Продолжение записок клабера. Клабер повзрослел, и все больше рефлексирует по поводу знакомых.
А если всю жизнь – вот так просто, абсолютно без дела, просидеть в кафе? Что случится, если и дальше наблюдать за тем, как приходят и уходят люди? Услышать невзначай опавший чей-то смех, а потом слышать этот смех снова и снова, пока не закончится жизнь. Кафе имени моего сердца работает 25 часов в сутки… Ты только приходи… Побыстрее… Пожалуйста… Я не хочу, чтобы опять мелькали чужие лица.
…
…Из зеркала, из темноты кофейни, ко мне подбирается желание гулять до утра. Без мыслей, и одному, с ритмом в голове и виски в венах. Я растворяюсь в чил-аутах, прячусь по закоулкам танцполов, дрожу всем телом и сжимаю в руках ремешок пиквадровской сумки, срываюсь в такси, и прошу везти меня дальше, еще дальше. Мне так хочется увидеть свою бестелесную радость…
…
…Она ушла ближе к утру с незнакомцем. У барной стойки, ни о чем особо не разговаривая, они встретились. Позже, у нее дома, он ее выебал. Потом заснули. Она заснула даже чуточку раньше. Утром кофе ни о чем, и расставание навсегда. Ближе к закату она вышла в общество. Ее взгляд был печален, когда она открывала черную стеклянную дверь Инфинити. Детка, это всего лишь суббота…
…
Она смотрела на свое отражение сквозь дым сигарет. Очереди в туалеты – беда клубов. Это такое место, где, с одной стороны, можно расслабиться, и приоткрыть маску пафоса – естественные потребности, все же, берут свое, с другой, беда есть беда – мочевой пузырь, как та пенная вечеринка с брызгами, готов сделать шоу мокрых тряпок в любой момент. «Там трахаются», - деловито, и со знанием дела сказала стоящая впереди дурнушка такая прям)… Там и правда трахались. Она почувствовала себя такой одинокой, и так захотелось ей тепла, пусть с незнакомцем, пусть, на ночь, но почувствовать, почувствовать себя живой и любимой…
…
Где-то рядом, в темноте, плескалось море. Он знал об этом, он знал, что завтра снова не пойдет плавать и загорать, он курил сигарету около ворот, пока заносили продукты. Снова завязал сзади бантик на официантском фартуке, и пошел подавать заказ. Его никто не замечает, он – атмосфера праздника, и ничего больше. Без имени, без права танцевать и разговаривать больше трех минут с людьми. Это лето, парень… И оно совсем не твое.
…
Я – открытое круглые сутки кафе. Люди приходят ко мне отдышаться, и снова отправляются в непроходимую, невыносимую ночь, которой нет ни конца, ни края…
Будет ласковый дождь, будет запах земли,
Щебет юрких стрижей от зари до зари,
И ночные рулады лягушек в прудах,
И цветение слив в белопенных садах.
Огнегрудый комочек слетит на забор,
И малиновки трель выткет звонкий узор.
И никто, и никто не вспомянет войну —
Пережито-забыто, ворошить ни к чему.
И ни птица, ни ива слезы не прольёт,
Если сгинет с Земли человеческий род.
И весна... и весна встретит новый рассвет,
Не заметив, что нас уже нет.
(Перевод Юрия Вронского)
Будут сладкими ливни, будет запах полей,
И полет с гордым свистом беспечных стрижей;
И лягушки в пруду будут славить ночлег,
И деревья в цветы окунутся, как в снег;
Свой малиновка красный наденет убор,
Запоет, опустившись на низкий забор;
И никто, ни один, знать не будет о том,
Что случилась война, и что было потом.
Не заметят деревья и птицы вокруг,
Если станет золой человечество вдруг,
И весна, встав под утро на горло зимы,
Вряд ли сможет понять, что исчезли все мы.
(Перевод Михаила Рахунова)
Оригинал:
There will come soft rains and the smell of the ground,
And swallows circling with their shimmering sound;
And frogs in the pool singing at night,
And wild plum trees in tremulous white;
Robins will wear their feathery fire,
Whistling their whims on a low fence-wire;
And not one will know of the war, not one
Will care at last when it is done.
Not one would mind, neither bird nor tree,
If mankind perished utterly;
And Spring herself when she woke at dawn
Would scarcely know that we were gone.
1920
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.