Это возраст, не знающий о том, что бывают потери, и что приходит неизбежный день расплаты и за льдинками в стакане рассыпающийся смех, и за щедрость проживаемых минут, и за то, что тебе всего восемнадцать.
А позже ты платишь. Тусклыми волосами, нервными и злыми слезами, обреченностью рассветов и горечью вечеров – платишь за прожитое.
Но она не знала и даже не догадывалась обо всех этих скучных вещах, потому что были занятия в институте, прогулки на набережной, посиделки в милой кафешке и всякие мелочи, составляющие молодую жизнь.
Он считал себя намного старше ее, старше и мудрее. И он действительно был бесконечно образован, щепетилен в мелочах и напоминал своей эрудированностью и сдержанностью аристократов, давным- давно за ненадобностью вымерших как племя или класс, не востребованный историей, и полюбоваться на которых можно лишь в каком – нибудь старорежимном фильме.
Он бесконечно трогательно любил ее. Любил ее чистоту и наивность, ее пылкость и отсутствие невозмутимости в движениях, он замирал и таял при ее приближении.
Все повторялось до малюсеньких милых подробностей каждое утро, когда она, заспанная , подходила к нему, широко и радостно по- щенячьи зевая, включала, и мир преображался, наполняясь цветом, светом, ее присутствием и полным счастьем.
Ее пальчики легко порхали по его клавиатуре, а он хранил внутри себя спокойное и твердое знание о том, что скоро она убежит на занятия, а он будет терпеливо ее ждать, ждать того момента, когда он сможет предоставить для нее самые чистые и светлые новости, автоматически заблокировав доступ к сайтам, хранящим информацию о всяких страшных и злодейских моментах, составляющих изнанку человеческого естества.
Он оберегал ее по- рыцарски достойно, по- мужски сильно, и , как всем влюбленным в мире, ему было важно то, что важно ей, и нужно было то, в чем нуждалась она.
Во время ее отсутствия он мечтал о тех днях, когда успешно развивающаяся Звезда Кибернетика придумает что-то исключительно научное, и он сможет наконец признаться в своих чувствах той, ради которой, волнуясь каждое утро, вспыхивают его лампочки .
Он, будучи бесконечно образованным и грамотным, не допускал даже мысли, что наука развивается, чтобы бросить кусок пожирнее потребителю, что каждый день на рынке появляются все более новые пентиумы, их кузены и кузины.
Он не хотел об этом думать. Да и не нужно. Видели ли вы когда- нибудь влюбленного, думающего о своих интересах?
Так прошло много упоительных дней, когда один из них жил счастьем другого, и эта невзаимная любовь составляла смысл и цель существования, не требуя ничего взамен....
Но однажды...
Однажды утром она не подошла к нему, как не подошла ни на следующее утро, ни на следующее- и так целых двадцать два дня, полных жестокой боли, тревоги и неизвестности – он знал, что впереди была сессия и нужно было сдавать курсовую.
Он сходил с ума –наверное, что-то случилось –каждый день появляется столько информации об убийствах и об авариях .
Теперь не стало ни радостного утра, ни счастливого ожидания –все было неясно-черным и пустым.
Как вдруг...
Вдруг его включили.
Утром.
И он услышал разговор по телефону.
- Ой, привет, милая! Как дела? Как муж?
Как дети? Ой, не спрашивай.
Мне нужно напечатать доклад, а я с этим зверем толком и справиться не могу. Поможешь?
Да, так. Особых изменений, как ты понимаешь, нет. Да. Да. Как обычно. Нет, моя дочь мне ничего печатать не будет. Нет, не заболела. Она, видите ли, влюбилась. Я же говорила, что сессия –на носу, она слышать не хочет. Взяла академический, не занимается. Устроилась гардеробщицей в театр, он тоже там работает. Нет, не артистом- мне бы только этого не хватало. Что-то там по оформлению. Приходит домой чалая какая- то, не знаю- что ест, когда ест, одни глазищи остались огромные. Хорошо еще, что спать домой заявляется – да и то- как на постоялый двор- приносится около двенадцати, и уже в шесть утра-ищи –свищи.
Так, смотри. Я на эту клавишу нажала. А теперь что?
От каждого удара по клавишам ему становилось нестерпимо больно, казалось, что молотят по его исстрадавшейся душе , -тупо и настойчиво. Но, может, оно и к лучшему.
Он считал, что с физической болью справится значительно быстрей.
Он понимал, что теперь его свет и его душа ушли. А сделать с этим невозможно ничего. Абсолютно ничего.
Когда его включили на следующий день, он не удивился и не расстроился, что это снова не она. Все внутри заледенело беспросветно и отчаянно, мир разом утерял и свою суть, и свой смысл, не оставив ничего взамен гулкой и холодной пустоты.
- Привет, милая. А я снова за помощью. Ты-молодец. В нашем -то, за сороковник , возрасте компьютер осилила.Ой! Да что ж это!
Да, нет, ничего не случилось, я просто кофе вылила на клавиатуру. Что же теперь делать- то?
Он поразился тому, что не стало как-то по- особенному больно. Просто, наверное, больнее уже быть не могло.
- Ой, правда? А вы-то как? А....Вы все равно хотели новый покупать? Конечно, заберу.Мой давно уже пора была выбрасывать. Когда? Через полчаса- естественно, меня это устроит. Что бы я без тебя, дорогая, делала бы?
Странно, но в последние минуты жизни он не думал о ней. Он вспоминал Елочку из сказки Андерсена. Она так хотела праздника, хотела счастья, а, в конце концов, оказалась на свалке...
Это город. Еще рано. Полусумрак, полусвет.
А потом на крышах солнце, а на стенах еще нет.
А потом в стене внезапно загорается окно.
Возникает звук рояля. Начинается кино.
И очнулся, и качнулся, завертелся шар земной.
Ах, механик, ради бога, что ты делаешь со мной!
Этот луч, прямой и резкий, эта света полоса
заставляет меня плакать и смеяться два часа,
быть участником событий, пить, любить, идти на дно…
Жизнь моя, кинематограф, черно-белое кино!
Кем написан был сценарий? Что за странный фантазер
этот равно гениальный и безумный режиссер?
Как свободно он монтирует различные куски
ликованья и отчаянья, веселья и тоски!
Он актеру не прощает плохо сыгранную роль —
будь то комик или трагик, будь то шут или король.
О, как трудно, как прекрасно действующим быть лицом
в этой драме, где всего-то меж началом и концом
два часа, а то и меньше, лишь мгновение одно…
Жизнь моя, кинематограф, черно-белое кино!
Я не сразу замечаю, как проигрываешь ты
от нехватки ярких красок, от невольной немоты.
Ты кричишь еще беззвучно. Ты берешь меня сперва
выразительностью жестов, заменяющих слова.
И спешат твои актеры, все бегут они, бегут —
по щекам их белым-белым слезы черные текут.
Я слезам их черным верю, плачу с ними заодно…
Жизнь моя, кинематограф, черно-белое кино!
Ты накапливаешь опыт и в теченье этих лет,
хоть и медленно, а все же обретаешь звук и цвет.
Звук твой резок в эти годы, слишком грубы голоса.
Слишком красные восходы. Слишком синие глаза.
Слишком черное от крови на руке твоей пятно…
Жизнь моя, начальный возраст, детство нашего кино!
А потом придут оттенки, а потом полутона,
то уменье, та свобода, что лишь зрелости дана.
А потом и эта зрелость тоже станет в некий час
детством, первыми шагами тех, что будут после нас
жить, участвовать в событьях, пить, любить, идти на дно…
Жизнь моя, мое цветное, панорамное кино!
Я люблю твой свет и сумрак — старый зритель, я готов
занимать любое место в тесноте твоих рядов.
Но в великой этой драме я со всеми наравне
тоже, в сущности, играю роль, доставшуюся мне.
Даже если где-то с краю перед камерой стою,
даже тем, что не играю, я играю роль свою.
И, участвуя в сюжете, я смотрю со стороны,
как текут мои мгновенья, мои годы, мои сны,
как сплетается с другими эта тоненькая нить,
где уже мне, к сожаленью, ничего не изменить,
потому что в этой драме, будь ты шут или король,
дважды роли не играют, только раз играют роль.
И над собственною ролью плачу я и хохочу.
То, что вижу, с тем, что видел, я в одно сложить хочу.
То, что видел, с тем, что знаю, помоги связать в одно,
жизнь моя, кинематограф, черно-белое кино!
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
