было вновь идти домой
и лечь в постель,
и лампу погасить,
и ждать,
покуда кто-то надо мной
перевернет песочные часы,
переместив два конуса стеклянных,
и снова слушать,
как течет песок,
неспешное отсчитывая время.
Я был частицей этого песка,
участником его высоких взлетов,
его жестоких бурь,
его падений,
его неодолимого броска;
которым все мгновенно изменялось,
того неукротимого броска,
которым неуклонно измерялось
движенье дней,
столетий и секунд
в безмерной череде тысячелетий.
Я был частицей этого песка,
живущего в своих больших пустынях,
частицею огромных этих масс,
бегущих равномерными волнами.
Какие ветры отпевали нас!
Какие вьюги плакали над нами!
Какие вихри двигались вослед!
И я не знаю,
сколько тысяч лет
или веков
промчалось надо мною,
но длилась бесконечно жизнь моя,
и в ней была первичность бытия,
подвластного устойчивому ритму,
и в том была гармония своя
и ощущенье прочного покоя
в движенье от броска и до броска.
Я был частицей этого песка,
частицей бесконечного потока,
вершащего неутомимый бег
меж двух огромных конусов стеклянных,
и мне была по нраву жизнь песка,
несметного количества песчинок
с их общей и необщею судьбой,
их пиршества,
их праздники и будни,
их страсти,
их высокие порывы,
весь пафос их намерений благих.
К тому же,
среди множества других,
кружившихся со мной в моей пустыне,
была одна песчинка,
от которой
я был, как говорится, без ума,
о чем она не ведала сама,
хотя была и тьмой моей,
и светом
в моем окне.
Кто знает, до сих пор
любовь еще, быть может…
Но об этом
еще особый будет разговор.
Хочу опять туда, в года неведенья,
где так малы и так наивны сведенья
о небе, о земле…
Да, в тех годах
преобладает вера,
да, слепая,
но как приятно вспомнить, засыпая,
что держится земля на трех китах,
и просыпаясь —
да, на трех китах
надежно и устойчиво покоится,
и ни о чем не надо беспокоиться,
и мир — сама устойчивость,
сама
гармония,
а не бездонный хаос,
не эта убегающая тьма,
имеющая склонность к расширенью
в кругу вселенской черной пустоты,
где затерялся одинокий шарик
вертящийся…
Спасибо вам, киты,
за прочную иллюзию покоя!
Какой ценой,
ценой каких потерь
я оценил, как сладостно незнанье
и как опасен пагубный искус —
познанья дух злокозненно-зловредный.
Но этот плод,
ах, этот плод запретный —
как сладок и как горек его вкус!..
Меж тем песок в моих часах песочных
просыпался,
и надо мной был пуст
стеклянный купол,
там сверкали звезды,
и надо было выждать только миг,
покуда снова кто-то надо мной
перевернет песочные часы,
переместив два конуса стеклянных,
и снова слушать,
как течет песок,
неспешное отсчитывая время.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
Дизайн: Юлия Кривицкая
Продолжая работу с сайтом, Вы соглашаетесь с использованием cookie и политикой конфиденциальности. Файлы cookie можно отключить в настройках Вашего браузера.
