Два курьёзных случая, о которых я хочу рассказать, произошли с разницей в четверть века. Первый имел место в короткую эпоху "торговли на ящиках", когда в стране дозволялось торговать где угодно, как угодно и чем угодно. В районе, где жили мои родители и где я провёл детство и юность, стоял большой, подъездов семь или восемь девятиэтажный дом, весь первый этаж которого занимали магазины: и пром, и прод, и одежда, и ткани... все магазины были стандартные и у всех, соответственно, были одинаковой конструкции витрины - издалека выглядело так, будто на всю длину дома растянулась одна-единственная витрина. Эти собранные под одной крышей магазины были у нас чем-то вроде торгового центра микрорайона. В период перехода от развитого социализма к дикому капитализму народ вдоль всей этой витрины раскинул торговлю.
Как-то я приехал к родителям в гости и увидел возле той самой витрины младшего брата моего одноклассника с другом - они тоже торговали. Ребята имели откровенно угрожающий вид, были похожи больше на рэкетиров, чем на торговцев: оба в спортивных костюмах (спортивными костюмами же и торговали), стриженные под ноль, при толстенных золотых цепях, разумеется, и "гайках". Я подошёл к ним, поздоровался, мы начали было перекидываться дежурными фразами, как вдруг метрах в трёх от себя, возле той же витрины я вижу сцену: сухонькая бабуля сидит торгует на ящичках сигаретами, а над ней навис тип - покупатель. Такой себе небольшого роста, с усиками, худощавый, лет тридцати пяти. Типичный работяга. Берёт в руки пачку Примы: "Сколько?" Бабуля: "Два рубля". "Два-а, рубля-я?" - работяга был подвыпивший, оттого расслабленно-самоуверенный и говорил чуть нараспев. После небольшой паузы продолжил: "Вы за два рубля всю-ю Росси-и-ию продали". Бабуля ему что-то примирительно с улыбкой ответила, но покупатель не унимался: "Вы всю-ю Росси-ию, торгаши-и..." Я быстро перемещаюсь к месту событий и обращаюсь к радетелю России: "Истину говоришь, зёма, всю Россию продали". Украдкой подмигиваю бабушке, чтоб не подумала, что я поддерживаю радетеля всерьёз. "Ты только посмотри, брателла, какие морды отъели (показываю рукой на брата одноклассника и его друга) и всё Россию продают и продают, Сталина на них нет". Работяга перевёл взгляд на ребят... и тут же быстро его отвёл. И опустил глаза. А меня как-будто и не слышал. И продолжает наезжать на бабушку: "Эти сигареты 16 копеек стоят, в магазинах всё скупили, мля". "Точно, земеля - соглашаюсь я с ним - такие костюмы 47 рублей стоят (цифру, конечно, взял с потолка), а эти всё скупили и торгуют, ни стыда, ни совести". На этот раз я даже взял его правой рукой под локоток, а левой ленинским жестом указал на парней: мол, посмотри на безобразие, костюмы скупили... Работяга хоть и был поддатый, но сообразил, что лучше быстрее делать отсюда ноги и не взглянув больше ни на меня, ни на парней, но упорно бормоча что-то старушке, не спеша ретировался. Ребята, конечно же, ситуацию просекли с самого начала. "Ну, чмо!" - вырвалось у друга младшего брата одноклассника. "Да вапще!" - только и смог ему ответить я.
Эпизод этот случился, если не ошибаюсь, летом 1990-го. А в 2012-м я со всем своим творчеством уютно расположился в "соцсети для зрелых людей" Макспарк - в то время я писал статьи для различных интернет-изданий, а литературным плацдармом решил себе сделать Макспарк . К тому времени ровесники, они же братья по разуму маленького работяги с усиками сделались "зрелыми" и, по всей вероятности, тоже засели в Макспарк. Где стали дружно и нещадно хаять умершего Ельцина, умершего Гайдара и живого Чубайса - теперь они уже не бабушку с сигаретами, а этих троих назначили продавцами России. Но тройка эта оказалась столь же БЕЗОТВЕТНОЙ, как та бабушка, но по другой причине - первые двое ушли в мир иной, а Чубайс, поди, и знать не знал о существовании стариковских соцсетей и красно-патриотических страстях его обитателей. А радетели России, как я понял давно, привыкли сражаться с безответными, и лишним тому подтверждением послужил эпизод в том же Макспарке. Году, как я помню, в 2015-ом один такой рьяный радетель поделился со мной в личке (!) серьёзной проблемой. С болью и возмущением, переходящим в революционный пафос, он рассказал мне о том, что на первом этаже многоэтажного дома, где он живёт, то ли бандюки какие, то ли кто, открыли под видом СПА-салона бордель, и что туда приезжает много посетителей, отчего во дворе всю ночь стоит рёв машин, и вообще он жильцам сильно мешает, этот СПА. "Так пишите, в органы разные, в газету, журналистов пригласите" - строчу ему я. "Да кому писать, у них там подмазано всё, к ним там по ночам полковник приезжает, мент, на БМВ, без формы". Насколько помню, он мне даже должность этого полковника назвал.
Ах, ну да! Целый полковник! На БМВ! Без формы! Это не какие-то там Гайдар, Чубайс или Ельцин. Этих-то чего бояться, костери и костери их в Макспарке каждый божий день, казнить их предлагай, повесить, сжечь. Совсем другое дело действующий полковник-мент - ведь, чего доброго, доберётся ещё.
Дальше я задаю ему вопрос, ответ на который я к тому моменту уже знал и так: "А может, вы небольшой очерк об этом напишете в Макспарке?" - "Да вы что, Тимур - последовал ожидаемый ответ - у меня же в анкете город указан и фото есть".
Тут я вспомнил про бабушку, сигареты и плюгавого радетеля России. Параллели напрашивались сами собой: молодой радетель наезжал на бабушку, но стушевался перед парнями, а старый в интернете наезжал на Гайдара-Чубайса, но обделался при мысли о полковнике. Также вспомнил я, с каким непередаваемым презрением друг брата моего одноклассника произнёс: "Ну, чмо!" Я словно ушами услышал его голос.
Так два эпизода, произошедшие с разницей в 25 лет, связались друг с другом в моей памяти навсегда. А теперь, после печальной даты февраля 22-го, радетели России вывалили на свет божий в немыслимом количестве и все в интернетах орут. Требуют "решительных действий", требуют вдарить, покарать, разбить, разбомбить, разнести в щепки, "нанести удар по центру принятия решений"... А мне на фоне их яростных воплей представляется картина: встреча в чистом поле искорёженного патриотическим угаром престарелого ватана в домашнем трико и в тапках и двухметрового "азовца" в экипировке и с автоматом "Вепр". Ведь от той ярости, которую источает в интернете "патриот", должен, казалось бы, замертво пасть любой "азовец". Вот и пусть падёт.
Словно пятна на белой рубахе,
проступали похмельные страхи,
да поглядывал косо таксист.
И химичил чего-то такое,
и почёсывал ухо тугое,
и себе говорил я «окстись».
Ты славянскими бреднями бредишь,
ты домой непременно доедешь,
он не призрак, не смерти, никто.
Молчаливый работник приварка,
он по жизни из пятого парка,
обыватель, водитель авто.
Заклиная мятущийся разум,
зарекался я тополем, вязом,
овощным, продуктовым, — трясло, —
ослепительным небом на вырост.
Бог не фраер, не выдаст, не выдаст.
И какое сегодня число?
Ничего-то три дня не узнает,
на четвёртый в слезах опознает,
ну а юная мисс между тем,
проезжая по острову в кэбе,
заприметит явление в небе:
кто-то в шашечках весь пролетел.
2
Усыпала платформу лузгой,
удушала духами «Кармен»,
на один вдохновляла другой
с перекрёстною рифмой катрен.
Я боюсь, она скажет в конце:
своего ты стыдился лица,
как писал — изменялся в лице.
Так меняется у мертвеца.
То во образе дивного сна
Амстердам, и Стокгольм, и Брюссель
то бессонница, Танька одна,
лесопарковой зоны газель.
Шутки ради носила манок,
поцелуй — говорила — сюда.
В коридоре бесился щенок,
но гулять не спешили с утра.
Да и дружба была хороша,
то не спички гремят в коробке —
то шуршит в коробке анаша
камышом на волшебной реке.
Удалось. И не надо му-му.
Сдачи тоже не надо. Сбылось.
Непостижное, в общем, уму.
Пролетевшее, в общем, насквозь.
3
Говори, не тушуйся, о главном:
о бретельке на тонком плече,
поведенье замка своенравном,
заточённом под коврик ключе.
Дверь откроется — и на паркете,
растекаясь, рябит светотень,
на жестянке, на стоптанной кеде.
Лень прибраться и выбросить лень.
Ты не знала, как это по-русски.
На коленях держала словарь.
Чай вприкуску. На этой «прикуске»
осторожно, язык не сломай.
Воспалённые взгляды туземца.
Танцы-шманцы, бретелька, плечо.
Но не надо до самого сердца.
Осторожно, не поздно ещё.
Будьте бдительны, юная леди.
Образумься, дитя пустырей.
На рассказ о счастливом билете
есть у Бога рассказ постарей.
Но, обнявшись над невским гранитом,
эти двое стоят дотемна.
И матрёшка с пятном знаменитым
на Арбате приобретена.
4
«Интурист», телеграф, жилой
дом по левую — Боже мой —
руку. Лестничный марш, ступень
за ступенью... Куда теперь?
Что нам лестничный марш поёт?
То, что лестничный всё пролёт.
Это можно истолковать
в смысле «стоит ли тосковать?».
И ещё. У Никитских врат
сто на брата — и чёрт не брат,
под охраною всех властей
странный дом из одних гостей.
Здесь проездом томился Блок,
а на память — хоть шерсти клок.
Заключим его в медальон,
до отбитых краёв дольём.
Боже правый, своим перстом
эти крыши пометь крестом,
аки крыши госпиталей.
В день назначенный пожалей.
5
Через сиваш моей памяти, через
кофе столовский и чай бочковой,
через по кругу запущенный херес
в дебрях черёмухи у кольцевой,
«Баней» Толстого разбуженный эрос,
выбор профессии, путь роковой.
Тех ещё виршей первейшую читку,
страшный народ — борода к бороде,
слух напрягающий. Небо с овчинку,
сомнамбулический ход по воде.
Через погост раскусивших начинку.
Далее, как говорится, везде.
Знаешь, пока все носились со мною,
мне предносилось виденье твоё.
Вот я на вороте пятна замою,
переменю торопливо бельё.
Радуйся — ангел стоит за спиною!
Но почему опершись на копьё?
1991
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
Дизайн: Юлия Кривицкая
Продолжая работу с сайтом, Вы соглашаетесь с использованием cookie и политикой конфиденциальности. Файлы cookie можно отключить в настройках Вашего браузера.
Авторизация
Камертон
