На главнуюОбратная связьКарта сайта
Сегодня
29 марта 2024 г.

Несомненный признак истинной науки - сознание ничтожности того, что знаешь, в сравнении с тем, что раскрывается

(Лев Толстой)

Календари

01.03.2017

Март 2017

В марте все становятся немножко кошками...

 

                       Рады, рады, рады
                       Светлые березы,
                       И на них от радости
                       Вырастают розы.
 
                       Рады, рады, рады
                       Тёмные осины,
                       И на них от радости
                       Растут апельсины.
 
                       То не дождь пошел из облака
                       И не град,
                       То посыпался из облака
                       Виноград.
 
                       И вороны над полями
                       Вдруг запели соловьями.
 
                       И ручьи из-под земли
                       Сладким медом потекли.
 
                       Куры стали павами,
                       Лысые — кудрявыми.
 
                       Даже мельница — и та
                       Заплясала у моста.
 
                       Так бегите же за мною
                       На зеленые луга,
                       Где над синею рекою
                       Встала радуга-дуга.
 
                       Мы на радугу вскарабкаемся,
                       Поиграем в облаках
                       И оттуда вниз по радуге
                       На салазках, на коньках!
 
                                                                     К. И. Чуковский
 
Март
 
Что добавить к этой радости? Весну разве что. Первый месяц не станет баловать теплом, по радуге будем лазать на коньках и салазках, но зато по всем цветам сразу. Птички включат свое однообразное радио, но это, как всегда, не будет казаться анахронизмом. Резкое чириканье, звонкое теньканье, тонкое посвистывание добавят мажорных нот в городскую симфонию и навсегда (т.е. до следующей зимы) изменят восприятие. Хрустальными молоточками забарабанят по перепонкам капли. Ударят в глубину зрачков радужные отсветы. Вдохнешь от неожиданности поглубже, закашляешься и уловишь легкое изменение в составе атмосферы — намек на будущее цветение и гормональные бури. Кошки как самые чувствительные звери первыми включатся в мартовскую вакханалию, вопреки закону притяжения потекут вверх на крыши разноцветными ручейками. Устроятся на нагретом железе и битуме, своими распевками начнут сводить с ума скучных сонных граждан. И поделом. Некогда спать, когда вокруг творится весна.
 
Отчего так светло? Оттого, что улыбаются во всю фарфоровую белизну авторы Решки. А их немало. И все чеширские, пушистые, игривые и загадочные, как и положено хвостатым. Кто-то оспорит данное утверждение, но я-то уверена — в марте все становятся немножко кошками. Гуляют по себе и дорожкам, зорко высматривают соплеменников, подрагивая вибриссами, выгибают спины и греются на своих едущих крышах, распевая весеннюю песню любви.
 
Весна
 
этого красавца зовут Павлик
 
Почва под ногами
 
Бывает ли что иное, кроме одиночества?
Я закрыл окно.
Нет, не бывает. Для всего иного слишком мало почвы под ногами
 
Э. М. Ремарк. Три товарища
* * *
Херург разрезал ногу.
Неходячий,
лежу, хвораю.
Полудохлой клячей
таскаюсь, как могу
и слишком много,
как оказалось,
здесь, по избе, шагов —
как в тронном зале.
На такую малость —
с дивана к крану
и от крана к полотенцу
мне,
матюгнувшись только в три коленца,
телесность бренную продвинуть
получалось
 
Пространство
вязко, как кисель,
окаменевший
в начале мезозойской эры.
Грешен
я, видно, был
в своей подвижной фазе
без всякой меры.
И сжался мир
в такой обычной фразе
по телефону:
Я вечером приду.
А что, подумал я,
чтоб ты пришла,
мне ногу резать разве
необходимо
херургу старому
в своей стерильной рясе?
 
Но ты придешь
и принесёшь мне хлеба
и истоптавшего меня кота
прогонишь, вражью морду,
из вертепа
всех наших странных запахов,
что слепо,
без видимого четкого сюжета
преследуют тебя, меня, кота,
увидевшего в этом круге света
нас оттеняющую мертвенно-белёсо
невидимую цепь.
Ты перевяжешь ногу.
Под ногою
проляжет вместо скользкого утеса
земная твердь,
широкая,
как степь
 
 
Весна
 
Евгений Абрамович Баратынский
Ничтожный для времён, я вечен для себя
 
К Амуру
 
Тебе я младость шаловливу,
О сын Венеры! посвятил;
Меня ты плохо наградил,
Дал мало сердцу на разживу!
Подобно мне любил ли кто?
И что ж я вспомню, не тоскуя?
Два, три, четыре поцелуя!..
Быть так; спасибо и за то.
 
 
Музыка весны
 
Юрий Карлович Олеша
Гейне, родившийся в 1801 году, называл себя первым человеком девятнадцатого века. Родившись на другом конце века, я могу назвать себя его последним человеком
 
Зависть
 
Он поет по утрам в клозете. Можете представить себе, какой это жизнерадостный, здоровый человек. Желание петь возникает в нем рефлекторно. Эти песни его, в которых нет ни мелодии, ни слов, а есть только одно «та-ра-ра», выкрикиваемое им на разные лады, можно толковать так:
 
«Как мне приятно жить… та-ра! та-ра!.. Мой кишечник упруг… ра-та-та-та-ра-ри… Правильно движутся во мне соки… ра-та-та-ду-та-та… Сокращайся, кишка, сокращайся… трам-ба-ба-бум!»
 
Когда утром он из спальни проходит мимо меня (я притворяюсь спящим) в дверь, ведущую в недра квартиры, в уборную, мое воображение уносится за ним. Я слышу сутолоку в кабинке уборной, где узко его крупному телу. Его спина трется по внутренней стороне захлопнувшейся двери, и локти тыкаются в стенки, он перебирает ногами. В дверь уборной вделано матовое овальное стекло. Он поворачивает выключатель, овал освещается изнутри и становится прекрасным, цвета опала, яйцом. Мысленным взором я вижу это яйцо, висящее в темноте коридора.
 
В нем весу шесть пудов. Недавно, сходя где-то по лестнице, он заметил, как в такт шагам у него трясутся груди. Поэтому он решил прибавить новую серию гимнастических упражнений.
 
Это образцовая мужская особь…
 
 
Конек-горбунок
 
Петр Павлович Ершов
Мы с Чижовым стряпаем водевиль Черепослов, в котором Галь получит шишку пречудесную. Куплетцы — заяденье!
 
Конёк-Горбунок
 
Начинает сказка сказываться
За горами, за лесами,
За широкими морями,
Против неба — на земле
Жил старик в одном селе.
У старинушки три сына:
Старший умный был детина,
Средний сын и так и сяк,
Младший вовсе был дурак.
Братья сеяли пшеницу
Да возили в град-столицу:
Знать, столица та была
Недалече от села.
Там пшеницу продавали,
Деньги счетом принимали
И с набитою сумой
Возвращалися домой.
 
В долгом времени аль вскоре
Приключилося им горе:
Кто-то в поле стал ходить
И пшеницу шевелить.
Мужички такой печали
Отродяся не видали;
Стали думать да гадать —
Как бы вора соглядать;
Наконец себе смекнули,
Чтоб стоять на карауле,
Хлеб ночами поберечь,
Злого вора подстеречь.
 
Вот, как стало лишь смеркаться,
Начал старший брат сбираться,
Вынул вилы и топор
И отправился в дозор…
 
 
Постапокалипсис
 
Фазиль Абдулович Искандер
Вот так же некоторые критики, услышав, что гремят тарелками (не скажу где), бросаются отгонять сфальсифицированную опасность
 
Сандро из Чегема
 
Дядя Сандро прожил почти восемьдесят лет, так что даже по абхазским понятиям его смело можно назвать старым человеком. А если учесть, что его много раз пытались убить в молодости, да и не только в молодости, можно сказать, что ему просто повезло.
 
В первый раз он получил пулю от какого-то негодяя, как он его неизменно называл. Он получил пулю, когда затягивал подпругу своему коню перед тем, как покинуть княжеский двор.
 
Дело в том, что он тогда был любовником княгини и торчал у нее день и ночь. Благодаря своим выдающимся рыцарским достоинствам, он был в то время первым или даже единственным ее любовником.
 
Юный негодяй был влюблен в княгиню и тоже торчал у нее день и ночь, кажется, на правах соседа или дальнего родственника со стороны мужа. Но он, по словам дяди Сандро, не обладал столь выдающимися рыцарскими достоинствами, как сам дядя Сандро. А может, и обладал, но никак не мог найти случая применить их к делу, потому что княгиня была без ума от дяди Сандро.
 
Все-таки он надеялся на что-то и потому ни на шаг не отходил от дома княгини или даже от самой княгини, когда она это позволяла. Возможно, она его не прогоняла, потому что он подхлестывал дядю Сандро на все новые и новые любовные подвиги. А может, она его держала при себе на случай, если дядя Сандро внезапно выйдет из строя. Кто его знает.
 
Княгиня эта была по происхождению сванка. Возможно, именно этим объясняются ее некоторые любовные странности. К достоинствам ее прекрасной внешности (дядя Сандро говорил, что она была белая, как молоко), я думаю, необходимо добавить, что она отлично ездила верхом, неплохо стреляла, а при случае могла выдоить даже буйволицу.
 
Я об этом говорю потому, что доить буйволицу трудно, для этого надо иметь очень крепкие пальцы. Так что вопрос об изнеженности, инфантильности или физическом вырождении сам по себе отпадает, несмотря на то, что она была чистокровным потомком сванских князей…
 
 
Падший ангел
 
 Везде хорошо, где я есть
 
Песня Ангела
 
Я буду поджидать у перекрестка,
Там, где встречаются четыре ветра.
Не бойся, ты найдешь туда дорогу,
Лишь только следуй за лучом своей надежды,
Почувствуй в сердце чудное горенье,
Прислушайся к шуршанью моих крыльев,
Услышь души волшебные аккорды,
И насладись гармонией свободы.
Забудь все прежние свои свершенья,
Все, что закончено, оставь без сожаленья,
Нет смысла в удержании кого-то,
Смотри вперед — и будешь вечно юным.
Всегда есть сердце, что спешит тебе навстречу,
Готовое раскрыть свои объятья,
Лишь только разгляди его улыбку,
И улыбнись в ответ, наполнись светом.
Дари себя, не требуя отдачи,
Лишь так ты сможешь обладать любовью,
Нельзя отнять того, с чем расстаешься,
Дари себя — и все к тебе вернется.
Часы идут, следов не оставляя,
И шум земли проносится в пространстве,
Столетия торжественны и тихи…
Я рядом вечно, я всегда с тобою…
 
 
Шевченко
 
Тарас Григорьевич Шевченко
В ком нет любви к стране родной,
Те сердцем нищие калеки
 
Дневник (с 12 июня 1857 г. по 13 июля 1858 г. (по юлианскому календарю))
 
• Я, несмотря на мою искреннюю любовь к прекрасному в искусстве и в природе, чувствую непреодолимую антипатию к философиям и эстетикам. — 5 июля
 
• Вечер был тихий, светлый. На горизонте чернела длинная полоса моря, а на берегу его горели в красноватом свете скалы, и на одной из скал блестели белые стены второй батареи и всего укрепления. Я любовался своею семилетнею тюрьмою. — 11 июля
 
• ...Благочестивые уральцы, а особенно уралки, нашему брату [не]раскольнику воды напиться не дадут... Не знаю, чем восхищается в уральцах этот статистико-юмористик и вдобавок враль Небольсин? Грязнее, грубее этих закоренелых раскольников я ничего не знаю. Соседи их, степные дикари киргизы, тысячу раз общежительнее этих прямых потомков Стеньки Разина. — 12 июля
 
• Мне кажется, что свободный художник настолько же ограничен окружающею его природою, насколько природа ограничена своими вечными, неизменными законами. А попробуй этот свободный творец на волос отступить от вечной красавицы природы, он делается богоотступником, нравственным уродом, подобным Корнелиусу и Бруни. Я не говорю о дагеротипном подражании природе. Тогда бы не было искусства, не было бы творчества, не было бы истинных художников, а были бы только портретисты вроде Зарянка.
 
Великий Брюллов черты одной не позволял себе провести без модели, а ему, как исполненному силою творчества, казалось бы это позволительным. Но он, как пламенный поэт и глубокий мудрец-сердцеведец, облекал свои выспренные светлые фантазии в формы непорочной вечной истины. И потому-то его идеалы, полные красоты и жизни, кажутся нам такими милыми, такими близкими, родными. — 12 июля
 
• ...В великороссийском человеке есть врожденная антипатия к зелени, к этой живой блестящей ризе улыбающейся матери природы. Великороссийская деревня — это, как выразился Гоголь, наваленные кучи серых бревен с черными отверстиями вместо окон, вечная грязь, вечная зима! Нигде прутика зеленого не увидишь, а по сторонам непроходимые леса зеленеют. А деревня, как будто нарошно, вырубилась на большую дорогу из-под тени этого непроходимого сада. Растянулась в два ряда около большой дороги, выстроила постоялые дворы, а на отлете часовню и кабачок, и ей ничего больше не нужно. Непонятная антипатия к прелестям природы.
 
В Малороссии совсем не то. Там деревня и даже город укрыли свои белые приветливые хаты в тени черешневых и вишневых садов. Там бедный неулыбающийся мужик окутал себя великолепною вечно улыбающеюся природою и поет свою унылую задушевную песню в надежде на лучшее существование. О моя бедная, моя прекрасная, моя милая родина! Скоро ли я вздохну твоим живительным, сладким воздухом? Милосердый Бог — моя нетленная надежда. — 14 июля
 
• Для человека-материалиста, которому Бог отказал в святом, радостном чувстве понимания Его благодати, Его нетленной красоты, для такого получеловека всякая теория прекрасного ничего больше, как пустая болтовня. Для человека же, одаренного этим божественным разумом-чувством, подобная теория также пустая болтовня, и еще хуже — шарлатанство. Если бы эти безжизненные ученые эстетики, эти хирурги прекрасного, вместо теории писали историю изящных искусств, тут была бы очевидная польза. Вазари переживет целые легионы Либельтов. — 23 июля
 
 
Тайна
 
Гарри Гаррисон (Генри Максвелл Демпси (Henry Maxwell Dempsey))
Удивительные вещи можно вбить человеку в голову, если колотить по ней с малолетства
 
Стальная Крыса
 
Когда дверь офиса внезапно открылась, я понял, что игра кончена. Это было выгодное дельце, но ему пришел конец. Я встретил входящего полицейского сидя в кресле, изображая на лице счастливую улыбку. Он шел твердой походкой с обычным для всех копов угрюмым выражением лица. И то же самое отсутствие юмора. Еще до того, как он открыл рот, я уже знал, что он скажет.
 
— Джеймс Боливар ди Гриз, я арестую вас по обвинению...
 
Я ждал слова «обвинение», именно этого слова. Когда он произнес его, я нажал кнопку, соединенную с зарядом пороха в патроне.
 
Заряд взорвался и трехтонный сейф рухнул на голову полицейского. Когда осело облако штукатурки, я увидел только одну слабо шевелившуюся руку. Она дергалась до тех пор, пока не зафиксировала указующий перст, нацеленный на меня.
 
Его голос был слегка приглушен сейфом и звучал раздражающе отрывисто. Он забубнил:
 
— ...по обвинению в нелегальном въезде, краже, подлоге...
 
Он долбил и долбил монотонно, это был бесконечный список, но я все это уже слышал раньше. Я переложил все деньги из ящика письменного стола в кейс. Список закончился новым обвинением, и мне посчастливилось услышать, как в его голосе зазвучали нотки обиды.
 
— Ко всему прочему, вам добавляется обвинение в нападении на полицейского робота. Это бессмысленно, так как мой мозг и гортань бронированы, а в моей средней секции...
 
«Что я знаю точно, Жорж, так это то, что маленький двусторонний передатчик расположен у тебя на макушке, а мне так не хотелось, чтобы ты в данный момент обратился к своим друзьям».
 
Один хороший пинок открыл в стене потайную дверь, открылся доступ к ступенькам. Когда я обходил груду штукатурки на полу, пальцы робота рванулись к моей ноге, но я ждал этого, и ему не хватило пары дюймов…
 
 
Вечерняя перспектива
 
Сергей Владимирович Михалков
В конце концов, любой женщине присущи черты милиционера, когда она имеет дело с мужчиной. Сначала она говорит: «Давайте не будем», а потом: «Следуйте за мной!»
 
Лист бумаги
 
Простой бумаги свежий лист!
Ты бел как мел. Не смят и чист.
Твоей поверхности пока
Ничья не тронула рука.
 
Чем станешь ты? Когда, какой
Исписан будешь ты рукой?
Кому и что ты принесешь:
Любовь? Разлуку? Правду? Ложь?
 
Прощеньем ляжешь ты на стол?
Иль обратишься в протокол?
Или сомнет тебя поэт,
Бесплодно встретивший рассвет?
 
Нет, ждет тебя удел иной!
Однажды карандаш цветной
Пройдется по всему листу,
Его заполнив пустоту.
 
И синим будет небосвод,
И красным будет пароход,
И черным будет в небе дым,
И солнце будет золотым!
 
 
Вернулся
 
Оставляю за собой право не соответствовать вашим ожиданиям
 
Недосказанное
 
Helmi. По умолчанию
 
А вот и ты. Холодный и ничей.
Ворчливый, как разбуженный ручей,
Укравший не одно такое утро
Туманное и будто не мое.
Лежишь и думаешь, какое же вранье
Звучало убедительно и мудро
Из уст твоих? Улыбка и глаза,
В которых отражается гроза,
Мне обещали яркие закаты.
Но среди долгих сумрачных ночей
Ты снова был холодный и ничей;
И так старался быть невиноватым...
 
 
Ретроспектива
 
Валентин Григорьевич Распутин
И правильно: не лезьте в душу народную. Она вам неподвластна. Пора бы это понять
 
Уроки французского
 
Анастасии Прокопьевне Копыловой
 
Странно: почему мы так же, как и перед родителями, всякий раз чувствуем свою вину перед учителями? И не за то вовсе, что было в школе, — нет, а за то, что сталось с нами после.
 
Я пошел в пятый класс в сорок восьмом году. Правильней сказать, поехал: у нас в деревне была только начальная школа, поэтому, чтобы учиться дальше, мне пришлось снаряжаться из дому за пятьдесят километров в райцентр. За неделю раньше туда съездила мать, уговорилась со своей знакомой, что я буду квартировать у нее, а в последний день августа дядя Ваня, шофер единственной в колхозе полуторки, выгрузил меня на улице Подкаменной, где мне предстояло жить, помог занести в дом узел с постелью, ободряюще похлопал на прощанье по плечу и укатил. Так, в одиннадцать лет, началась моя самостоятельная жизнь.
 
Голод в тот год еще не отпустил, а нас у матери было трое, я самый старший. Весной, когда пришлось особенно туго, я глотал сам и заставлял глотать сестренку глазки проросшей картошки и зерна овса и ржи, чтобы развести посадки в животе, — тогда не придется все время думать о еде. Все лето мы старательно поливали свои семена чистой ангарской водичкой, но урожая почему-то не дождались или он был настолько мал, что мы его не почувствовали. Впрочем, я думаю, что затея эта не совсем бесполезная и человеку когда-нибудь еще пригодится, а мы по неопытности что-то там делали неверно.
 
Трудно сказать, как решилась мать отпустить меня в район (райцентр у нас называли районом). Жили мы без отца, жили совсем плохо, и она, видно, рассудила, что хуже уже не будет — некуда. Учился я хорошо, в школу ходил с удовольствием и в деревне признавался за грамотея: писал за старух и читал письма, перебрал все книжки, которые оказались в нашей неказистой библиотеке, и по вечерам рассказывал из них ребятам всякие истории, больше того добавляя от себя. Но особенно в меня верили, когда дело касалось облигаций. Их за войну у людей скопилось много, таблицы выигрышей приходили часто, и тогда облигации несли ко мне. Считалось, что у меня счастливый глаз. Выигрыши и правда случались, чаще всего мелкие, но колхозник в те годы рад был любой копейке, а тут из моих рук сваливалась и совсем нечаянная удача. Радость от нее невольно перепадала и мне. Меня выделяли из деревенской ребятни, даже подкармливали; однажды дядя Илья, в общем-то скупой, прижимистый старик, выиграв четыреста рублей, сгоряча нагреб мне ведро картошки — под весну это было немалое богатство.
 
И все потому же, что я разбирался в номерах облигаций, матери говорили:
 
— Башковитый у тебя парень растет. Ты это… давай учи его. Грамота зря не пропадет…
 
 
Война
 
Юрий Васильевич Бондарев
Уныние — великий грех. Нам не хватает оптимизма
 
Батальоны просят огня
 
Глава 1
 
Бомбежка длилась минут сорок. В черном до зенита небе, неуклюже выстраиваясь, с тугим гулом уходили немецкие самолеты. Они шли низко над лесами на запад, в сторону мутно-красного шара солнца, которое пульсировало в клубящейся мгле.
 
Все горело, рвалось, трещало на путях, и там, где еще недавно стояла за пакгаузом старая закопченная водокачка, теперь среди рельсов дымилась гора обугленных кирпичей; клочья горячего пепла опадали в нагретом воздухе.
 
Полковник Гуляев, морщась от звона в ушах, осторожно потер обожженную шею, потом вылез на край канавы и сипло крикнул:
 
— Жорка! А ну где ты там? Быстро ко мне!
 
Жорка Витьковский, шофер и адъютант Гуляева, гибкой независимой походкой вышел из пристанционного садика, грызя яблоко. Его мальчишеское наглое лицо было спокойно, немецкий автомат небрежно перекинут через плечо, из широких голенищ в разные стороны торчали запасные пенальные магазины.
 
Он опустился возле Гуляева на корточки, с аппетитным треском разгрызая яблоко, весело улыбнулся пухлыми губами.
 
— Вот бродяги! — сказал он, взглянув в мутное небо, и добавил невинно: — Съешьте антоновку, товарищ полковник, не обедали ведь…
 
 
Наука и жизнь
 
Александр Романович Беляев
Беда не в том, что человек произошел от животного, а в том, что он не перестал быть животным. Глупым, злым, неразумным
 
Голова профессора Доуэля
 
Первая встреча
— Прошу садиться.
 
Мари Лоран опустилась в глубокое кожаное кресло.
 
Пока профессор Керн вскрывал конверт и читал письмо, она бегло осмотрела кабинет.
 
Какая мрачная комната! Но заниматься здесь хорошо: ничто не отвлекает внимания. Лампа с глухим абажуром освещает только письменный стол, заваленный книгами, рукописями, корректурными оттисками. Глаз едва различает солидную мебель черного дуба. Темные обои, темные драпри. В полумраке поблескивает только золото тисненых переплетов в тяжелых шкафах. Длинный маятник старинных стенных часов движется размеренно и плавно.
 
Переведя взгляд на Керна, Лоран невольно улыбнулась: сам профессор целиком соответствовал стилю кабинета. Будто вырубленная из дуба, тяжеловесная, суровая фигура Керна казалась частью меблировки. Большие очки в черепаховой оправе напоминали два циферблата часов. Как маятники, двигались его глаза серо-пепельного цвета, переходя со строки на строку письма. Прямоугольный нос, прямой разрез глаз, рта и квадратный, выдающийся вперед подбородок придавали лицу вид стилизованной декоративной маски, вылепленной скульптором-кубистом.
 
«Камин украшать такой маской», — подумала Лоран.
 
— Коллега Сабатье говорил уже о вас. Да, мне нужна помощница. Вы медичка? Отлично. Сорок франков в день. Расчет еженедельный. Завтрак, обед. Но я ставлю одно условие...
 
Побарабанив сухим пальцем по столу, профессор Керн задал неожиданный вопрос:
— Вы умеете молчать? Все женщины болтливы. Вы женщина — это плохо. Вы красивы — это еще хуже.
 
— Но какое отношение...
 
— Самое близкое. Красивая женщина — женщина вдвойне. Значит, вдвойне обладает и женскими недостатками. У вас может быть муж, друг, жених. И тогда все тайны к черту.
 
— Но...
 
 
Ангел
 
Борис Николаевич Полевой
Русский человек всегда был загадкой для иностранца
 
Повесть о настоящем человеке
 
Звезды еще сверкали остро и холодно, но небо на востоке уже стало светлеть. Деревья понемногу выступали из тьмы. Вдруг по вершинам их прошелся сильный свежий ветер. Лес сразу ожил, зашумел полнозвучно и звонко. Свистящим шепотом перекликнулись между собой столетние сосны, и сухой иней с мягким шелестом полился с потревоженных ветвей.
 
Ветер стих внезапно, как и налетел. Деревья снова застыли в холодном оцепенении. Сразу стали слышны все предутренние лесные звуки: жадная грызня волков на соседней поляне, осторожное тявканье лисиц и первые, еще неуверенные удары проснувшегося дятла, раздававшиеся в тишине леса так музыкально, будто долбил он не древесный ствол, а полое тело скрипки.
 
Снова порывисто шумнул ветер в тяжелой хвое сосновых вершин. Последние звезды тихо погасли в посветлевшем небе. Само небо уплотнилось и сузилось. Лес, окончательно стряхнувший с себя остатки ночного мрака, вставал во всем своем зеленом величии. По тому, как, побагровев, засветились курчавые головы сосен и острые шпили елей, угадывалось, что поднялось солнце и что занявшийся день обещает быть ясным, морозным, ядреным.
 
Стало совсем светло. Волки ушли в лесные чащобы переваривать ночную добычу, убралась с поляны лисица, оставив на снегу кружевной, хитро запутанный след. Старый лес зашумел ровно, неумолчно. Только птичья возня, стук дятла, веселое цвиканье стрелявших меж ветвей желтеньких синиц да жадный сухой кряк соек разнообразили этот тягучий, тревожный и грустный, мягкими волнами перекатывающийся шум.
 
Сорока, чистившая на ветке ольховника черный острый клюв, вдруг повернула голову набок, прислушалась, присела, готовая сорваться и улететь. Тревожно хрустели сучья. Кто-то большой, сильный шел сквозь лес, не разбирая дороги. Затрещали кусты, заметались вершины маленьких сосенок, заскрипел, оседая, наст. Сорока вскрикнула и, распустив хвост, похожий на оперение стрелы, по прямой полетела прочь…
 
 
Читая Овидия
 
Публий Овидий Назон (лат. Publius Ovidius Naso)
Легче добьешься в любви конца, нежели умеренности
 
Наука любви
 
Кто из моих земляков не учился любовной науке,
Тот мою книгу прочти и, научась, полюби.
Знанье ведет корабли, направляя и весла и парус,
Знанье правит коней, знанью покорен Амур.
Автомедонт направлял колесницу послушной вожжою,
Тифий стоял у руля на гемонийской корме, —
Я же Венерой самой поставлен над нежным Амуром,
Я при Амуре моем — Тифий и Автомедонт.
Дик младенец Амур, и нрав у него непокладист,
Все же младенец — и он, ждущий умелой руки.
Звоном лирной струны сын Филиры утишил Ахилла,
Дикий нрав укротив мирным искусством своим:
Тот, кто был страшен врагу, кто был страшен порою и другу,
Сам, страшась, предстоял перед седым стариком;
Тот, чья мощная длань сулила для Гектора гибель,
Сам ее подставлял под наказующий жезл.
Словно Хирону — Пелид, Амур доверен поэту:
Так же богиней рожден, так же душою строптив.
Что ж, ведь и пахотный бык ярмо принимает на шею,
И благородный скакун зубом грызет удила, —
Так и Амур покоряется мне, хоть и жгут мое сердце
Стрелы, с его тетивы прямо летящие в грудь.
Пусть! Чем острее стрела, чем пламенней жгучая рана,
Тем за стрелу и огонь будет обдуманней месть…
 
 
Мотивация
 
Только память и пепел...
 
Человек, которого Нет
 
На свете жил когда-то человек, которого Нет. Он изо всех сил старался Быть, но у него ничего не получалось. Он читал умные книги, смотрел психологические фильмы, разбирался во всем, но существеннее от этого не становился. И вот однажды он устал пытаться, устал что-то делать, устал искать выход. «Так тому и быть, — подумал он. — Значит мне не судьба существовать». С этой мыслью он вышел из своего несуществующего дома и увидел солнце, небо, вдохнул свежий воздух, и ему стало очень хорошо, легко и спокойно. Он наконец понял, как прекрасен мир, и перестал думать о себе, перестал беспокоиться о том, что его никто не видит... и люди заметили его улыбку...
 
 
Великовозрастная инфантильность
 
Вера Федоровна Панова
Терпеть не могу расхлябанность и великовозрастную инфантильность
 
Серёжа
Несколько историй из жизни очень маленького мальчика
 
Выдумали, будто он на девочку похож. Это прямо смешно. Девочки ходят в платьях, а Сережа давным-давно не ходит в платьях. У девочек, что ли, бывают рогатки? А у Сережи есть рогатка, из нее можно стрелять камнями. Рогатку сделал ему Шурик. За это Сережа отдал Шурику все ниточные катушки, которые собирал всю свою жизнь.
 
А что у него такие волосы, так их сколько раз стригли машинкой, и Серёжа сидит смирно, закутанный простыней, и терпит до конца, а они все равно растут опять.
 
Зато он развитой, все говорят. Он знает наизусть целую кучу книжек. Два или три раза прочтут ему книжку, и он уже знает ее наизусть. Знает и буквы, но читать самому — очень долго. Книжки густо измазаны цветными карандашами, потому что Сережа любит раскрашивать картинки. Если даже картинки в красках, он их перекрашивает по своему вкусу. Книжки недолго бывают новыми, они распадаются на куски. Тетя Паша приводит их в порядок, сшивая и склеивая листы, изорванные по краям.
 
Пропадет какой-нибудь лист — Сережа ищет его и успокаивается, когда находит: он привязан к своим книжкам, хотя в глубине души не принимает всерьез все эти истории. Звери на самом деле не разговаривают, и ковер-самолет летать не может, потому что он без мотора, это каждый дурак знает.
 
И вообще, как принимать всерьез, если читают про ведьму и тут же говорят: «А ведьм, Сереженька, не бывает»…
 
 
Серенада
 
Алексей Силыч Новиков-Прибой
Раньше разбойников вешали на крестах, а теперь наоборот — разбойникам вешают на грудь кресты
 
Цусима
 
…Сентябрь укорачивал дни и удлинял ночи. По утрам чувствовалась приятная прохлада. Прозрачнее становились дали, яснее вырисовывались берега, омываемые водами Финского залива. Вчера учебно-артиллерийский отряд вернулся из плавания в Кронштадт и, отсалютовав семью выстрелами крепости, бросил якорь на большом рейде. Отряд возглавлял флагманский крейсер 1-го ранга «Минин», на котором я проплавал в качестве баталера летнюю кампания 1904 года. Кончалась наша кампания. Ожидали приказа главного командира Балтийского флота втянуться в гавань и разоружиться. И наши корабли останутся там на всю зиму, скованные льдами до следующей весны. А мы переселимся во флотский экипаж, в огромнейший трехэтажный кирпичный корпус, что стоит на Павловской улице.
 
Был полный штиль. Безоблачная высь по-летнему обдавала, теплом. На востоке смутно обозначался Петербург, подернутый сизой дымкой. А если посмотреть в обратную сторону, то перед взором, постепенно расширяясь, все просторнее развертывался водный путь. Он вел к Балтийскому морю, исчезая в безбрежности и отливая свинцовым блеском. Там, в солнечных лучах, мерещился Толбухин маяк, как одинокий перст, показывающий курс морякам.
 
Из Кронштадта, из Петровского парка, оттуда, где стоит памятник первому создателю русского флота, докатился до нас выстрел пушки, возвестивший полдень.
 
На кораблях, отбивая склянки, зазвонили в колокола. Вместо послеобеденного отдыха я ушел на бак уселся на палубу и, привалившись к чугунному кнехту, занялся чтением газет. Вокруг меня, слушая чтение, расположилось десятка три матросов, все в парусиновой одежде, все босые.
 
Одни сидели в различных позах. Другие лежали, подложив кулаки под голову. Война с Японией возбудила особый интерес к газетам…
 
 
Сага о мертвой лисице
 
снех
 
Сага о мертвой лисице
 
у мертвой лисицы три глаза в петлице
на шее висит пистолет
на мёртвой лисице волк вздумал жениться
и зайцу рыдает в жилет:
«я не был в Сиднее, но слышал что много
плодится крольчатины там
они всё поели и листья, и зелень
и даже котлеты из единорога
на ужин готовили нам!»
и волк на эмоциях с мертвой лисицы
снимает оранжевый глаз
цепляет на хвост и себя же боится
а в этот момент уже в двери стучится
сотрудник из фирмы Горгаз
проверить где укрываются лица
нелисьей наружности
и починить контрабас
объятый весь ужасом
выпил сто грамм и дверью ошибся
на трех табуретках лисица лежит
на ухе и в лапе алмазные клипсы
и в воздухе плавает кит.
лисица мертва, Горгаз не обманешь
свисает культей рыжий хвост
пытается волк при помощи ваниш
пятно от помады свести
и понимает — не очень-то просто
из лисьего глаза вынуть хрусталик,
когда нет ее больше в сети.
у неизвестной Линор Горалик
Горгаз изымает вещдок
кладёт прямо в лапу синей лисице
игрушечный кольт пистолет
и вводит в кролика ток.
схлопнулась ржавая крышка,
тухнет прожорливый свет
у изголовья три глаза
и рыжий кленовый венок:
жду на луне. чао, малышка.
твой серый волк.
 
 
Кошка на раскаленной крыше
 
Теннесси Уильямс
Женщины любят побежденных, но изменяют им с победителями
 
Кошка на раскаленной крыше
 
Когда поднимается занавес, через полуоткрытую дверь слышно, что кто-то принимает душ в ванной. Красивая молодая женщина с озабоченным видом входит в спальню и подходит к двери в ванную.
 
Маргарет (старается перекричать шум воды): Один из этих недоделанных уродов запустил в меня масляным бисквитом: теперь надо переодеться!
 
Маргарет говорит одновременно и быстро, и растягивая слоги. Произнося длинные пассажи, она напоминает священника, нараспев читающего молитву: вдох делается после конца строки, поэтому фраза завершается на последнем дыхании. Иногда Маргарет перемежает свою речь негромким пением без слов, типа «Па-па-па!»
 
Шум воды прекращается, и Брик откликается, хотя его все еще не видно. В его тоне слышно вежливо преувеличенная заинтересованность, маскирующая полное безразличие к жене.
 
Брик: Что ты сказала, Мэгги? Вода шумит, я ничего не слышу.
 
Маргарет: Я просто сказала, что один из этих уродов испортил мое кружевное платье, теперь надо переодеваться...
 
Брик: Почему ты называешь их уродами?
 
Маргарет: Потому что у них нет шеи.
 
Брик: Совсем нет шеи?
 
Маргарет: Я, по крайней мере, не заметила. Жирные головки налеплены на жирные тушки без малейшего промежутка.
 
Брик: Плохо дело.
 
Маргарет: Куда хуже, даже шею им не свернуть, потому что ее просто нету! Правда, милый? (Снимает платье, остается в нижней шелковой сорочке цвета слоновой кости. Слышен визг детей снизу.)…
 
 
Сон
 
 
Что снится фотографам
 
Алексею Смирнову
Стихотворение в прозе
 
Вчера мне приснилась стрекоза, нет, не Светка, обычная стрекоза, только обычной ее назвать трудно, она была бирюзовая, не такая чтобы огромная, обычных размеров, но видел я ее очень близко, невесомые крылья, солнце на них, роса, радуга, я сделал десять снимков, там во сне, там же проявлял, вернее, пытался проявить, а она исчезла, точнее сказать не совсем исчезла, остались какие-то тени, росчерки, воздух, сам воздух, сам полет, словно она, стрекозка эта, хотела мне что-то объяснить, то, о чем я давно думал, а понять не мог.
 
 
Мир - театр
 
Аркадий Тимофеевич Аверченко
Никогда, дети мои, человек не бывает так доволен, как тогда, когда он подстроит гадость своему ближнему
 
Зверинец
 
— К вам можно? — повторил я через запертую дверь.
— Кто такой? — послышался изнутри сердитый старческий голос.
— Это я, Михаил Осипович, — пустите. Я вам ничего дурного не сделаю.
 
Дверь, защелкнутая на цепь, приотворилась, и на меня глянуло испуганное, злое лицо Меньшикова.
— Да ведь вы небось драться пришли? — недоверчиво прохрипел он.
— Чего же мне драться… У меня и палки нет.
— А вы, может, руками… а?
— Нет, руками я вас не буду... Право, пустите. Я так, поболтать пришел.
 
После долгого колебания Меньшиков снял цепь и впустил меня.
— Здравствуйте, коли пришли. Не забываете старика — хе-хе…
— Где вас забыть!
 
Он привел меня в большую холодную гостиную, с застоявшимся запахом деревянного масла, старой пыли и какой-то мяты…
Мы сели и долго молчали.
— Альбомик не желаете ли посмотреть? — придвинул он мне книгу в кожаном переплете, с оторванными застежками.
 
Я развернул альбом и наткнулся на портрет какого-то унылого человека.
— Кто это?
— Большой негодяй! Устраивал сходки разныя… Да — шалишь, — сообщил я кому следует… засадили его.
— Гм… А этот?
— Морской чиновник? Вор и растратчик. Я в одной статье такое про него написал, что вверх тормашками со службы полетел.
— Это вот, кажется, очень симпатичное лицо…
— Какое! Бомбист, совершеннейший бомбист! Школьным учителем был. Он, правда, бомб еще не метал, но мог бы метать.
 
Ужасно казался мне подозрительным! В Якутской области теперь.
— А этот?
— Этот? Просто мерзавец. Вот тут еще есть — жид, зарезавший отца, поджигатель, два растлителя малолетних… а эти — так себе, просто негодяи.
 
Он закрыл альбом и, прищурившись, ласково сказал:
— Может, вы свою карточку дадите, а? Я бы вставил ее в альбомчик.
— Гм… после разве, когда-нибудь…
 
 
Пусть сильнее грянет буря
 
Максим Горький (Алексей Максимович Пешков)
Человек, который пришел на свет, чтобы не соглашаться
 
Песня о буревестнике
 
Над седой равниной моря ветер тучи собирает. Между тучами и морем гордо реет Буревестник, черной молнии подобный.
То крылом волны касаясь, то стрелой взмывая к тучам, он кричит, и — тучи слышат радость в смелом крике птицы.
В этом крике — жажда бури! Силу гнева, пламя страсти и уверенность в победе слышат тучи в этом крике.
Чайки стонут перед бурей, — стонут, мечутся над морем и на дно его готовы спрятать ужас свой пред бурей.
И гагары тоже стонут, — им, гагарам, недоступно наслажденье битвой жизни: гром ударов их пугает.
Глупый пингвин робко прячет тело жирное в утесах... Только гордый Буревестник реет смело и свободно над седым от пены морем!
Все мрачней и ниже тучи опускаются над морем, и поют, и рвутся волны к высоте навстречу грому.
Гром грохочет. В пене гнева стонут волны, с ветром споря. Вот охватывает ветер стаи волн объятьем крепким и бросает их с размаху в дикой злобе на утесы, разбивая в пыль и брызги изумрудные громады.
Буревестник с криком реет, черной молнии подобный, как стрела пронзает тучи, пену волн крылом срывает.
Вот он носится, как демон, — гордый, черный демон бури, — и смеется, и рыдает... Он над тучами смеется, он от радости рыдает!
В гневе грома, — чуткий демон, — он давно усталость слышит, он уверен, что не скроют тучи солнца, — нет, не скроют!
Ветер воет... Гром грохочет...
Синим пламенем пылают стаи туч над бездной моря. Море ловит стрелы молний и в своей пучине гасит. Точно огненные змеи, вьются в море, исчезая, отраженья этих молний.
— Буря! Скоро грянет буря!
Это смелый Буревестник гордо реет между молний над ревущим гневно морем; то кричит пророк победы:
— Пусть сильнее грянет буря!..
 
 
Мемуары
 
 
Жизнь замечательных насекомых
 
Если однажды ночью вы окажетесь в отечественном общежитии, загляните на кухню. Тусклый свет 100-ваттной электрической лампочки покажет жизнь замечательных насекомых. Вечных наших спутников — мух.
На немытых тарелках в забитой раковине, загаженом полу, черных от копоти занавесках, залитой борщом плите их скопилось так много, что в первый момент кажется, будто черная пена покрыла помещение. Пена пузырится, лопается, шевелится, расползается. Масса насекомых издает дружный мерный гул. Со стороны она выглядит как единый организм.
Тем не менее, отдельные особи живут своей, наполненной событиями, жизнью. Мы проследим за мухой с крохотным красным пятнышком на одном из крыльев. Назовем ее Маркизой. Посмотрим, как сложится ее жизнь этой ночью.
Стол, усыпанный хлебными и овощными крошками, подобен изысканному ресторану. Маркиза медленно передвигается по столешнице, изучая кусочки пищи вкусовыми рецепторами на кончиках лапок…
 
 
Окно в мир
 
 
Иди
 
Иди.
На реках слов соленый лед.
И берега запятнаны берёзами.
Стучат костяшки, стонет звездочет,
перебирая пальцами морозными
скатившиеся в лунки угольки.
И каждый вдох на берегу строки
на выдохе никак не согревает.
Не уходи.

Скоропостижный мает
февральский вечер песни скрипачей.
Щекой оставшись на твоем плече,
вчерашний день им подпевает, глупый.
И звездочет расписывает купол,
и вся судьба — в вязанке мелочей.
 
 
Большой балет
 
Возвращение Ночной Радуги
 
О размерах...
 
Полли
 
Твоей природной красотой
Я наслаждаюсь, как умею.
Постой, красавица, постой!
Тебя объямблю, обхорею!
 
Дротткветтом воспою бедро
И поцелую анапестом.
Брахиколоном — про ребро,
А дохмием — про это место.
 
Проамфибрахлю локоток,
Пройдусь гекзаметром по ножкам
И дактильнЮ слегка глазок…
Ты потерпи еще немножко!
 
 
Ноты
 
Белый танец в декорациях кафельных стен, две тысячи лет или двадцать один — хрен, а по бокалам толстый формалин, белый танец, out in. (с)
 
Бледно-алые самураи...
 
Ты знал, я уверен, что значит — дышать,
Не мерным глотком, а истерзанной грудью,
Склоняться под гнетом смертельных орудий,
Но даже в неволе — восстать и бежать.
 
Ты знал, я уверен, каков нынче срок…
Для сбора головок разрубленных маков.
Один лепесток перламутровым лаком
В тот день покрывал сбритый в полдень висок.
 
Ты знал, я уверен, в чем суть бытия…
Имея за пазухой несколько жизней,
По прошлому справив печальную тризну,
Себе подобрал неизменное «Я».
 
Ты знал, я уверен, сплетенье дорог,
Закон расстояний, пространства и далей,
Все стороны гладких на ощупь медалей,
И даже как выглядит в зеркале Бог.
 
 
Корней Иваныч
 
Корней Иванович Чуковский (Николай Васильевич Корнейчуков)
Человек рождается, чтобы износить четыре детских пальто и от шести до семи взрослых. Десять костюмов — вот и весь человек
 
Ёжики смеются
 
У канавки
Две козявки
Продают ежам булавки.
А ежи-то хохотать!
 
Всё не могут перестать:
«Эй вы, глупые козявки!
Нам не надобны булавки:
Мы булавками сами утыканы».
 
 
Поздравляем именинников!
 
Поздравляем именинников!
 
Для иллюстраций использованы картины художников: В. Куш, E. Penkov, S. Matsumoto, О. Ямбых, Л. Зубовой, T. Setowski, Т. Шевченко, И. Е. Репина.
 
 

Автор: Злата ВОЛЧАРСКАЯ («Решетория»)


← ПредыдущаяСледующая →

01.04.2017
Апрель 2017

01.02.2017
Февраль 2017

Читайте в этом же разделе:
01.02.2017 Февраль 2017
01.01.2017 Январь 2017
02.12.2016 Декабрь 2016
01.11.2016 Ноябрь 2016
01.10.2016 Октябрь 2016

К списку


Комментарии

01.03.2017 06:26 | тим

Кристофа Ламбера не посчитали. Горец. Впрочем, - он и так вечный!)

Спасибо, Волча.

01.03.2017 08:25 | песня

Волча - красава. нереально крутая работа!

Оставить комментарий

Чтобы написать сообщение, пожалуйста, пройдите Авторизацию или Регистрацию.


Тихо, тихо ползи,
Улитка, по склону Фудзи,
Вверх, до самых высот!
Кобаяси Исса
Поиск по сайту

Новая Хоккура

Камертон