Повар-геннолог* Андрей с утра испытывал необъяснимое томление в душе. Стараясь избавиться от неприятного ощущения, он выбрал в меню кухонного аппарата кофе "Мариотто" - особенный, с тонким цветочным ароматом, который пил только по праздникам. Съел бутерброд с настоящим молочным маслом. И вышел из дома. Привычный ослепительный свет затянутой в гранитопластик улицы не принес успокоения. Чего-то хотелось, куда-то стремилось. Но чего и куда - не осознавалось. Пришлось обратиться к электронному психотерапевту, иначе - он чувствовал - работать сегодня не получится.
Тонкие щупальца датчиков обвили запястье и прикоснулись к левой стороне груди. Сладкий женский голос нашептал вопросы, на которые Андрей привычно дал ответы. Результат его поразил - оказалось, из колеи его выбила осень. Время года, о котором, в вечно царящем искусственном лете, он знал лишь благодаря голографотам, да реафильмам. В воображении всплыли кружащиеся в воздухе желтые листья, моросящая вода и черная жижа под ногами прохожих.
"Что ж, познакомлюсь с врагом поближе", - решил геннолог и отправился в древний институт Природы, где, как известно было каждому горожанину, ученые модерировали настоящие времена года.
- Мне в осень, пожалуйста, - проговорил он в старинное окошко кассы и, получив проходной жетон, прошел в золотую дверь.
А там в глазах сразу зарябило от буйства желтого вперемежку с красным и изредка зеленым. Терпкий запах ("Прелой листвы!" - подсказало ему подсознание) ударил в нос. На мгновенье перехватило дыхание, сердце ухнуло вниз и застучало с удвоенной силой. Во рту появился привкус шоколада. Разноцветные листья под ногами слаженно шуршали, нашёптывали что-то щемящее, щекотали душу. В кронах деревьев глухо гудел ветер, срываясь время от времени в тоскливое завывание. К лицу прилипли остатки паутины. Солнце ярко светило в глаза, при этом воздух оставался морозно-свеж. Голова немного кружилась. Губы растягивались в беспричинной улыбке.
- Так вот ты какая, осень! - подумал Андрей. И в голове его тут же отозвались дробными молоточками-рифмами давно забытые строфы бессмертного поэта:
"Унылая пора! Очей очарованье!
Приятна мне твоя прощальная краса —
Люблю я пышное природы увяданье,
В багрец и в золото одетые леса..."
У степенного, уважаемого в обществе повара, известного всегда подчеркнуто сдержанным поведением, вдруг родилось желание броситься на разноцветный ковер, закопаться в листья. Не в силах с собой бороться, он опустился на землю и стал перебирать умирающие драгоценности, испытывая острое наслаждение от шелеста, похожего на шепот сгорающей от страсти женщины.
Внезапно стемнело, деревья спрятались в тень. Андрей уловил новый звук - завораживающе-мерный, усыпляющий. Сердце перестало отчаянно биться. Геннолог поднял голову вверх, и ему на лоб упала первая капля дождя.
- Пойдем к беседкам! - услышал он голос с соседней дорожки, и, сквозь остатки листвы, заметил пожилую пару - такие, 200-летние, как он слышал, частенько приходили в институт, ностальгируя по молодости. Двигаясь следом, он вышел на большую поляну. По ее краям, спрятавшись уютно в кустах, стояло несколько маленьких домиков - деревянных, со старинными стеклянными окнами. Дождь усилился, и Андрей решил забежать в одну из беседок. Внутри никого не оказалось. Было тепло, сухо, из мебели - лишь диван да крохотный столик. Присев и повернувшись к выходу, повар с удивлением заметил, что следы на ковре, мокрой цепочкой протянувшиеся от входа к нему, не высохли моментально, как это обычно бывает в домах.
Раздался дробный стук. Мужчина не сразу понял, что это стучат капли по стеклу. Откинувшись на спинку сиденья, он стал смотреть на дождь за окном, косыми линиями устремлявшийся к земле. В душе воцарилось ожидание. "Сейчас что-то случится", - подумалось Андрею. И тут же раздался легкий скрип приоткрывшейся двери. В домик впорхнула любовь. В образе рыжеволосой девушки с румяными щечками и озорным блеском в карих глазах.
Осторожно поместив мокрый зонт в углу комнаты, она повернулась к Андрею и извинилась за вторжение.
- Вы не против, если закурю?
- Нет... Что?! - повар был в шоке. О вредной привычке он только слышал - что когда-то, очень давно, оно было популярно. Причем, из прекрасной половины человечества курили лишь публичные женщины. На нынешних синтетических проституток, с большими грудями и вечной готовностью угодить на лице, девушка не была похожа. Да и не могла ею быть, хотя бы потому, что живая - в этом Андрей был абсолютно уверен.
Милена чувственно обхватила мягкими полными губами тонкую палочку сигареты, пустила дымок, и Андрей окончательно потерял голову. В глазах все запрыгало-замельтешило, грудь судорожно впускала в себя воздух, рот произносил какие-то звуки, ноги и руки двигались, но сознание напрочь отказывалось контролировать тело. Когда геннолог немного пришел в себя, они уже были у него дома. Милена расположилась в гостиной, просматривая записи с многочисленных кулинарных выставок и авторские рецепты для предстоящего конкурса, а Андрей суетился на кухне, готовя любимой роскошный ужин. В постель.
Наутро проснулся страшно разочарованным. Любовь не входила в его планы. До сих пор только работа доставляла повару удовольствие. И регулярный секс с биоженщинами нисколько не мешал ему предаваться любимому занятию - приготовлению блюд. Теперь же, он понимал, мирная жизнь может закончиться. А томительное беспокойство от неведомых чувств пугало. Было когда-то, лет семь назад... Даже вспоминать не хочется!
Взглянул на сладко спящую Милену, и волна нежности накрыла его с головой. С трудом вынырнув из наваждения, он осторожно соскользул с кровати и направился в ванную. Холодный душ привел в чувство и помог выстроить способ защиты от чар девушки. Он был прост - побег.
Через пять минут рыжеволосая красавица проснулась от звука захлопнувшейся двери. На прикроватном столике лежала записка: "Я ТАК НЕ МОГУ. ПРОСТИ".
Милена прекрасно поняла, о чем речь. Любовь вызывала испуг у большинства современников. Горожане привыкли к комфорту и старались избегать любых неудобств - в том числе и душевных. Она сама была, скорее, исключением. Ей нравилось испытывать эмоции к своим мужчинам. Многие вызывали симпатию. А Андрей - и вовсе заставил ее сердечко биться чуть быстрее. К нему особенно не хотелось относиться как к другим. Вздохнув печально, она решилась пощадить беднягу.
Окинув прощальным взглядом холостяцкое жилье, Милена покинула дом Андрея. Навсегда. Впрочем... Всякий раз, как в груди повара возникало неясное томление, а во сне виделась осень, брызжущая золотым фейерверком листвы, ему казалось, будто где-то рядом вьется тонкий сигаретный дымок.
* Повары-геннологи в будущем будут скрещивать продукты питания на генном уровне не в лаборатории, а на кухне - настолько этот процесс упростится. :)
Как побил государь
Золотую Орду под Казанью,
Указал на подворье свое
Приходить мастерам.
И велел благодетель,-
Гласит летописца сказанье,-
В память оной победы
Да выстроят каменный храм.
И к нему привели
Флорентийцев,
И немцев,
И прочих
Иноземных мужей,
Пивших чару вина в один дых.
И пришли к нему двое
Безвестных владимирских зодчих,
Двое русских строителей,
Статных,
Босых,
Молодых.
Лился свет в слюдяное оконце,
Был дух вельми спертый.
Изразцовая печка.
Божница.
Угар я жара.
И в посконных рубахах
Пред Иоанном Четвертым,
Крепко за руки взявшись,
Стояли сии мастера.
"Смерды!
Можете ль церкву сложить
Иноземных пригожей?
Чтоб была благолепней
Заморских церквей, говорю?"
И, тряхнув волосами,
Ответили зодчие:
"Можем!
Прикажи, государь!"
И ударились в ноги царю.
Государь приказал.
И в субботу на вербной неделе,
Покрестись на восход,
Ремешками схватив волоса,
Государевы зодчие
Фартуки наспех надели,
На широких плечах
Кирпичи понесли на леса.
Мастера выплетали
Узоры из каменных кружев,
Выводили столбы
И, работой своею горды,
Купол золотом жгли,
Кровли крыли лазурью снаружи
И в свинцовые рамы
Вставляли чешуйки слюды.
И уже потянулись
Стрельчатые башенки кверху.
Переходы,
Балкончики,
Луковки да купола.
И дивились ученые люди,
Зане эта церковь
Краше вилл италийских
И пагод индийских была!
Был диковинный храм
Богомазами весь размалеван,
В алтаре,
И при входах,
И в царском притворе самом.
Живописной артелью
Монаха Андрея Рублева
Изукрашен зело
Византийским суровым письмом...
А в ногах у постройки
Торговая площадь жужжала,
Торовато кричала купцам:
"Покажи, чем живешь!"
Ночью подлый народ
До креста пропивался в кружалах,
А утрами истошно вопил,
Становясь на правеж.
Тать, засеченный плетью,
У плахи лежал бездыханно,
Прямо в небо уставя
Очесок седой бороды,
И в московской неволе
Томились татарские ханы,
Посланцы Золотой,
Переметчики Черной Орды.
А над всем этим срамом
Та церковь была -
Как невеста!
И с рогожкой своей,
С бирюзовым колечком во рту,-
Непотребная девка
Стояла у Лобного места
И, дивясь,
Как на сказку,
Глядела на ту красоту...
А как храм освятили,
То с посохом,
В шапке монашьей,
Обошел его царь -
От подвалов и служб
До креста.
И, окинувши взором
Его узорчатые башни,
"Лепота!" - молвил царь.
И ответили все: "Лепота!"
И спросил благодетель:
"А можете ль сделать пригожей,
Благолепнее этого храма
Другой, говорю?"
И, тряхнув волосами,
Ответили зодчие:
"Можем!
Прикажи, государь!"
И ударились в ноги царю.
И тогда государь
Повелел ослепить этих зодчих,
Чтоб в земле его
Церковь
Стояла одна такова,
Чтобы в Суздальских землях
И в землях Рязанских
И прочих
Не поставили лучшего храма,
Чем храм Покрова!
Соколиные очи
Кололи им шилом железным,
Дабы белого света
Увидеть они не могли.
И клеймили клеймом,
Их секли батогами, болезных,
И кидали их,
Темных,
На стылое лоно земли.
И в Обжорном ряду,
Там, где заваль кабацкая пела,
Где сивухой разило,
Где было от пару темно,
Где кричали дьяки:
"Государево слово и дело!"-
Мастера Христа ради
Просили на хлеб и вино.
И стояла их церковь
Такая,
Что словно приснилась.
И звонила она,
Будто их отпевала навзрыд,
И запретную песню
Про страшную царскую милость
Пели в тайных местах
По широкой Руси
Гусляры.
1938
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
Дизайн: Юлия Кривицкая
Продолжая работу с сайтом, Вы соглашаетесь с использованием cookie и политикой конфиденциальности. Файлы cookie можно отключить в настройках Вашего браузера.
