В квартиру Сидоровых позвонили. Иван Семенович открыл дверь. На лестничной площадке стоял грустный гражданин со старомодным дипломатом. Незнакомец зачем-то снял шляпу и произнес:
- Здравствуйте, Вы разрешите войти?
- Здравствуйте, - ответил Сидоров и посторонился. – Входите, пожалуйста.
- Спасибо Вам большое, - поблагодарил гражданин и Ивану Семеновичу показалось, что тот стал печальнее. И печальнее именно по той причине, что ему разрешили. Владелец дипломата и шляпы представился:
- Я – представитель Джонсовской фирмы «Канада Смит и сыновья».
- Вы, как я полагаю, один из ее сыновей? – полюбопытствовал Сидоров.
- Чьих сыновей? – обескуражено спросил представитель.
- Ну, как же? Канады Смит, конечно, - уточнил Иван Семенович. – Несколько странное имя, Вы не находите? И я бы даже сказал претензиционное.
- Ах, простите, я оговорился, - пробормотал лжесын Канады Смит. – Канадской фирмы «Джон Смит и сыновья».
- Охотно прощаю, - сказал Сидоров. – И Вы, конечно же, предлагаете совершенно эксклюзивную продукцию, аналогов которой нет вообще нигде.
- С Вами приятно иметь дело, - заметил эксклюзивный гражданин. Печаль понемногу стала сходить с его лица. - Вы схватываете все «на лету». Я предлагаю самозатачивающиеся карандаши.
- Надо же, - подивился Иван Семенович.
- Да, представьте себе. Карандаши, которые не надо затачивать! Вы только подумайте, как удобно. Никаких точилок, никаких лезвий, которыми так легко пораниться. – Печаль практически полностью сошла на нет с посланца далекой фирмы далекой страны. Для наглядности он поставил дипломат на пол, положил на него шляпу и продемонстрировал отсутствие каких-либо повреждений на руках.
- К великому моему сожалению, я не пользуюсь карандашами, – посетовал Сидоров и добавил: - Мне не нужны карандаши.
- Жаль, - сказал коммивояжер и надел шляпу вместе с печалью. – А ведь они из натурального дерева. Есть даже ароматизированные, на любителя.
- Нет, спасибо, не надо, - твердо отказался Иван Семенович.
- Может быть, хотя бы посмотрите?
- Ну, разве уж из любопытства…
Щелкнули замки дипломата и на свет была извлечена коробка, в которой оказались только стружки.
- А где же карандаши-то?
- Самопоисзатачивались, заразы…
Обступает меня тишина,
предприятие смерти дочернее.
Мысль моя, тишиной внушена,
порывается в небо вечернее.
В небе отзвука ищет она
и находит. И пишет губерния.
Караоке и лондонский паб
мне вечернее небо навеяло,
где за стойкой услужливый краб
виски с пивом мешает, как велено.
Мистер Кокни кричит, что озяб.
В зеркалах отражается дерево.
Миссис Кокни, жеманясь чуть-чуть,
к микрофону выходит на подиум,
подставляя колени и грудь
популярным, как виски, мелодиям,
норовит наготою сверкнуть
в подражании дивам юродивом
и поёт. Как умеет поёт.
Никому не жена, не метафора.
Жара, шороху, жизни даёт,
безнадежно от такта отстав она.
Или это мелодия врёт,
мстит за рано погибшего автора?
Ты развей моё горе, развей,
успокой Аполлона Есенина.
Так далёко не ходит сабвей,
это к северу, если от севера,
это можно представить живей,
спиртом спирт запивая рассеяно.
Это западных веяний чад,
год отмены катушек кассетами,
это пение наших девчат,
пэтэушниц Заставы и Сетуни.
Так майлав и гудбай горячат,
что гасить и не думают свет они.
Это всё караоке одне.
Очи карие. Вечером карие.
Утром серые с чёрным на дне.
Это сердце моё пролетарии
микрофоном зажмут в тишине,
беспардонны в любом полушарии.
Залечи мою боль, залечи.
Ровно в полночь и той же отравою.
Это белой горячки грачи
прилетели за русскою славою,
многим в левую вложат ключи,
а Модесту Саврасову — в правую.
Отступает ни с чем тишина.
Паб закрылся. Кемарит губерния.
И становится в небе слышна
песня чистая и колыбельная.
Нам сулит воскресенье она,
и теперь уже без погребения.
1995
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
