Полюбить бы февраль и чернильницы белую снежность,
и чернил долгожданную ночь до «прощай» полюбить,
оторвать от больничного «с» и останется — нежность
к февралю… и немного к себе… и немного пиит…
Полюбить со всей силы того,
кто любовь пастерначал
загодя до обугленных груш
и полёта грачей,
до серебряных гривен на шеях,
привычного плача о грустинке,
стремительно тающей в безднах очей
молодых и горячих,
зрачками чернильными жгущих,
ожидающих взрыва гормонов
и шалой весны,
и разлива ручьёв,
и страстей в нераспущенных пущах.
Никого эпидемия не пожалеет, увы.
Да и нет никого, кто откажется,
нет возражений:
президент, дипломат, доктор, рэпер,
художник, дебил…
Расцветают асфальты граффити, где Саши и Жени
признаются:
они «как никто никогда…»*
______
* «Я люблю тебя так сильно, как никто никогда не любил»
(Как никто никогда (Like No One Ever). RSAC)
Нескушного сада
нестрашным покажется штамп,
на штампы досада
растает от вспыхнувших ламп.
Кондуктор, кондуктор,
ещё я платить маловат,
ты вроде не доктор,
на что тебе белый халат?
Ты вроде апостол,
уважь, на коленях молю,
целуя компостер,
последнюю волю мою:
сыщи адресата
стихов моих — там, в глубине
Нескушного сада,
найди её, беженцу, мне.
Я выучил русский
за то, что он самый простой,
как стан её — узкий,
как зуб золотой — золотой.
Дантиста ошибкой,
нестрашной ошибкой, поверь,
туземной улыбкой,
на экспорт ушедшей теперь
(коронка на царство,
в кругу белоснежных подруг
алхимика астра,
садовника сладкий испуг),
улыбкой последней
Нескушного сада зажги
эпитет столетний
и солнце во рту сбереги.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
