Если мудрец попадает к глупцам, не должен он ждать от них почета, а если глупец болтовней своей победит мудреца, то нет в этом ничего удивительного, ибо камнем можно расколоть алмаз
Коробок с волшебным кремом на трельяже —
только дверца меж минувшим и грядущим.
Всю тоску свою отдашь и душу даже
ради встречи с незнакомцем всемогущим.
Хоть не понято еще, как карта грянет
и какой она задумывалась масти,
свято веришь ты, что сердце не обманет —
ты-то знаешь, Маргарита, жив твой мастер!
И пред верою твоею с содроганьем
преклоняюсь, не имея слов достойных.
Вера кротких — молчаливое страданье.
Вечный поиск — это вера беспокойных.
Вольной ведьме не бывать женою кроткой —
обезумев, вальс несется, все сметая.
И не все ль равно, метлою или щеткой
ты воспользуешься, в сказку улетая!
Когда ты был во дни гонений
печален, хмур, и птицей черной
смотрел в окно под звук минорный
ударов капель по карнизу, -
ты ближе был!.. Свою репризу:
«Марго, оставь... оставь - я болен!» -
ты повторял, уже безволен,
как мантру тихих заклинаний,
как будто ждал ты оправданий
за тот костер, что будет позже,
из тех страниц, что мне дороже
всех благ земных и всех лишений, -
ты сжег их все! Дитя сомнений!
Теперь с тобою, как в начале,
мы два любовника в подвале...
Но, счастливы?.. О нет, едва ли -
Ты растворен в своей печали.
А я … бездушной стала ведьмой -
и кудри отливают медью,
глаза зовут в порыве страсти, -
но ты - другой... ты - из ненастья.
Меж нами бездна... По спирали
бежало время - не догнали!
- Марго, здесь Воланд правит миром,
не тем служили мы кумирам…
Прости! Что сделал я с тобою!
Ты - как и прежде - за спиною,
но - ангел падший!.. Королева,
но не моя, а - Азазелло.
Под бременем тельца златого
просить, молить должны мы снова
о душ спасении … Возможно,
услышит Бог и осторожно
в души грааль вольет надежду -
с тобой воскреснем, станешь прежней.
И достучаться до небес
c тобой должны мы — предал Бес!
Меж нами бездна! По спирали
бежало время - не догнали...
Здесь когда-то ты жила, старшеклассницей была,
А сравнительно недавно своевольно умерла.
Как, наверное, должна скверно тикать тишина,
Если женщине-красавице жизнь стала не мила.
Уроженец здешних мест, средних лет, таков, как есть,
Ради холода спинного навещаю твой подъезд.
Что ли роз на все возьму, на кладбище отвезу,
Уроню, как это водится, нетрезвую слезу...
Я ль не лез в окно к тебе из ревности, по злобе
По гремучей водосточной к небу задранной трубе?
Хорошо быть молодым, молодым и пьяным в дым —
Четверть века, четверть века зряшным подвигам моим!
Голосом, разрезом глаз с толку сбит в толпе не раз,
Я всегда обознавался, не ошибся лишь сейчас,
Не ослышался — мертва. Пошла кругом голова.
Не любила меня отроду, но ты была жива.
Кто б на ножки поднялся, в дно головкой уперся,
Поднатужился, чтоб разом смерть была, да вышла вся!
Воскресать так воскресать! Встали в рост отец и мать.
Друг Сопровский оживает, подбивает выпивать.
Мы «андроповки» берем, что-то первая колом —
Комом в горле, слуцким слогом да частушечным стихом.
Так от радости пьяны, гибелью опалены,
В черно-белой кинохронике вертаются с войны.
Нарастает стук колес, и душа идет вразнос.
На вокзале марш играют — слепнет музыка от слез.
Вот и ты — одна из них. Мельком видишь нас двоих,
Кратко на фиг посылаешь обожателей своих.
Вижу я сквозь толчею тебя прежнюю, ничью,
Уходящую безмолвно прямо в молодость твою.
Ну, иди себе, иди. Все плохое позади.
И отныне, надо думать, хорошее впереди.
Как в былые времена, встань у школьного окна.
Имя, девичью фамилию выговорит тишина.
1997
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
