Есть у меня приятель. Когда кто-то при нем пытается предсказать, чем закончится какая-нибудь житейская история, он с ходу начинает кипятиться и заявляет, что концовку даже самым буднишним коллизиям никому заранее знать в принципе невозможно - что-нибудь все равно пойдет не так. «Придумай к любой из них десяток развязок, - говорит он, – будет одиннадцатая, сочинишь сто – обязательно случится сто первая».
Не уверен, что это правило работает во всех случаях, но о нем я сразу вспомнил, читая на сайте начинающих авторов комментарии к своему рассказу.
Это был небольшой, всего лишь на пол странички, опус, и содержание его предельно просто: Игорек, мальчуган семи лет отроду, побывав впервые в театре, сказал родителям, что они живут «понарошку», а настоящая жизнь только в театре, чем задел своего отца за живое. Вот и весь незатейливый сюжет этой семейной сценки.
Я был абсолютно уверен, что суть ее ясна, как божий день, но, оказалось, моя уверенность никакого отношения к действительности не имела. Это я сразу сообразил, едва прочел первые комментарии.
Вот они эти достопамятные строки. Я не изменил в них ни единого слова, ни одного знака препинания.
«Бедный ребенок! Уже как старичок».
«Забавный сюжет развития событий».
«…С такого папаши станется потащить семилетку к психиатру, ибо неправильно мыслит, не как приказал папаша. И нравится ему все, а не как назидательно решила мамаша».
«Странный папа, которого задевают явные наивности семилетки».
«Что-то в этом есть, аха. Полно незрелых инфантилов, настрогавших детей, да».
«После театра обычно бывает секс. Но у родителей Игорька видимо его не бывает. Ни после театра, ни после кино, ни после водки с зефиром».
«Ах ты ж господи *умиленно* С тз зрения зрелого человека, подчеркну, именно, зрелого (не всякий взрослый таковым является) – это наивность, которая свойственна детям. Это нормально. Но в любом случае виден оригинальный взгляд на мир, нетипичное, не одномерное, не зашоренное, свободное мышление. Пошто я пишу очевидные вещи».
«Только дети, пьяные и разозлённые говорят то, что думают».
«Тема, конечно, интересная, но в таком возрасте рассуждать о таких вещах!? Не завидная судьба ждёт такого паренька… В лучшем случае психбольница…»
Такой вот спектр мнений обозначился в среде тех, кто прочел мою байку.
Нет, у меня в мыслях не возникает наводить на кого-то критику, хотя, вроде как, некоторые рассуждения откровенно перехлестывают через край, опять же с моей точки зрения, к которой, впрочем, я сам давно уже отношусь с большой осторожностью, но мне хотелось бы худо-бедно понять, с чего так разыгрались эмоции у людей, - вроде повод пустяшный, а какой запал.
«Вот она самая что ни на есть реальность, - подумалось мне, когда я впервые прочел приведенные выше коменты, – ни одному вымыслу с ней не сравниться, и ведь ничего не поделать с этим».
Действительно, как тут спорить, когда у читателя священное право вершить суд над авторским текстом, по своим меркам, и уступать эту свою привилегию он пока никому не собирается, да и, по большому счету, делать это категорически не следует.
Жаль, конечно, что в жизни все как-то не так гладко, как в теории, которая, как я ее понимаю, считает, что автор и читатель представляют собой некий симбиоз, который способствует обоюдному их интеллектуальному росту, но тут уж ничего не поделать.
Правда, был один комментарий, после которого так и подмывало воскликнуть: «Умри, Денис, лучше не напишешь».
«Я удивляюсь, вроде здесь люди приближенные к искусству, а не понимают, что мальчик из рассказа говорит чистейшую правду и понял это уже в своем возрасте. Лишь бы не забыл, когда вырастет».
Что и говорить, умно сказано и от души, но уж очень похоже на глас вопиющего в пустыне. Не под силу ему что-нибудь изменить.
И чем дольше я размышляю над этими, мало сказать, разноречивыми, коментами, тем сильнее ситуация напоминает мне одну из историй с Одиссеем. С одной стороны Сцилла читательской непредсказуемости, с другой Харибда авторского самомнения. Как проскочить невредимым между ними? Прямо-таки, неразрешимая задача. Не заморачиваться б ею, но ведь куда как заманчиво уподобиться хитроумному Одиссею.
Октябрь. Море поутру
лежит щекой на волнорезе.
Стручки акаций на ветру,
как дождь на кровельном железе,
чечетку выбивают. Луч
светила, вставшего из моря,
скорей пронзителен, чем жгуч;
его пронзительности вторя,
на весла севшие гребцы
глядят на снежные зубцы.
II
Покуда храбрая рука
Зюйд-Веста, о незримых пальцах,
расчесывает облака,
в агавах взрывчатых и пальмах
производя переполох,
свершивший туалет без мыла
пророк, застигнутый врасплох
при сотворении кумира,
свой первый кофе пьет уже
на набережной в неглиже.
III
Потом он прыгает, крестясь,
в прибой, но в схватке рукопашной
он терпит крах. Обзаведясь
в киоске прессою вчерашней,
он размещается в одном
из алюминиевых кресел;
гниют баркасы кверху дном,
дымит на горизонте крейсер,
и сохнут водоросли на
затылке плоском валуна.
IV
Затем он покидает брег.
Он лезет в гору без усилий.
Он возвращается в ковчег
из олеандр и бугенвилей,
настолько сросшийся с горой,
что днище течь дает как будто,
когда сквозь заросли порой
внизу проглядывает бухта;
и стол стоит в ковчеге том,
давно покинутом скотом.
V
Перо. Чернильница. Жара.
И льнет линолеум к подошвам...
И речь бежит из-под пера
не о грядущем, но о прошлом;
затем что автор этих строк,
чьей проницательности беркут
мог позавидовать, пророк,
который нынче опровергнут,
утратив жажду прорицать,
на лире пробует бряцать.
VI
Приехать к морю в несезон,
помимо матерьяльных выгод,
имеет тот еще резон,
что это - временный, но выход
за скобки года, из ворот
тюрьмы. Посмеиваясь криво,
пусть Время взяток не берЈт -
Пространство, друг, сребролюбиво!
Орел двугривенника прав,
четыре времени поправ!
VII
Здесь виноградники с холма
бегут темно-зеленым туком.
Хозяйки белые дома
здесь топят розоватым буком.
Петух вечерний голосит.
Крутя замедленное сальто,
луна разбиться не грозит
о гладь щербатую асфальта:
ее и тьму других светил
залив бы с легкостью вместил.
VIII
Когда так много позади
всего, в особенности - горя,
поддержки чьей-нибудь не жди,
сядь в поезд, высадись у моря.
Оно обширнее. Оно
и глубже. Это превосходство -
не слишком радостное. Но
уж если чувствовать сиротство,
то лучше в тех местах, чей вид
волнует, нежели язвит.
октябрь 1969, Коктебель
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
