|
Таланту нужно сочувствие, ему нужно, чтоб его понимали (Федор Достоевский)
Шкатулка
12.12.2009 |
Двери на ветер |
Забывшие обо всем влюбленные, пятками не ощущающие шагов; пирсинг, каким-то невероятным образом попавший в дыру от пули; двери, брошенные на ветер. Игра слов, яркая звукозапись или мелодичная зарисовка в духе все того же «филолога-геймера». подробнее |
09.12.2009 |
Непастернаковская ночь |
Если Борис Леонидович призывал художника не спать, то Дмитрий Чернышков — не сс… в общем, не бояться. И с этим сложно поспорить: глупо чего-то бояться, когда ты заложник вечности, пусть даже находишься в плену у времени в другую, подробнее |
04.12.2009 |
Разговоры с пустотой |
У «неё» – обескрыленность-обескровленность и прочая романтика, у «него» – ответы самому себе и полная индифферентность, у HedgeHog – «отстранённый» комментарий к знакомым всем и каждому подробнее |
27.11.2009 |
Исчезнувший воздух |
Кое в чем я бы поспорил с Аруной. Например, похмелье — это не нехватка воды (нехватка воды после вчерашнего — это всего лишь сушняк), а скорее переизбыток другого... а если уж нехватка, то не воды, а порции спиртного чтобы опохмелиться. подробнее |
25.11.2009 |
Маленькая надоба на фоне одуванчиков |
Среди десятков и сотен колючих, горьких и непреклонных слов есть одно, фатальное своей простотой – «случается». Случается, что вот идёшь, никого не трогая, – а отзвук чьего-то горя уже расправляет щупальца и тянется к подробнее |
24.11.2009 |
Пронзительные недоголоса |
Непроглядные ноябрьские ночи, в которые человека порой осаждают призраки прошлого. Это не светлые воспоминания, об ушедших людях, это размытые тени-напоминания о пережитой боли, о холодном прикосновении смерти.
Иллюстрация: подробнее |
19.11.2009 |
Небесная ракушка |
Все мы носим свой внутренний мир, как рапан раковину (или может наоборот, скрываемся в нем?). Чего только там нет: и небо с тучами-медвежатами, и кассовые каскадеры, и приросшая до мозгов маленькая гоморра, и смертники-снежинки в перьевых костюмчиках. подробнее |
16.11.2009 |
Взгляд из-под одеяла |
Земля может быть крохотной точкой, гигантским шаром, бетонной плитой, удерживаемой одряхлевшими китами, но все эти ипостаси настолько обыденны и серы, что отчаявшиеся поэты изобретают ей новые рамки, маски, вуалетки, подпорки, подробнее |
16.11.2009 |
Дорога одиночества |
Что изменилось с пушкинских времен? Вместо верст полосатых телеграфные столбы, вместо саней скоростной транспорт. Но все то же одиночество поэта и все та же долгая зимняя дорога. Помнится что-то вроде этого писал ваш покорный слуга еще на Решете на подробнее |
11.11.2009 |
Ворожея-осень |
Скольких поэтов очаровывала эта рыжеволосая ворожея? Не стал исключением и Роман Точилин, написавший интересный и нестандартный осенний стих. Автор кидает слова то шуршащие как павшие листья, то рычащие как холодный ветер. Перехлестывающие, вырывающиеся подробнее |
08.11.2009 |
В ожиданьи снега |
Кто-то, как ваш покорный слуга, радуется первому снегу, но есть и снегофобы — люди, которые не то чтобы боятся снежинок, но в конце осени замирают в страхе, ожидая увидеть белый признак долгой зимы.
Иллюстрация: «Первые подробнее |
02.11.2009 |
Иголкой по винилу |
Сергей Обедиентов как-то подметил, что чем лучше стихи в сетературе, тем меньше к ним комментариев. И порой, действительно, сетевые критики могут долго обсуждать особенности далеко не лучших произведений и в пылу спора упустить настоящий жемчуг. Это, подробнее |
28.10.2009 |
Так трудно - словами... |
Так трудно – словами…Перебирать версии, проверять свою езду по адекватности, горевать по сатанинскому отфренду – не то, не то, не то чтобы… Иногда дар поэта – это не есенинское «ласкать и подробнее |
24.10.2009 |
Осеннее вино |
Желтым листом распластанная осень, банальная правда и красивая ложь… или это не ложь, а только миражи? Не знаю как вам, а мне осеннее вино от Песни пришлось по вкусу.
Иллюстрация: SashKeen «__________» (Яндекс. подробнее |
22.10.2009 |
Виртуальный Париж |
Кто не мечтал хоть раз увидеть город на Сене? Мечтали многие, но далеко не всем это удалось. Но, перефразируя Лао-Цзы, можно познать Париж, не выходя со своего двора. А если человек художник, то ему ничего не стоит создать свой город с дворцами, мостами, подробнее |
20.10.2009 |
Взлет в антинебо |
Взлетать в антинебо, падать в «не-до-жизнь», извергая вместо крика свет, наблюдая со стороны, как красиво раскалывается разум, сталкиваясь с безумным миром. Нет, это не смерть, не сумасшествие — это обыденность: пошлое житейское болото подробнее |
17.10.2009 |
Непридуманное слово |
Кидаться гордой грудью на веселый нож, биться в стены лбом бумажным… не для того, чтоб «кровью чувств ласкать чужие души», а для себя: чтоб найти непридуманное настоящее и сберечь, запрятать в дальний ящик подробнее |
14.10.2009 |
О деньгах и запахе |
Еще один извечный… нет, не вопрос, а скорее ответ — изречение: «деньги не пахнут». Да, прав сортирный делец-император: не пахнут денежные единицы. Но значит ли это, что цель (деньги) оправдывает любое средство? Ведь именно так подробнее |
11.10.2009 |
Словом по сердцу |
Ришелье – великий мастер вышивания. Нитками чувств по основе нервов, узелки переживаний старательно прячутся на обороте полотна. Взгляд скользит по замороженному стеклу, все мысли, все мечты отложены снова до весны. Прикосновения к морозным узорам подробнее |
10.10.2009 |
Капли на асфальте |
Капли дождя на асфальте… может быть это капли слез или капли крови? Нет, только капли дождя. Упавшие мертвые листья, бумажный журавлик. И все это на фоне асфальта, утоптанной земли, холодного осеннего ветра, скрипящей метлы дворника. Столкновение подробнее |
Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 Архив |
Тихо, тихо ползи, Улитка, по склону Фудзи, Вверх, до самых высот!
Кобаяси Исса
Авторизация
Камертон
Здесь, на земле,
где я впадал то в истовость, то в ересь,
где жил, в чужих воспоминаньях греясь,
как мышь в золе,
где хуже мыши
глодал петит родного словаря,
тебе чужого, где, благодаря
тебе, я на себя взираю свыше,
уже ни в ком
не видя места, коего глаголом
коснуться мог бы, не владея горлом,
давясь кивком
звонкоголосой падали, слюной
кропя уста взамен кастальской влаги,
кренясь Пизанской башнею к бумаге
во тьме ночной,
тебе твой дар
я возвращаю – не зарыл, не пропил;
и, если бы душа имела профиль,
ты б увидал,
что и она
всего лишь слепок с горестного дара,
что более ничем не обладала,
что вместе с ним к тебе обращена.
Не стану жечь
тебя глаголом, исповедью, просьбой,
проклятыми вопросами – той оспой,
которой речь
почти с пелен
заражена – кто знает? – не тобой ли;
надежным, то есть, образом от боли
ты удален.
Не стану ждать
твоих ответов, Ангел, поелику
столь плохо представляемому лику,
как твой, под стать,
должно быть, лишь
молчанье – столь просторное, что эха
в нем не сподобятся ни всплески смеха,
ни вопль: «Услышь!»
Вот это мне
и блазнит слух, привыкший к разнобою,
и облегчает разговор с тобою
наедине.
В Ковчег птенец,
не возвратившись, доказует то, что
вся вера есть не более, чем почта
в один конец.
Смотри ж, как, наг
и сир, жлоблюсь о Господе, и это
одно тебя избавит от ответа.
Но это – подтверждение и знак,
что в нищете
влачащий дни не устрашится кражи,
что я кладу на мысль о камуфляже.
Там, на кресте,
не возоплю: «Почто меня оставил?!»
Не превращу себя в благую весть!
Поскольку боль – не нарушенье правил:
страданье есть
способность тел,
и человек есть испытатель боли.
Но то ли свой ему неведом, то ли
ее предел.
___
Здесь, на земле,
все горы – но в значении их узком -
кончаются не пиками, но спуском
в кромешной мгле,
и, сжав уста,
стигматы завернув свои в дерюгу,
идешь на вещи по второму кругу,
сойдя с креста.
Здесь, на земле,
от нежности до умоисступленья
все формы жизни есть приспособленье.
И в том числе
взгляд в потолок
и жажда слиться с Богом, как с пейзажем,
в котором нас разыскивает, скажем,
один стрелок.
Как на сопле,
все виснет на крюках своих вопросов,
как вор трамвайный, бард или философ -
здесь, на земле,
из всех углов
несет, как рыбой, с одесной и с левой
слиянием с природой или с девой
и башней слов!
Дух-исцелитель!
Я из бездонных мозеровских блюд
так нахлебался варева минут
и римских литер,
что в жадный слух,
который прежде не был привередлив,
не входят щебет или шум деревьев -
я нынче глух.
О нет, не помощь
зову твою, означенная высь!
Тех нет объятий, чтоб не разошлись
как стрелки в полночь.
Не жгу свечи,
когда, разжав железные объятья,
будильники, завернутые в платья,
гремят в ночи!
И в этой башне,
в правнучке вавилонской, в башне слов,
все время недостроенной, ты кров
найти не дашь мне!
Такая тишь
там, наверху, встречает златоротца,
что, на чердак карабкаясь, летишь
на дно колодца.
Там, наверху -
услышь одно: благодарю за то, что
ты отнял все, чем на своем веку
владел я. Ибо созданное прочно,
продукт труда
есть пища вора и прообраз Рая,
верней – добыча времени: теряя
(пусть навсегда)
что-либо, ты
не смей кричать о преданной надежде:
то Времени, невидимые прежде,
в вещах черты
вдруг проступают, и теснится грудь
от старческих морщин; но этих линий -
их не разгладишь, тающих как иней,
коснись их чуть.
Благодарю...
Верней, ума последняя крупица
благодарит, что не дал прилепиться
к тем кущам, корпусам и словарю,
что ты не в масть
моим задаткам, комплексам и форам
зашел – и не предал их жалким формам
меня во власть.
___
Ты за утрату
горазд все это отомщеньем счесть,
моим приспособленьем к циферблату,
борьбой, слияньем с Временем – Бог весть!
Да полно, мне ль!
А если так – то с временем неблизким,
затем что чудится за каждым диском
в стене – туннель.
Ну что же, рой!
Рой глубже и, как вырванное с мясом,
шей сердцу страх пред грустною порой,
пред смертным часом.
Шей бездну мук,
старайся, перебарщивай в усердьи!
Но даже мысль о – как его! – бессмертьи
есть мысль об одиночестве, мой друг.
Вот эту фразу
хочу я прокричать и посмотреть
вперед – раз перспектива умереть
доступна глазу -
кто издали
откликнется? Последует ли эхо?
Иль ей и там не встретится помеха,
как на земли?
Ночная тишь...
Стучит башкой об стол, заснув, заочник.
Кирпичный будоражит позвоночник
печная мышь.
И за окном
толпа деревьев в деревянной раме,
как легкие на школьной диаграмме,
объята сном.
Все откололось...
И время. И судьба. И о судьбе...
Осталась только память о себе,
негромкий голос.
Она одна.
И то – как шлак перегоревший, гравий,
за счет каких-то писем, фотографий,
зеркал, окна, -
исподтишка...
и горько, что не вспомнить основного!
Как жаль, что нету в христианстве бога -
пускай божка -
воспоминаний, с пригоршней ключей
от старых комнат – идолища с ликом
старьевщика – для коротанья слишком
глухих ночей.
Ночная тишь.
Вороньи гнезда, как каверны в бронхах.
Отрепья дыма роются в обломках
больничных крыш.
Любая речь
безадресна, увы, об эту пору -
чем я сумел, друг-небожитель, спору
нет, пренебречь.
Страстная. Ночь.
И вкус во рту от жизни в этом мире,
как будто наследил в чужой квартире
и вышел прочь!
И мозг под током!
И там, на тридевятом этаже
горит окно. И, кажется, уже
не помню толком,
о чем с тобой
витийствовал – верней, с одной из кукол,
пересекающих полночный купол.
Теперь отбой,
и невдомек,
зачем так много черного на белом?
Гортань исходит грифелем и мелом,
и в ней – комок
не слов, не слез,
но странной мысли о победе снега -
отбросов света, падающих с неба, -
почти вопрос.
В мозгу горчит,
и за стеною в толщину страницы
вопит младенец, и в окне больницы
старик торчит.
Апрель. Страстная. Все идет к весне.
Но мир еще во льду и в белизне.
И взгляд младенца,
еще не начинавшего шагов,
не допускает таянья снегов.
Но и не деться
от той же мысли – задом наперед -
в больнице старику в начале года:
он видит снег и знает, что умрет
до таянья его, до ледохода.
март – апрель 1970
|
|