Огромный каменный мегаполис. Серые дома зловеще поднимаются к небу. Трубы продырявливают облака. Плакаты и вывески заполняют все пространство между домами и дорогами. Сам город похож на рекламный плакат «страшного будущего».
Маленькая девочка, протягивая руки к солнцу, смеется. Солнце еле-еле просвечивает сквозь серую пелену, затянувшую небо. Каменный мост повис через широкую грязную реку. Вода – цемент: кажется, она уже тысячу лет никуда не течет. Девочка пускает маленький бумажный кораблик в воду, он стоит на месте.
– Его держит якорь, – говорит девочка.
– Просто здесь уже ничто не может плавать, – говорит хмурый мужчина. – Смотри, его сейчас затянет трясина.
– Нет, просто моему кораблю нужен ветер.
– Ветер? Ну-ну… Удачи.
Хмурый мужчина уходит.
Кораблик начинает намокать, и его действительно затягивает под воду. Девочка достает кораблик палочкой. Разбирает, сушит, опускает в воду и дует на бумажный парус. Белоснежный кораблик плывет.
Я на этом кораблике. Ничто как будто не уменьшилось и не увеличилось. Кораблик несет меня мимо серых многоэтажек, черных труб, гигантских мостов. Ни одного деревца, ни одного храма. Тоска заполняет сердце, тоска заполняет эту мертвую реку. Я плачу. Душа разрывается от жалости и одиночества в этом огромном городе, где миллионы людей, домов и машин. Здесь все цвета гари, здесь шум и пыль заполняют любой свободный уголок. Корабль приносит меня к шлюзу. Остановка.
– Ваш корабль дальше идти не может.
– Но мне надо.
– Вы из этого города?
– Нет.
– А как вы здесь оказались?
– Не знаю.
– Все так говорят.
– Я живу там, где растут деревья.
– Понятно. Но теперь нет таких мест.
– ?
– Может быть, вернетесь?
– Нет.
– Подумайте. Посмотрите сюда.
Меня подводят к окошку.
– Плыть дальше можно только так.
Я вишу небольшую лодку, по форме напоминающую каноэ. Лодка сломана пополам, но она не разваливается совсем за счет того, что два кожаных ремня тянутся от носа к килю. В лодку садятся девушки: одна – почти в центре, она натягивает на себя веревку, привязанную ко дну лодки, чтобы приподнять нос и соединить части лодки. Ей приходится тянуть так сильно, что ее спина изгибается. Она становится частью лодки. Даже ее длинная коса принимает форму дуги. Вторая девушка садится на нос каноэ, в ее руке весло. Она сидит на самом краю, спиной по направлению движения. Кажется, грести подобным образом невозможно. Но лодка плывет по стоячей, похожей на желе, воде. Я не могу разглядеть лица девушки. У тряпичных куколок часто не делают лиц: они любые, бесконечные, может быть, знакомые.
– Это же очень тяжело. Как она гребет? Почему не пересядет?
– Только так. Она перевозчица. Ей нетяжело. А вот та, что превратилась в колесо, тоже не захотела оставаться здесь.
– И я не хочу.
– Но ты можешь не доплыть.
– Остаться я тоже не могу. Кто-то же уплывает отсюда…
– Уплывают многие, но доплывают... Э-эх…
– Почему бы мне не доплыть?
– А почему тебе?
– Не знаю. Действительно, почему мне? Я поплыву.
– Как хочешь. Мне все равно. Дожидайся перевозчицы. Она одна. Когда поплывешь, не соглашайся поменяться с ней работой. Грести легче, но это навечно. Если возьмешься за весло, отпустить его не сможешь до тех пор, пока не найдется еще кто-нибудь, пожалевший себя и пожелавший части полегче.
– Ты всем это говоришь?
– Нет.
– А почему мне?
– А почему не тебе? Не знаю. Отстань.
Я жду… Сомневаюсь, волнение переполняет меня, мешает молиться. «Господи! А вдруг я погибну? Может, лучше остаться здесь. Хоть жуткая, но жизнь. Нет. Это будет не моя жизнь. Нужно попробовать, ведь кто-то все же спасается. Кто-то возвращается к светлому небу и живой воде…»
Перевозчица смотрит на меня:
– Ну что? Остаешься?
– Нет.
Сажусь в лодку, берусь за веревку. Решение плыть наполняет меня радостью. Спокойствием. Я понимаю, что решиться – значит преодолеть самое трудное на пути из этого города. Рывком притягиваю к себе конец каноэ, перевозчица отталкивает лодку от берега…
Я слышу плеск прозрачных волн и вижу голубое небо…
Сигареты маленькое пекло.
Тонкий дым разбился об окно.
Сумерки прокручивают бегло
Кроткое вечернее кино.
С улицы вливается в квартиру
Чистая голландская картина -
Воздух пресноводный и сырой,
Зимнее свеченье ниоткуда,
Конькобежцы накануне чуда
Заняты подробною игрой.
Кактусы величественно чахнут.
Время запираться и зевать.
Время чаепития и шахмат,
Кошек из окошек зазывать.
К ночи глуше, к ночи горше звуки -
Лифт гудит, парадное стучит.
Твердая горошина разлуки
В простынях незримая лежит.
Милая, мне больше длиться нечем.
Потому с надеждой, потому
Всем лицом печальным человечьим
В матовой подушке утону.
...Лунатическим током пронизан,
По холодным снастям проводов,
Громкой кровельной жести, карнизам
Выхожу на отчетливый зов.
Синий снег под ногами босыми.
От мороза в груди колотье.
Продвигаюсь на женское имя -
Наилучшее слово мое.
Узнаю сквозь прозрачные веки,
Узнаю тебя, с чем ни сравни.
Есть в долинах великие реки -
Ты проточным просторам сродни.
Огибая за кровлею кровлю,
Я тебя воссоздам из ночей
Вороною бездомною кровью -
От улыбки до лунок ногтей.
Тихо. Половицы воровато
Полоснула лунная фольга.
Вскорости янтарные квадраты
Рухнут на пятнистые снега.
Электричество включат - и снова
Сутолока, город впереди.
Чье-то недослышанное слово
Бродит, не проклюнется в груди.
Зеркало проточное померкло.
Тусклое бессмысленное зеркало,
Что, скажи, хоронишь от меня?
Съежилась ночная паутина.
Так на черной крышке пианино
Тает голубая пятерня.
1973
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
Авторизация
Камертон
