- "Of course not, of course not, of course not! I deleted all the files, all the pictures, all the ... I did everything, everything, all this document says!"
A swarthy little man in his thirties, balding but not without charm, was actively gesticulating as he explained the matter to a petite woman he shared a cafe table with. The paper they huddled over must have been of great importance to him for he often raised his voice, forgetting the presence of others around him, and his look kept bouncing between the document and the woman's face. The woman said something quietly.
- "Nothing, nothing, I did nothing! Absolutely nothing! In the history of copyrights there has never been a greater nonsense, greater accusation!"
He was springy, one moment shrinking in a posture of self-defence, and another shooting his body forward, his long hairy arms up in the air, swooping on the woman like an eagle. His English grammar was very good but from his colourful accent one could guess his Greek or Cypriot origin.
- "But why is she complaining then?" the woman said, studying the paper attentively.
- "Because she's crazy! Crazy! God sees, I am innocent! I have a gallery. We had a contract. I did everything, everything! And she's crazy! Completely crazy! And now she wants money!"
- "But you don't have to sign this. My experience as a lawyer tells me there's nothing she can do with it," and the woman paused in reflection.
- "Of course not! Of course not!" the man blurted out and searched her eyes for any indication of "although" or "however". Then, relieved, he quickly added "My gallery. You should come and see it. You'll like it. If there's anything that catches your attention ... I am sure we can agree ..." and all his disquiet and anxiety melted into a broad, comfortable smile as he leant back in his chair. And then, apparently finding himself in his element, he touched her elbow gently, "More coffee? Tea? Beer? Wine? Only a second! No problem! No problem!", and he sprang to his feet and ran to the cashier's.
Здесь когда-то ты жила, старшеклассницей была,
А сравнительно недавно своевольно умерла.
Как, наверное, должна скверно тикать тишина,
Если женщине-красавице жизнь стала не мила.
Уроженец здешних мест, средних лет, таков, как есть,
Ради холода спинного навещаю твой подъезд.
Что ли роз на все возьму, на кладбище отвезу,
Уроню, как это водится, нетрезвую слезу...
Я ль не лез в окно к тебе из ревности, по злобе
По гремучей водосточной к небу задранной трубе?
Хорошо быть молодым, молодым и пьяным в дым —
Четверть века, четверть века зряшным подвигам моим!
Голосом, разрезом глаз с толку сбит в толпе не раз,
Я всегда обознавался, не ошибся лишь сейчас,
Не ослышался — мертва. Пошла кругом голова.
Не любила меня отроду, но ты была жива.
Кто б на ножки поднялся, в дно головкой уперся,
Поднатужился, чтоб разом смерть была, да вышла вся!
Воскресать так воскресать! Встали в рост отец и мать.
Друг Сопровский оживает, подбивает выпивать.
Мы «андроповки» берем, что-то первая колом —
Комом в горле, слуцким слогом да частушечным стихом.
Так от радости пьяны, гибелью опалены,
В черно-белой кинохронике вертаются с войны.
Нарастает стук колес, и душа идет вразнос.
На вокзале марш играют — слепнет музыка от слез.
Вот и ты — одна из них. Мельком видишь нас двоих,
Кратко на фиг посылаешь обожателей своих.
Вижу я сквозь толчею тебя прежнюю, ничью,
Уходящую безмолвно прямо в молодость твою.
Ну, иди себе, иди. Все плохое позади.
И отныне, надо думать, хорошее впереди.
Как в былые времена, встань у школьного окна.
Имя, девичью фамилию выговорит тишина.
1997
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
