Огромный каменный мегаполис. Серые дома зловеще поднимаются к небу. Трубы продырявливают облака. Плакаты и вывески заполняют все пространство между домами и дорогами. Сам город похож на рекламный плакат «страшного будущего».
Маленькая девочка, протягивая руки к солнцу, смеется. Солнце еле-еле просвечивает сквозь серую пелену, затянувшую небо. Каменный мост повис через широкую грязную реку. Вода – цемент: кажется, она уже тысячу лет никуда не течет. Девочка пускает маленький бумажный кораблик в воду, он стоит на месте.
– Его держит якорь, – говорит девочка.
– Просто здесь уже ничто не может плавать, – говорит хмурый мужчина. – Смотри, его сейчас затянет трясина.
– Нет, просто моему кораблю нужен ветер.
– Ветер? Ну-ну… Удачи.
Хмурый мужчина уходит.
Кораблик начинает намокать, и его действительно затягивает под воду. Девочка достает кораблик палочкой. Разбирает, сушит, опускает в воду и дует на бумажный парус. Белоснежный кораблик плывет.
Я на этом кораблике. Ничто как будто не уменьшилось и не увеличилось. Кораблик несет меня мимо серых многоэтажек, черных труб, гигантских мостов. Ни одного деревца, ни одного храма. Тоска заполняет сердце, тоска заполняет эту мертвую реку. Я плачу. Душа разрывается от жалости и одиночества в этом огромном городе, где миллионы людей, домов и машин. Здесь все цвета гари, здесь шум и пыль заполняют любой свободный уголок. Корабль приносит меня к шлюзу. Остановка.
– Ваш корабль дальше идти не может.
– Но мне надо.
– Вы из этого города?
– Нет.
– А как вы здесь оказались?
– Не знаю.
– Все так говорят.
– Я живу там, где растут деревья.
– Понятно. Но теперь нет таких мест.
– ?
– Может быть, вернетесь?
– Нет.
– Подумайте. Посмотрите сюда.
Меня подводят к окошку.
– Плыть дальше можно только так.
Я вишу небольшую лодку, по форме напоминающую каноэ. Лодка сломана пополам, но она не разваливается совсем за счет того, что два кожаных ремня тянутся от носа к килю. В лодку садятся девушки: одна – почти в центре, она натягивает на себя веревку, привязанную ко дну лодки, чтобы приподнять нос и соединить части лодки. Ей приходится тянуть так сильно, что ее спина изгибается. Она становится частью лодки. Даже ее длинная коса принимает форму дуги. Вторая девушка садится на нос каноэ, в ее руке весло. Она сидит на самом краю, спиной по направлению движения. Кажется, грести подобным образом невозможно. Но лодка плывет по стоячей, похожей на желе, воде. Я не могу разглядеть лица девушки. У тряпичных куколок часто не делают лиц: они любые, бесконечные, может быть, знакомые.
– Это же очень тяжело. Как она гребет? Почему не пересядет?
– Только так. Она перевозчица. Ей нетяжело. А вот та, что превратилась в колесо, тоже не захотела оставаться здесь.
– И я не хочу.
– Но ты можешь не доплыть.
– Остаться я тоже не могу. Кто-то же уплывает отсюда…
– Уплывают многие, но доплывают... Э-эх…
– Почему бы мне не доплыть?
– А почему тебе?
– Не знаю. Действительно, почему мне? Я поплыву.
– Как хочешь. Мне все равно. Дожидайся перевозчицы. Она одна. Когда поплывешь, не соглашайся поменяться с ней работой. Грести легче, но это навечно. Если возьмешься за весло, отпустить его не сможешь до тех пор, пока не найдется еще кто-нибудь, пожалевший себя и пожелавший части полегче.
– Ты всем это говоришь?
– Нет.
– А почему мне?
– А почему не тебе? Не знаю. Отстань.
Я жду… Сомневаюсь, волнение переполняет меня, мешает молиться. «Господи! А вдруг я погибну? Может, лучше остаться здесь. Хоть жуткая, но жизнь. Нет. Это будет не моя жизнь. Нужно попробовать, ведь кто-то все же спасается. Кто-то возвращается к светлому небу и живой воде…»
Перевозчица смотрит на меня:
– Ну что? Остаешься?
– Нет.
Сажусь в лодку, берусь за веревку. Решение плыть наполняет меня радостью. Спокойствием. Я понимаю, что решиться – значит преодолеть самое трудное на пути из этого города. Рывком притягиваю к себе конец каноэ, перевозчица отталкивает лодку от берега…
Я слышу плеск прозрачных волн и вижу голубое небо…
Какая осень!
Дали далеки.
Струится небо,
землю отражая.
Везут медленноходые быки
тяжелые телеги урожая.
И я в такую осень родилась.
Начало дня
встает в оконной раме.
Весь город пахнет спелыми плодами.
Под окнами бегут ребята в класс.
А я уже не бегаю - хожу,
порою утомляюсь на работе.
А я уже с такими не дружу,
меня такие называют "тетей".
Но не подумай,
будто я грущу.
Нет!
Я хожу притихшей и счастливой,
фальшиво и уверенно свищу
последних фильмов легкие мотивы.
Пойду гулять
и дождик пережду
в продмаге или в булочной Арбата.
Мы родились
в пятнадцатом году,
мои двадцатилетние ребята.
Едва встречая первую весну,
не узнаны убитыми отцами,
мы встали
в предпоследнюю войну,
чтобы в войне последней
стать бойцами.
Кому-то пасть в бою?
А если мне?
О чем я вспомню
и о чем забуду,
прислушиваясь к дорогой земле,
не веря в смерть,
упрямо веря чуду.
А если мне?
Еще не заржаветь
штыку под ливнем,
не размыться следу,
когда моим товарищам пропеть
со мною вместе взятую победу.
Ее услышу я
сквозь ход орудий,
сквозь холодок последней темноты...
Еще едят мороженое люди
и продаются мокрые цветы.
Прошла машина,
увезла гудок.
Проносит утро
новый запах хлеба,
и ясно тает облачный снежок
голубенькими лужицами неба.
1935
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
