Я на корабле: стенки толстые, высокие и прочные, дна нет. Первое, что я ощущаю холод, который поднимается снизу. Огромные куски льда под нами: мы – нас много – перемещаемся по кораблю, держась за борта, на которых сделано что-то наподобие маленьких ступенек и лавочек для сидения.
Люди разные – некоторые как будто мне знакомы, некоторые знакомы точно. Но большинство людей до странности похожи на обезьянок. «Они здесь уже давно», – говорит мне кто-то.
«Что же вы здесь делаете? – спрашиваю я. – У вас даже книг нет».
Все смотрят на меня с удивлением. «А ты помнишь, какие они», – слышу хриплый голос.
Я чувствую опасность. Сжимаю в кармане маленькую Книгу в бархатной синей обложке, эту единственную книгу здесь.
Стихают шорохи и стуки от перемещений по бортам. Все смотрят на меня.
Я понимаю, чего они хотят. Открываю Книгу, читаю.
Кажется, я здесь уже давно. Затекли руки, ноги онемели. Читаю.
Вдруг что-то выбивает Книгу из рук. Прыгать в воду нельзя: лед извергается пламенем, когда в него попадает человек. Я сама видела, как обезьян поглощала дикая пучина. Хватаюсь за лестницу, пытаюсь дотянуться до Книги. Все смотрят на меня в оцепенении. Прошу: «Если вы подержите меня за ноги, я достану книгу». Никто не хочет помочь, наоборот, когда я почти дотягиваюсь до Книги, кто-то кидает в нее огромный тяжелый камень. Книга скрывается подо льдом.
Я плачу…
Вдруг кто-то подходит и шепчет: «Надо было спуститься на тросе».
«Здесь же нет ничего…»
Слышу хохот вначале на ухо, потом со всех сторон. С мачты обезьяны сбрасывают веревки и все, находящиеся на корабле, начинают летать на них из стороны в сторону. Они хотят меня сбросить под лед.
«За ее книгой», – слышу тихий смешок.
Но они лишь задевают меня своими ледяными руками, почему-то боятся схватить или толкнуть вниз.
Хотя мне как будто все равно.
Я плачу… До оцепенения…
Внезапно чувствую тепло внутри – успокаиваюсь молитвой. Ухожу, чтобы по памяти записать Слова этой Единственной Книги. У меня ведь еще есть тетрадь и карандаш. Я так много раз читала Ее, что, кажется, помню все. Меня переполняет уверенность. Карабкаясь по бортам, добираюсь до какой-то двери, которую раньше не замечала.
«Не откроешь – никто никогда не мог».
Открываю и ухожу…
На фоне Афонского монастыря
потягивать кофе на жаркой веранде,
и не вопреки, и не благодаря,
и не по капризу и не по команде,
а так, заговаривая, говоря.
Куда повело... Не следить за собой.
Куда повело... Не подыскивать повод.
И тычется тучное (шмель или овод?),
украшено национальной резьбой,
создание и вылетает на холод.
Естественной лени живое тепло.
Истрёпанный номер журнала на пляже
Ты знаешь, что это такое. Число
ушедших на холод растёт, на чело
кладя отпечаток любви и пропажи,
и только они, и ещё кофейку.
И море, смотри, ни единой медузы.
За длинные ноги и чистые узы!
Нам каяться не в чем, отдай дураку
журнал, на кавказском базаре арбузы,
и те, по сравнению с ним на разрез —
белее крыла голодающей чайки.
Бессмысленна речь моя в противовес
глубоким речам записного всезнайки,
с Олимпа спорхнул он, я с дерева слез.
Я видел, укрывшись ветвями, тебя,
я слышал их шёпот и пение в кроне.
И долго молчал, погружённый в себя,
нам хватит борозд на господней ладони,
язык отпуская да сердце скрепя.
1988
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
