| 
     
Гордость — огромная вывеска самой маленькой души (Яков Княжнин) 
Бред 
Все произведения     Избранное - Серебро     Избранное - ЗолотоК списку произведений 
беженцы |  *  
вечером,  
когда души  
поддаются на отзвуки  
тёплых водяных  
одиноких ванн,  
а в окна  
стучатся  
привидения колумбов,  
сжимающие паруса  
слишком коротких ветвей  
в прозрачных пальцах,  
этажи высоток  
превращаются в бежин луг,  
охраняемый  
собачьей верностью  
и сонным дыханием мрака,  
а по телевизору  
показывают сто мгновений  
из жизни беженцев.  
 
у беженцев –  
тёплые коленки,  
как у кузнечиков  
своего одиночества,  
 
у беженцев –  
сладкие губы  
из ваты облака,  
 
у беженцев –  
тонкие спины,  
поддерживающие  
стада солнышек,  
подстригающих газон  
тысяч холодных жизней…  
 
чик-чик –  
дети перебирают черепа  
домашних питомцев,  
чик-чик –  
дети перевирают скелеты  
своих предков,  
чик-чик –  
кочевники переходят из царства жуков  
в спичечных коробках  
в ласковые объятия  
обувных коробок –  
разбитых коек  
чик-чик…  
 
 
*  
 
переходя  
из коридоров,  
где пахло пожарами,  
в коридоры,  
где молельно складывали книгой колени  
брошенные женщины,  
а мужчины  
раскачивались  
на девственных галстуках  
над затраханными спиртовками,  
беженцы  
тянули ноздри,  
словно шеи жирафьи,  
к горькому супу  
из опалённой кожи воздуха  
и собственных следов  
по тому же воздуху,  
в синяках и цыпках…  
 
и куклы,  
отданные на откуп  
городским мусоропроводам,  
и машины,  
отданные на откуп  
проигравшим лекарям,  
и бельё,  
кочующее  
от чужих любовников  
к безработным демонам,  
хотели супа  
и становились супом…  
 
 
*  
 
насытившись светом ночника,  
они вспоминали,  
что у них есть недвижимость –  
недвижимость  
посреди  
огромного океана,  
выплюнутого молоковозом  
или,  
на худой конец,  
сбитой машиной  
кошкой…  
 
 
*  
 
есть хотелось страшно.  
их пучило от комнатных растений  
и длинной памяти,  
которую они называли «спагетти» –  
«спо-кой-но» –  
и перекладывали  
из височных залысин  
в теряющие синь глазницы.  
и их рвало плачем.  
 
 
*  
 
плакать не разрешалось.  
когти дождя  
заливались якорями  
за воротник, порыжевший  
словно капюшон грибов  
осенью.  
приходилось  
вытирать лицо  
мокрой тряпкой,  
будто – доску школьную  
с неприличным словом  
или плохо прописанной буквой:  
а  
б  
ы…  
 
 
*  
 
ночные сумасшедшие  
приносили передачи  
в их сердечные камеры –  
зажжённым факелом,  
голубым огоньком бланша,  
жёлтым смехом,  
но у них  
никогда не находилось ножа  
их разрезать.  
зря.  
а вдруг там –  
что-то большее…  
 
 
*  
 
их соседи их ненавидели.  
дети  
особо чутки к ненависти,  
особенно –  
если выросли.  
так вот,  
соседи их ненавидели,  
спрашивали, как идут дела,  
как стоится… –  
задники  
их голосов  
гремели, подобно  
сапогам, кованным  
безсолдатчиной.  
и ответы  
терялись  
чуть ниже  
крупных головастиков,  
обитающих  
на цокольных этажах  
горла.  
 
 
*  
 
весной  
начиналась трава.  
их простуда  
подставляла ей  
тощий живот.  
кашляла.  
черепа автостопщиков  
и хозяев прекрасных «формул»  
отчётливо проступали  
над лобковой костью.  
и, словно кость,  
брошенная собаке  
(случайно выпала),  
на этих станциях  
бега на животе  
тыкались  
в бессмысленном поиске  
пива мамочки  
ромашки,  
кульбабы,  
ковыль…  
 
 
*  
 
по вечерам  
все подобные истории  
становятся более отчётливыми,  
отправляя физику  
чистить картошку,  
украденную с поля  
«жрать-не-хочу-сдохну», –  
такие вот слабости,  
сладкие…  
 
 
*  
 
… знаешь, а они –  
такие сильные в своей слабости,  
с этой их кровью,  
впитывающей в себя  
молоко коры горькой,  
горную тягу к засосам оползней,  
хор воробьиных митингов, –  
такие сильные,  
что  
цыплятами табака  
заползают на стол  
к ангелам,  
когда господь  
рассыпает им зёрнышки,  
сюсюкая: «цып-цып-цып…»  
 
 
*  
 
чик-чик-чик.  
отрезанные от правильных радиостанций  
и водоканалов,  
путающие водоканалы  
с ламбадой тока,  
который протягивают им  
надёжные братья и сёстры  
и менее надёжные  
паиньки, которые  
лю-бят,  
беженцы  
отрезают от себя землю,  
вырывают саженцы,  
поворачиваются спиной  
к самым родным и ласковым,  
перебирают черепа  
домов и ненужных рюмочек,  
и глаза их –  
заснувшие в чаще лешие,  
и голос их –  
задохнувшийся водяной…  
 
 
*  
 
вечером,  
когда в душе  
звучит какофония города,  
и в батареях  
маленькие эльфы  
раздеваются до неприличия,  
этажи высоток  
превращаются в луга бешенства,  
и на их бежевой редкой шерсточке  
становится не уснуть.  
 
 
*  
 
баюшки…  
 
тысячи колумбов  
разрывают паруса,  
зашвыривая в окна листья,  
 
тысячи коломбин  
кувыркаются на нитках  
ветриков,  
 
тысячи марсиан  
утыкаются в холку  
пустошей,  
словно –  
в большой словарь.  
 
«беженцы» –  
первое слово,  
которое они  
видят,  
«беженцы» –  
первое слово,  
которому они  
доверяют,  
«беженцы» –  
первое слово,  
которое они  
выговаривают,  
потому что все мы –  
беженцы,  
выходящие на прогулку  
чувственными лугами  
своих одичавших спутников,  
–  
словно тромбы,  
шаловливые тромбы,  
не ведающие, что творят… |    |  
 
 
 Ваши комментарииЧтобы оставить комментарий необходимо авторизоваться  | 
    
        
          Тихо, тихо ползи, Улитка, по склону Фудзи, Вверх, до самых высот! 
Кобаяси Исса  		  
            
          
                      
	                  
                      
	                  
                      
	        
 Авторизация 
 | 
         
        |